Под конвоем лжи - Дэниел Сильва

Глава 48

Хэмптон-сэндс, Норфолк

Мэри Догерти была дома одна и ждала. Жилище всегда казалось ей милым и спокойным — теплым, светлым, с чистым воздухом, — но теперь оно показалось ей тесным, словно катакомбы, и вызывало клаустрофобию. Время от времени она беспокойно прохаживалась по комнатам. За окнами разыгрался сильный шторм. Радио давно предсказывало его, а теперь он наконец-то добрался до Норфолкского побережья. Дождь хлестал по окнам так, что стекла дрожали. Ветер, налетавший порывами, тряс карнизы и противно выл. Она услышала, как зашуршала и стукнулась оземь сорванная ветром с крыши черепичная плитка.

Шона не было дома, он уехал в Ханстантон встречать с поезда Нойманна. Мэри отвернулась от окна и снова принялась расхаживать по комнате. В голове у нее вновь и вновь, как заевшая граммофонная пластинка, звучали обрывки их утреннего разговора: подводная лодка... Франция... некоторое время пожить в Берлине... переехать в третью страну... ты должна перебраться в Ирландию... когда война кончится, я к тебе туда приеду...

Это больше всего походило на ночной кошмар, или же на подслушанную чужую беседу, или на диалог героев какой-нибудь книги. Сама мысль об этом была смехотворной: Шон Догерти, никудышный фермер с Норфолкского побережья, втайне сочувствующий ИРА, поплывет в Германию на подводной лодке! Она подумала, что это было бы логическим завершением шпионской деятельности Шона. Она-то, дура, надеялась, что, когда война закончится, все вернется на свои места. Все время она обманывала себя. Шон собирался сбежать и бросить ее на произвол судьбы, разбираться с последствиями. Интересно, как поступят с ней власти? Ты, Мэри, только говори им, что ничего об этом не знала. Стой на своем. А что, если они не поверят ей? Что они сделают? И она, конечно же, не сможет остаться в деревне, где все будут знать, что Шон оказался шпионом. Ей придется бежать с Норфолкского побережья. Ей придется бежать из каждой английской деревни, где она попытается поселиться. Ей придется покинуть Хэмптон-сэндс. Ей придется покинуть Дженни Колвилл. Ей придется возвратиться в Ирландию, в нищую деревню, откуда она сбежала тридцать лет назад. Там все еще жили ее родственники — семья, которая примет ее. Мысль об этом была страшной, просто ужасной, но у нее не будет никакого выбора — после того, как все узнают, что Шон шпионил для немцев против своей страны.

В конце концов она расплакалась. «Будь ты проклят, Шон Догерти! — повторяла она про себя. — Ну как, как ты смог оказаться таким безмозглым дураком?»

Поплакав, Мэри снова подошла к окну. На дороге со стороны деревни она разглядела чуть заметное пятнышко света, слабо пробивавшегося сквозь завесу ливня. Вскоре она разглядела блеск мокрой клеенки и хрупкую фигурку на велосипеде, пригнувшуюся к рулю, чтобы справиться с ветром, локти расставлены, ноги изо всех сил давят на педали. Это была Дженни Колвилл. Она спрыгнула с седла у ворот и покатила велосипед по дорожке. Мэри поспешила открыть дверь. Ветер ударил ей в лицо, швырнул в дом потоки воды. Мэри поспешно втащила Дженни внутрь и помогла ей снять мокрое пальто и шапку.

— Мой бог, Дженни, что за прогулки в такую ужасную погоду?

— О, Мэри, это просто изумительно. Такой большой ветер. Такая красота!

— Ты, наверно, лишилась рассудка, дитя. Садись у огня. Я сейчас налью тебе горячего чая.

Дженни устроилась перед камином, в котором жарко пылали дрова.

— А где Джеймс? — спросила она.

— Его нет, — отозвалась Мэри из кухни. — Он куда-то отправился с Шоном.

— О... — протянула Дженни, и Мэри отчетливо расслышала в ее голосе разочарование. — Он скоро вернется?

Мэри бросила то, чем занималась в кухне, и вернулась в гостиную.

— Почему это ты вдруг так заинтересовалась Джеймсом? — спросила она, в упор взглянув на Дженни.

— Просто захотелось увидеть его. Поздороваться. Немного побыть с ним. Только и всего.

— Только и всего, говоришь? Ну-ка, Дженни, сознавайся, что с тобой творится?

— Просто он мне нравится, Мэри. Он мне очень нравится. И я ему нравлюсь.

— Он нравится тебе, а ты нравишься ему? Интересно, откуда ты выкопала такие мысли?

— Я знаю, Мэри, поверь мне, пожалуйста. Не спрашивай меня, откуда я знаю — знаю, и все.

Мэри схватила ее за плечи.

— Послушай меня, Дженни. — Она встряхнула Дженни и повторила: — Послушай меня.

— Да, Мэри! Мне больно!

— Держись от него подальше. Забудь о нем.

После этих слов Дженни сразу расплакалась.

— Я не могу забыть о нем, Мэри. Я люблю его. И он любит меня. Я знаю, что он меня любит.

— Дженни, он не любит тебя. Не проси, чтобы я тебе все это объяснила, потому что я не могу этого сделать, моя милая. Он — добрый человек, но он совсем не тот, кем кажется. Брось это. Забудь о нем! Ты должна поверить мне, моя маленькая. Он не для тебя.

Дженни вырвалась из рук Мэри, отступила на шаг и решительным движением размазала слезы по лицу.

— Нет, Мэри, он для меня. Я люблю его. Ты так давно сидишь в этой дыре вдвоем с Шоном, что уже забыла, что такое любовь!

С этими словами она подхватила свое пальто и, на ходу засовывая руки в рукава, выскочила из дома, громко хлопнув дверью. Мэри поспешила к окну и увидела, как Дженни снова помчалась на велосипеде через ночной шторм.

Дженни ехала по извилистой дороге обратно в деревню. Дождь хлестал ей в лицо. Она сказала себе, что не будет больше плакать, но не смогла сдержать свое слово. Слезы смешивались с дождем и текли по лицу. В деревне было совсем темно, магазин и паб уже закрылись на ночь, в домах тщательно задернули светомаскировочные шторы. Фонарик лежал в висевшей на руле корзине, его бледно-желтый луч был устремлен вперед. Света едва-едва хватало на то, чтобы различать дорогу. Она проехала по деревне и свернула к своему дому.

Разговор с Мэри привел ее в такую ярость, какой она за собой прежде не замечала. Да как посмела она встревать между нею и Джеймсом? И что она имела в виду, когда говорила о нем? «Он совсем не тот, кем кажется». Еще Дженни очень сердилась на себя. Ей было ужасно стыдно за то оскорбление, которое она бросила Мэри, выбегая из дома. Они никогда раньше не ссорились. Утром, когда они обе успокоятся, Дженни вернется к ней и попросит прощения.

Вдалеке на фоне темного неба вырисовался еще более темный абрис их дома. Джейн слезла с велосипеда у ворот, прокатила его по дорожке и прислонила к стене дома. Отец раскрыл дверь и стоял на пороге, вытирая руки тряпкой. Его лицо все еще было покрыто страшными отеками от ушибов после драки. Дженни попыталась проскользнуть мимо него, но он схватил ее за руку своими железными пальцами.

— Опять шлялась с ним?

— Нет, папа. — Она вскрикнула от боли. — Прошу тебя... Ты сломаешь мне руку!

Он замахнулся свободной рукой, чтобы ударить ее, его изуродованное синяками лицо перекосилось от гнева.

— Ну, говори правду, Дженни! Опять была с ним?

— Нет, клянусь, — выкрикнула она, вскинув руки, пытаясь защитить лицо от удара, который мог последовать в любую секунду. — Папа, пожалуйста, не бей меня! Я говорю правду!

Мартин Колвилл отпустил ее.

— Иди в дом и приготовь мне что-нибудь пожрать.

Ей хотелось закричать в голос: мог бы и сам приготовить себе свою поганую жратву! Но она отлично знала, чем неминуемо закончится такой бунт. Она бросила быстрый взгляд на лицо отца и на мгновение пожалела, что Джеймс не убил его. Но это последний раз, думала она. Самый распоследний. Она прошла в кухню, сняла мокрое пальто, повесила его на гвоздь и принялась за стряпню.

Глава 49

Лондон

Клайв Роач понял, что у него возникла серьезная проблема, в тот самый момент, когда Рудольф вошел в переполненный вагон. Все было бы нормально, если бы агент спокойно сидел в своем купе. Но стоило агенту покинуть купе и направиться в уборную, или в вагон-ресторан, или в другой вагон, как у Роача начались бы большие неприятности. Коридоры были забиты людьми; часть из них стояла, часть сидела на полу, тщетно пытаясь вздремнуть во время поездки. Ходить по поезду было настоящим испытанием: нужно было протискиваться между людьми, толкаться, все время говорить: «Извините» и «Прошу прощения». Пройти по вагонам за кем-то и остаться незамеченным было очень трудно и даже невозможно, если агент был хорошим. А все то, что Роач узнал о Рудольфе за время слежки, говорило ему, что этот парень очень хорош.

Подозрение возникло у Роача в тот самый момент, когда Рудольф, схватившись за живот, вышел из купе, когда поезд еще не успел отъехать от платформы вокзала Истон, и принялся протискиваться в конец вагона. Рудольф был невысок ростом, не более пяти футов шести дюймов, и его голова сразу же скрылась в толпе пассажиров. Роач тоже попытался продвинуться в том направлении, не обращая внимания на ругань, ворчание и стоны других пассажиров. Впрочем, подходить вплотную он не решился: Рудольф несколько раз в течение дня «сдваивал след», и Роач опасался, что он мог запомнить его лицо. Коридор вагона был плохо освещен, согласно правилам затемнения, и к тому же там уже клубился густой сигаретный дым. Роач остановился в тени и наблюдал оттуда, как Рудольф дважды постучал в дверь уборной. Потом мимо Роача протиснулся еще один пассажир, на несколько секунд загородив собой немецкого агента. Когда помеха исчезла, Рудольфа на месте не оказалось.