Бакунин - Наталья Пирумова

На другой день, преследуемый властями города, восстановившими буржуазный «порядок», он вынужден был покинуть Лион. Уезжая, он оставил письмо Паликсу, знаменательное тем, что в нем впервые прозвучали ноты сомнения в готовности народа немедленно совершить социальную революцию:

«Дорогой мой друг. Я не хочу уехать из Лиона, не сказав тебе последнего прости. Осторожность запрещает мне прийти к тебе, чтоб в последний раз пожать твою руку. Мне больше здесь нечего делать. Я приехал в Лион, чтобы сражаться или умереть вместе с вами. …Я покидаю Лион с глубокой грустью, с мрачными предчувствиями. Я начинаю думать теперь о том, что будет теперь с Францией… Бюрократический и военный разум Пруссии в союзе с кнутом петербургского правительства водворят спокойствие и порядок по крайней мере на пятьдесят лет на всем континенте Европы. Прощай, свобода, прощай, социализм, прощай, народная правда и торжество гуманизма. Все это могло бы быть результатом теперешнего состояния Франции, и все это было бы, если французский народ, если бы народ Лиона этого захотел».[465]

Но мотив пессимизма, прозвучавший в этом письме, вскоре сменился надеждами. Побыв некоторое время в Марселе и несколько оправившись от потрясения, вызванного лионской неудачей, он снова склонен был объяснить ее плохой организацией дела.

В письме к Беллерио от 8 октября 1870 года он пишет лишь «об отложенной игре» и о надеждах взять реванш в Лионе и Марселе под носом у пруссаков. Весьма оптимистично звучит и его письмо к французскому республиканцу А. Эскиросу, написанное в те же дни пребывания в Марселе.

Продолжая здесь свою полемику с Герценом, он писал, что его старый друг убит был своим скептицизмом, подорвавшим его душевные силы, в то время как он, Бакунин, напротив, был полон веры, был социалистом-революционером не только в теории, но и в практике. «Я верил в осуществление социалистической теории, а именно благодаря этому я его пережил».

В течение месяца Бакунин пытался вновь организовать силы Марселя и Лиона для еще одной революционной попытки, но все было тщетно. Контрреволюция наступала, народ не проявлял революционной активности.

«Ну, брат, день ото дня хуже, — писал Бакунин Огареву 16 октября, после того как получил известия об арестах в Лионе, — …народ молчит, устрашенный казенно-республиканским террором. По найденному списку приказано было арестовать всех… Так что, вероятно, и мне придется скоро убираться отсюда. …Куда я отправлюсь? Еще не знаю. В Барселону? или Геную, для того чтобы оттуда прямо возвратиться в Локарно. В Барселоне я буду ближе к Франции, чем в Локарно. Ваш совет, друзья?»[466] Друзья настоятельно посоветовали отправиться обратно в Локарно.

Чтобы благополучно выбраться из города, он вынужден был вооружиться не только подложным паспортом, но и изменить свою наружность. Он остриг волосы, сбрил бороду, надел синие очки и, взглянув на себя в зеркало, проворчал: «Эти иезуиты заставили меня перенять свой тип».

Уезжая, он написал письмо своему соратнику по «Альянсу» Сентиньону, незадолго до этого вызванному им в Лион из Барселоны.

«Дорогой друг, я окончательно потерял веру в революцию во Франции. Эта страна совершенно перестала быть революционной. Сам народ сделался здесь доктринером, резонером, буржуа на манер буржуазии. …Милитаризм и бюрократизм, юнкерская наглость и протестантский иезуитизм пруссаков, в трогательном союзе с кнутом моего драгоценного государя и повелителя, императора всероссийского, станут господствовать на Европейском континенте бог знает в продолжение скольких десятилетий. Прощай, все наши мечты о близком освобождении! Теперь начнется убийственная и страшная реакция».[467]

Вернувшись в Локарно, Бакунин засел за работу. Сначала он предполагал, что будет продолжать «Письма к французу», в которых теперь уже не спеша выскажет все свои взгляды на существующее положение. Но постепенно он обнаружил, что писания его выливаются в отдельную книгу.

«Я пишу патологический эскиз настоящей Франции и Европы, — сообщал он Огареву, — для назидания ближайших будущих деятелей, а также для оправдания своей системы и своего образа действий. Итак, хочу написать нечто полное и вполне цельное. Выйдет не брошюра, а книга».[468]

Целой книги, однако, так и не вышло. Писал он свою работу частями, со многими отступлениями. Выходила она отдельными выпусками. До конца ее он не довел, так как на этот раз борьба в Интернационале отвлекла все его силы. Но то, что в результате вышло под названием «Кнуто-германская империя и социальная революция», было написано живо, интересно и остро полемически. Задавшись целью создать книгу не на потребу момента, Бакунин не смог, конечно, отойти от вопросов, глубоко его волновавших в настоящее время. Любовь к Франции, боль за ее поражение, за пассивность ее народа, острая критика Германской империи, проблемы социальной революции — все это нашло свое место на страницах книги.

Важно отметить, что в этой работе Бакунин впервые столь отчетливо сформулировал вопрос о движущих силах революции. Неясный, недифференцированный термин — народ в последнее время в его писаниях вообще стал заменяться более конкретными, более точными классовыми понятиями. Еще в 1869 году в письме к Вырубову он писал: «Исторический класс ныне — работник. Вот наш новый мир… Между двумя противоположными мирами, буржуазным и рабочим, есть в действительности много оттенков. …Я по природе человек не оттенков и потому целиком ушел в рабочий мир».[469]

«Единственный класс, который действительно открыто носит ныне в своих недрах революцию, есть класс городских рабочих», — формулировал он свою точку зрения в «Кнуто-германской империи».

Так рабочее движение дало урок Бакунину, заставив его отойти от утопических представлений о народе вообще и приблизиться к истинному пониманию роли пролетариата в социальной революции.

Но рабочие не могут победить без участия в борьбе крестьян. Как же революционизировать их? «Нужно послать в деревни в качестве пропагандистов вольные отряды, — утверждает Бакунин. — Общее правило, кто хочет пропагандировать революцию, должен сам быть действительно революционным. …Итак, прежде всего пропагандистские вольггые отряды должны быть сами революционно вдохновлены и организованы. Они должны носить революцию в своей груди, чтобы быть в состоянии вызвать и возбудить ее вокруг себя».[470]

Первый выпуск «Кнуто-германской империи» вышел в апреле 1871 года. Работу над книгой Бакунину приходилось вести в трудных условиях. Угнетенное моральное состояние после лионской неудачи, физическая надломленность и постоянный фактор — полное отсутствие средств к существованию — делали его жизнь крайне тяжелой.