Я, Клавдий - Роберт Грэйвс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мнестер вскричал:
- Он не умер, граждане! Ничего подобного. Убийцы напали на него, и под их ударами он упал на колени. Вот так! Но тут же снова поднялся. Вот так! Мечи не могут одержать победу над нашим божественным цезарем. Раненый, окровавленный, он все же встал на ноги. Вот так! Он поднял свою августейшую голову и прошел божественным шагом - вот так! - сквозь ряды трусливых растерянных убийц. Его раны зажили, свершилось чудо! Сейчас он на рыночной площади обращается с горячей речью к своим подданным с ораторского амвона.
Раздалось громовое "ура!", германцы вложили мечи в ножны и вышли из театра. Своевременная ложь Мнестера (подсказанная ему, по правде говоря. Иродом Агриппой, царем иудеев, единственным человеком в Риме, кто не растерялся в тот роковой день) спасла шестьдесят тысяч жизней, а возможно, и больше.
Но во дворце к этому времени уже узнали, что в действительности произошло, и там начался переполох. Несколько старых солдат решили воспользоваться удобным случаем и стали рыскать по комнатам в поисках поживы, делая вид, будто разыскивают убийц. На всех дверях во дворце были золотые ручки, равные по стоимости солдатскому жалованию за полгода, которые легко было сбить ударом меча. Я услышал крики: "Убей их, убей их! Отомстим за цезаря!", - и спрятался за занавесями. В комнату пошли два солдата. Они заметили мои ноги.
- Выходи, убийца. От нас не спрячешься.
Я вышел и пал ниц.
- Н-не у-убивайте м-меня, г-господа, - сказал я. - Я ни-ни в ч-чем н-не в-виноват.
- Кто этот старикан? - спросил один из солдат, недавно переведенный во дворец. - У него совсем безобидный вид.
- Ты что, не знаешь? Это брат Германика, инвалид. Он - ничего. Совершенно безвредный. Поднимайся, друг. Мы тебя не тронем.
Имя этого солдата было Грат.
Они заставили меня спуститься вместе с ними в пиршественный зал, где сержанты и капралы держали военный совет. Молодой сержант стоял на столе, размахивая руками, и кричал:
- К черту республику! Наша единственная надежда - новый император. Любой император, лишь бы нам удалось убедить германцев его признать!
- Инцитат, например, - предложил кто-то и заржал.
- Да, клянусь богами! Лучше старая кляча, чем никто. Нам нужно немедленно найти кого-нибудь, чтобы успокоить германцев, не то они все тут разнесут.
Мои двое солдат протолкались через толпу, таща меня за собой.
- Эй, сержант! Посмотри, кто тут у нас! - крикнул Грат. - Нам, кажется, повезло. Это старый Клавдий. Чем не император? Лучшего человека на это место во всем Риме не сыщешь, хоть он и прихрамывает чуток и малость заикается.
Громкое "ура!", смех и крики:
- Да здравствует император Клавдий!
Сержант извинился:
- Прости, господин, мы думали, тебя нет на свете. Но ты нам подходишь по всем статьям. Поднимите его повыше, ребята, чтобы всем было видно.
Два дюжих капрала схватили меня за ноги и посадили себе на плечи.
- Да здравствует император Клавдий!
- Опустите меня! - в ярости закричал я. - Опустите меня! Я не хочу быть императором! Я отказываюсь быть императором! Да здравствует республика!
Но они только расхохотались:
- Надо же такое сказать! Не хочет быть императором, говорит! Стесняется!
- Дайте мне меч! - закричал я. - Я лучше покончу с собой!
К нам подбежала Мессалина.
- Соглашайся, Клавдий. Ради меня. Ради нашего ребенка. Нас всех убьют, если ты откажешься! Цезонию уже убили. А дочку ее схватили за ноги и размозжили голову о стену!
- Все будет хорошо, господин, когда ты попривыкнешь, - сказал, улыбаясь, Грат. - Императорам не так уж плохо живется, право слово.
Больше я не протестовал. Что толку спорить с судьбой? Подгоняемый солдатами, я чуть не бегом направился в Большой двор под аккомпанемент глупейшего гимна, сочиненного, когда Калигула стал императором: "Поем Германика приход, он город наш от бед спасет". (Одно из моих имен тоже Германик.) Меня заставили надеть золотой венок Калигулы из дубовых листьев, отнятый у одного из мародеров. Чтобы не упасть, я крепко вцепился в плечи капралов. Венок то и дело сползал на ухо. Я чувствовал себя дурак дураком. Говорят, что я был похож на преступника, которого ведут к месту казни. Собранные вместе трубачи играли "Императорский салют".
На нас лавиной надвигались германцы. Они узнали от сенатора, вышедшего к ним навстречу в глубоком трауре, что Калигула действительно умер, были в ярости оттого, что их обманули, и хотели вернуться в театр, но театр опустел, и теперь они не знали, как поступить дальше. Поблизости не осталось никого, кроме гвардейцев, а гвардейцы были вооружены. "Императорский салют" положил конец колебаниям: они кинулись вперед с криком:
- Хох! Хох! Да здравствует император Клавдий! - и, яростно потрясая ассагаями в знак своей верности, стали протискиваться через толпу гвардейцев, стремясь поцеловать мне ноги.
Я крикнул, чтобы они не приближались, и они тут же пали передо мной ничком на землю. Раз за разом меня обносили вокруг двора.
Как по вашему, какие мысли и воспоминания пролетали у меня в голове в этот поворотный момент? Думал ли я о предсказании сивиллы, об упавшем мне в руки волчонке, о совете Поллиона или сне Брисеиды? О деде и свободе? Об отце и свободе? О трех своих предшественниках - Августе, Тиберии и Калигуле, об их жизни и смерти? Об опасности, все еще угрожающей мне со стороны заговорщиков, сената и гвардейцев в лагере? О Мессалине и нашем нерожденном ребенке? О бабке Ливии и обещании ее обожествить, если я когда-нибудь стану императором? О Постуме и Германике? Об Агриппине и Нероне? О Камилле? Нет, вы никогда не угадаете, какие мысли проносились у меня в уме. Но я буду откровенен и сам скажу вам это, хотя признание не делает мне чести. Я думал: "Так, значит, я - император. Какая чепуха! Но теперь я по крайней мере смогу заставить людей читать мои книги. Стану устраивать публичные декламации для больших аудиторий. Книги-то неплохие, на них ушло тридцать пять лет тяжелого труда. Это не будет нечестно. Поллион собирал себе слушателей, давая великолепные обеды. Он был очень разумный историк и "последний из римлян". В моей "Истории Карфагена" полно занимательных эпизодов. Я уверен, что она всем понравится".
Вот что я думал. Думал я также о том, что теперь, когда я стал императором, у меня появилась возможность познакомиться с секретными архивами и выяснить, какие события на самом деле произошли в том или ином случае. Сколько запутанных историй еще надо распутать! Какой чудесный жребий для историка! Как вы видите, я действительно не упустил своих возможностей. И даже привилегией опытных историков подробно излагать разговоры, зная только их суть, я почти не воспользовался.
1 Здесь и далее стихи в переводе М. Карп.
2 Вергилий. "Энеида", VI, 853. Пер. С. Ошерона.
3 Марк Порций Катон. "Земледелие", 2, 7. Пер. М. Сергеенко.
4 Sine die (лат.) - без указания даты следующего заседания.
5 Не путать этого Нерона с тем, который впоследствии стал императором. - Примеч. автора.
6 Гомер. "Илиада", 1, 334-335. Пер. Н. Гнедича.
7 Быстро! (нем.)
8 Гомер. "Илиада", 1, 599-600.
9 Там же, XVIII, 410-411.
10 Там же, 1, 582-583.
11 Гомер. "Одиссея", XX, 6-21. Пер. В. Жуковского.
12 Там же, 11-12.
13 Впоследствии император Нерон. (Примеч. автора.)
14 Гомер. "Илиада", 1, 590-594.
15 Гомер. "Илиада", 1, 586-589.
16 Гомер. "Илиада", XXIII, 724.
Роберт Грейвс
Божественный Клавдий и его жена МессалинаРоман
Г. Островская. Перевод, 1994
С. Трохачев. Комментарии, 1994
Г. Украинский. Оформление, иллюстрации, 1994
Издательство "Художественная литература", Санкт-Петербургское отделение,
1994
OCR and Spellsheck Афанасьев Владимир
ИСТОРИЯ МНОГОТРУДНОГО ПРАВЛЕНИЯ ТИБЕРИЯ КЛАВДИЯ ЦЕЗАРЯ, ИМПЕРАТОРА РИМЛЯН(родившегося в 10 г. до н.э. и умершего в 54 г. н. э.), ИЗЛОЖЕННАЯ ИМ САМИМ.
А ТАКЖЕ ИСТОРИЯ ЕГО СМЕРТИ ОТ РУКИ ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНОЙ АГРИППИНЫ (МАТЕРИИМПЕРАТОРА НЕРОНА) И ПОСЛЕДОВАВШЕГО ЗАТЕМ ОБОЖЕСТВЛЕНИЯ, ИЗЛОЖЕННАЯ ДРУГИМИЛЮДЬМИ.ОТ АВТОРАСлово "золотой" употребляется здесь в значении общепринятой денежной единицы и соответствует латинскому aureus, монете, равной ста сестерциям или двадцати пяти денариям (серебряная монета); это приблизительно то же, что английский фунт стерлингов или пять американских долларов. Римская миля на тридцать шагов короче английской. Даты на полях для удобства даны в современном летосчислении; по греческому летосчислению, используемому Клавдием, отсчет годов начинается от первой Олимпиады, которая происходила в 776 году до н. э. Из тех же соображений приводятся общепринятые сейчас географические названия; отсюда - Франция вместо Трансальпийской Галлии, так как Франция занимает приблизительно ту же территорию, а назвать такие города, как Ним, Булонь и Лион на современный лад,- их классические названия не будут узнаны широким читателем,- помещая их в Трансальпийскую Галлию, или, как ее именовали греки, Галатию, будет непоследовательно с моей стороны. (Греческие географические термины могут только запутать; так, Германия называлась у них "Страна кельтов".) Подобным образом в книге использовались наиболее привычные формы имен собственных - "Ливий" для Titus Livius, "Цимбелин" для Сunobelinus, "Марк Антоний" Для Marcus Antonius. Клавдий пишет по-гречески, как подобало ученому историку тех дней, чем объясняется подробное толкование латинских шуток и перевод отрывка из Энния, который он приводит в оригинале.
