Devil ex machina - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Моя жизнь для тебя ничего не стоит, – осознала она. – Почему я должна помогать тебе, если в любом случае умру?
– Вот это уже ближе к делу. Потому что я небезразличен тебе. Потому что тебе надоело жить. Потому что ты мучаешься и жаждешь, чтобы все это прекратилось. Потому что поступать иррационально и понимать своего врага – это очень по-людски. И в твоем стиле.
Все это, вплоть до последнего слова, звучало чертовски убедительно и правдиво. Девушка задумалась.
– Фаина, я изнываю, ожидая, когда ты полноценно отдашься в мою власть. Я не могу больше терпеть. Ты мне необходима.
– Ты – худшее, что когда-либо случалось со мною.
– Я знаю, – улыбнулись его губы. – Знаю. Тебе нужно поспать. Завтра начнется совершенно новый день. Все станет яснее и проще, вот увидишь. Закрой глаза. Я почитаю тебе Гете.
Фаина послушно сомкнула веки, и несколько слез капнули на подушку.
Из Афин в Коринф многоколонный
Юный гость приходит, незнаком, –
Там когда-то житель благосклонный
Хлеб и соль водил с его отцом;
И детей они
В их младые дни
Нарекли невестой с женихом.
Фаина уснула очень скоро, убаюканная тональностью и вибрациями его низкого голоса. Когда же среди ночи она раскрыла глаза, одурманенная, с тяжелой головой, рядом с нею никого не было. И она позволила себе разрыдаться, не сдерживаясь.
Глава 28, в которой Фаину кормят с руки
«Такую минуту можно ждать всю жизнь. Женщина, которую ты и не мечтал встретить, сидит перед тобой, говорит и выглядит совершенно как женщина из твоих снов».
Генри Миллер – «Тропик Козерога»
«Я хотел бы обхватить ее обеими руками, сжать меж ладоней и движением большого пальца свернуть тонкую шею, как доверчивому утенку. Ладонью ощущать, как обмякнет пушистое желтое тельце, как начнет остывать, недвижимое, легкое. Отныне полностью мое.
Я хотел бы поднять ее над землей, как дорогую вазу, и обрушить вниз, чтобы сломать все, что есть у нее внутри, чтобы она взорвалась и рассыпалась мелкими стеклянными брызгами прямо у моих ног. Лужа блестящих осколков. Я мог бы ходить по ним босиком.
Я хотел бы вгрызться в ее тело зубами, как лев вгрызается в тугое брюхо юной антилопы, помогая себе когтями, выпуская теплые кишки наружу, пока она еще жива, лежит на боку и дышит с хрипом ускользающей жизни, а глаза ее заволакивает стеклянная дымка.
Я хотел бы поместить ее под воду и удерживать силой, наблюдая, как она захлебывается, легкие ее наполняются водой, она вздрагивает в первый раз, и потом еще раз, все ее тело дергается, противится происходящему, умирающий без кислорода мозг не верит в это. А я смотрю. Мне приятно на это смотреть.
Но каждый раз, когда я намереваюсь свернуть ей шею, она напрягает мышцы и изворачивается, и я вижу, что в руках у меня не утенок, а питон, способный переломить кость в моей руке, овившись вокруг нее.
Но каждый раз, как я собираюсь разбить ее и с яростью бросаю оземь, она с глухим стуком ударяется и остается целой, ни трещинки, она прочнее, чем любой материал, известный человеку.
Но каждый раз, как я обнажаю свои клыки и подбираюсь ближе к ее уязвимому месту, она скалится в ответ, и я теряюсь, потому что хищник не умеет нападать на жертву, у которой такие же клыки.
Но каждый раз, когда я погружаю ее под воду, и тело ее податливо моим рукам, я вижу, что у нее открываются жабры, о наличии которых она и не подозревала всю свою жизнь.
Противоречивые эмоции, которые она у меня вызывает, разрушают нас обоих. Нечто деструктивное, глубокое, горькое и пьянящее, как яд. Не то, что я должен испытывать к ней, но то, что я способен испытывать. Я хочу убить ее и защитить от самого себя, забрать с собою в обитель вечной боли и оградить от всяческих страданий, заставить мучиться до самой смерти и скрасить последние отведенные ей дни.
Раньше я полагал, мне полезно хотя бы единожды очеловечиться до такой степени. Однако, пребывая здесь, я запутался, забылся, и этот план, казавшийся поначалу таким безупречным и лаконичным, не принес ничего, кроме мучений, познать которые я не намеревался. Обычно это я мучаю, ибо создан именно таким, в этом моя сущность, но в процессе сближения с нею мы как будто поменялись местами. Теперь это она искушает меня. Хватает зазубренным крюком за слабое место и тянет на себя. Она даже не замечает этого, не сознает свой силы. А я не заметил, как мне стало нравиться то странное, что между нами происходит.
Мне необходимо быть с нею дольше, чем вечность, но скоро я обязан буду уйти. Я быстро забуду о том, что связывало нас, но не хочу, чтобы хоть одно воспоминание о ней выветрилось из моей человеческой памяти. Я хочу забрать все, что у нее есть, но мне нечего ей оставить. Одинаково властно во мне желание уничтожить ее и спасти. Если не это внутреннее противоречие есть главное проклятие людей, что же тогда является им? Как им удается жить в бесконечном расколе надвое, испытывая нечто столь жгучее и неразрешимое изо дня в день? Как они справляются с этим?
Но хуже всего даже не то, что я начал испытывать это к ней, хотя ни в коем случае не должен был. Хуже всего, что она постигла все это гораздо раньше меня, в тот период, когда я еще не до конца разглядел ее, не понял, какое сокровище обнаружил на этой убогой помойке человеческих пороков. Я бы все отдал, чтобы мы одновременно к этому пришли. Но я был и остаюсь ужасным глупцом, который не заслуживает взаимности, но отчаянно ее добивается, потому что иначе не умеет. Я так хотел бы оставить ее в покое и просто исчезнуть. Но вместо этого зачем-то приковал себя к ней и не могу двинуться. Я готов страдать вечно, если она будет поблизости, но мое присутствие убивает ее, сокращая вечность до определенного срока. А когда ее не станет из-за моих эгоизма, глупости и бессилия, не знаю, что произойдет со мной. Не могу себе этого представить».
***
Фаина захлопнула дверцу кухонного шкафа и едва не выронила тарелку из рук. Еще мгновение назад Яна не было в поле зрения, а теперь он будто материализовался из
