Лёха - Николай Берг

Лейтенант возился с ранеными своими, вроде поил — кормил и говорил о чем-то. Семенов подошел поближе, присмотрелся. Оба бойца были какие-то маленькие, щуплые и это было хорошо, окажись тут здоровяки, тащить было б тяжелее. Один лежал совершенно безучастно и его лицо, восковое, с полупрозрачной какой-то кожей, неживое уже, только глаза двигались, Семенову не понравилось, словно со старой иконы лик, не здешний уже, не земной, а потусторонний. Плохо бойцу, отходит уже, пожалуй. Второй, лежавший на животе, отчего ему было трудно пить из фляги, наоборот был живехонький, злой и ругался как заведенный. Как пулемет частил. Ранение у бойца явно было стыдное, в задницу, но тут насмехаться б над ним Семенов не стал, как — никак серьезный семейный человек, не малец несмышленый и уже понимал, что на войне смерть с любой стороны подлететь может. Так бы попало в руку — и был бы как огурец, вот к примеру как бравый Середа, а так — лежи пластом и ни идти, ни ползти. Даже во сне не поворочаться себе в удовольствие. Раненый злобно посмотрел на незнакомого бойца, заранее ощетинился и приготовился ругаться, но морда у Семенова была постная, выражения имела не больше, чем свежеструганная доска и никакого ехидства в свой адрес измученный паскудной раной человек не обнаружил, потому и смолчал настороженно.

— Вот, тащ летнант, написал коротенько — протянул выстраданный литературный труд начинающий писатель Семенов.

Берёзкин невозмутимо листок взял, поставил точки над Ё в своей фамилии, исправил заковыристые слова «парабеллум» и «комплект» и спросил:

— Что мы можем тут оставить?

— Жбаны от ихних противогазов, да каски — не задумываясь ответил Семенов, прикинувший, что это железо если и не полпуда весит, то где то около того, а обойтись можно и без них.

— Мало. Что еще?

— А остальное надо, тащ лтнант.

Командир поморщился, старясь это сделать незаметно. Беда была в том, что он и сам был запасливым, несмотря на молодой возраст и сам же приказал еще больше увеличить вес, взяв насос и камеры с битого авто. И тоже натерпелся от лесной нищей жизни. Сам был горожанином, в лесу бывал только на прогулках или за грибами, в семье жил на всем готовом, благо были живы и мама и папа, а в училище курсантам опять же не было печали, о них заботилось начальство. Потому самостоятельный поход по лесу сильно озадачил молодого командира тем, сколько доставил неудобства чисто в бытовом смысле. Весьма надежный боец Усов на одном из холодных ночлегов заболел и стал просто падать на ходу, теряя сознание. А теперь его состояние вообще пугало лейтенанта, видно было, что человек просто умирает. Без ран, без боев, просто простудившись. И так терять хорошего бойца для Берёзкина было нестерпимо и больно и стыдно.

— Ладно, припрячьте это железо. И камеры с насосом тоже. Но чтоб найти можно было.

Семенов кивнул, сделать тайничок невдалеке для него сложностью не было никакой. Выбрал елочку поменьше, лопаткой прорезал дерн и корни, вырезав вокруг деревца квадрат, потом потянул за верхушку и словно люк в землю открылся, когда ёлка повалилась наземь. Быстро вырыл в рыхлом грунте углубление, чтоб все влезло, землю ссыпал на кусок брезента и оттащил потом поодаль в ямку, замаскировал мхом. Каски поставил стопкой рядом вставил футляры, накрыл сверху камерами и насос (тяжеленный зараза!) завернутый в затасканную портянку пристроил. Поставил ель обратно — ну как и было, с двух шагов ничего не заметно. Запомнил место, вернулся. Привычно ужаснулся тому, сколько тащить надо, но успокоил себя тем, что раненые все-таки плюгавые и тщедушные.

Как и говорил лейтенант — выдвинулись через час, пыхтя под навюченным грузом. Носилки получились удачными, Усов ожидаемо оказался легким и потому до первого привала дошли достаточно быстро. Ноги никто не сбил, плечи не натер, даже потомок, хоть и взмок, но держался молодцом. До второго привала дошли уже уставшими. Вот дальше пошло тяжелее и когда добрели до нужного места (лейтенант вывел как по нитке), выдохлись изрядно. И что особенно огорчило — Середа совсем спекся, хотя и пытался из последних сил держаться браво.

Семенов хотел сказать об этом командиру, но тот то ли сам сообразил, то ли ефрейтор его надоумил, и потому приказал Середе готовить обед к их возвращению, лагерь по возможности привести в порядок и присматривать за больным. Артиллерист из гонора и хохляцкой упертости попытался было спорить, но приказ командира был резким и к спору не не располагал. К тому же была поставлена и дополнительная задача — найти среди немецких медикаментов что-либо для лечения Усова. Тут Середе крыть было нечем.

Обратно дернули налегке, потомку Берёзкин велел оружие оставить для охраны лагеря, что старшина ВВС с радостью исполнил — тащить тридцать килограмм для него было непривычно и он вымотался почти как и раненый артиллерист. Лейтенант поглядывал на него с неудовольствием, вспоминая свой полнокровный здоровый взвод, с которым он вступил в бой совсем недавно, а теперь вот у него такая инвалидная команда и это еще хорошо, потому как все-таки живые люди. Мертвых лейтенант не то, чтобы боялся, как комсомолец он был чужд всяких там старушечьих сказок, особенно в светлое время суток, но все-таки живые ему нравились куда больше.

Впрочем, Берёзкин произвел на Семенова хорошее впечатлении, да и человеком оказался вроде толковым.

Когда устроили перекур, лейтенант, поглядывая на красномордого Лёху, тяжело отдувавшегося, рассказал, что уже имел дело с летчиками. Ефрейтор хмыкнул и переглянувшись с командиром, сел в дозор — чуточку поодаль от компании, видно было, что он эту историю и своими глазами видел и слышал не раз, потому и полезнее всем, если он покараулит, а лейтенант негромко начал:

— Мы тогда только окапывались, еще до первого боя было — смотрим ревет что-то — низко-низко прямо на нас самолет несется. И дымит. И второй за ним. А мы в чистом поле и ямки только вместо окопов еще. Кто-то заорал «Воздух!», я тоже команду подал — и залегли кто куда. А первый этот самолет как грохнется на брюхо сразу за нашими позициями — пылищу поднял, я смотрю — из кабины летчик вывалился и под крыло залег. А на хвосте вроде как сквозь пыль — красная звезда. Наш, значит. А второй самолет свечкой вверх, вывернулся так и вниз летит, лупит по тому, что на земле из всех стволов. И свастика на хвосте у него и полоса желтая! Немец! Слышу хлопает что-то, а это наш ротный бегом бежит, орет «Огонь!» и из своего ТТ по немцу на ходу стреляет. Я тоже команду подал, кто из чего по фрицу давай лупить, у Даутова в диске трассеров половина оказалась, он все тут же и выпулил, прямо струей такой. Красиво! Чуть-чуть не попал! Немец как увидел, что по нему стреляют, этакое сальто-мортале винтанул вбок и на бреющем утек.

Мы к летчику, а он вылез из под крыла отряхнулся, ну как мог, конечно, перепачкался-то он знатно, потому еще, что мокрый был от пота, словно окоп в полный профиль выкопал — и на спине мокрое пятно и под мышками так же, ну видно, что солоно ему пришлось. Вот и налипло на него, по мокрому-то. А — улыбается, говорит: «спасибо, пешкодралы, спасли!»

Ротный подоспел, представились. Этот — летчик который — капитан Воробьев, штурмовик. Диву даться — весь самолет в дырах. Как сыр голландский! А летел! И летчик — целехонький. Потом, правда, смотрели — там вся кабина броней защищена, танк такой почти, только летает. Ротный сразу вестового послал в штаб батальона, а Воробьева этого пригласил чаю попить и закусить, значит. И нас, взводных, позвал. И политруков. Для срабатывания родов войск, как сказал. К самолету я часового поставил, сержанта Юрина, чтоб мало ли что, и тоже туда.

Воробьев этот и рассказал, что как раз делали из немецкой колонны на переправе киш-миш.

— Киш-миш, это виноград такой без косточек — неожиданно брякнул потомок.

— В смысле? — удивился остановленный на взлете рассказчик.

— Лучше сказать — фарш. Это больше подходит под результат действия штурмовой авиации — ответил Лёха, уже в общем, жалея, что влез в разговор. Весь его опыт общения с упомянутым видом авиации был достаточно убог — поиграл немного в игру «Штурмовик — Ил-2», но без джойстика там делать было нечего и угробив при взлете и сразу после взлета пару десятков своих виртуальных самолетов, от игры отказался, приобретать джойстик и всякие там педали было запарно, да и жаба душила. Впрочем, от игры осталось впечатление, что Ил-2 — лютая и необузданная машина.

— Пожалуй, поправка уместна — подумав, согласился лейтенант и пояснил слушателям: — Там перед нами немцы плацдарм захватили и успели переправу навести. Ее штурмовики повредили и потом летали — долбили тех, кто из-за нарушенной переправы скопился на том берегу и не давали понтоны заменить. Так что творилось там действительно лучше назвать — фарш. Воробьев сказал, что они долбили туда этими, как их, АЖ — ампулами жидкостными! Доводилось видеть? — повернулся он к Лёхе.