Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

— Да я не об этом, я не о себе… Не я решал здесь на время скрыться и следы за собой замести, не я, а весь народ, весь отряд наш… Я что… Я только слуга народа, только ему служу…

Полунин, потупившись, слушал Косоярова и молчал, может быть, понимая, что, говоря о службе народу, старый учитель сел на своего любимого конька и прерывать его не стоит, пока сам он не выговорится; Лукин же смотрел на начальника штаба с возрастающим удивлением и наконец, когда тот стал говорить о служении народу, не выдержал.

— Народу, конечно, все мы служим, — прервал он Павла Никитича. — Только нужно знать, как служить…

— Ась? — спросил Косояров и сердито взглянул на Лукина, сделав вид, что не расслышал или не понял его слов.

— Нужно знать, как служить, говорю, знать, куда народ вести, — сказал Лукин, повышая голос. — Посоветовать народу, когда надо, подсказать, научить его…

— А я, извините, такой задачи на себя не беру и гордости такой не имею. Не работник хозяина учит, а хозяин работника, — сказал Косояров и насмешливо скривил губы. — Для меня воля народа, изволите ли знать, — закон. И в отряде у нас мы все сообща решаем. Постановили пока действий никаких не предпринимать, вот и не предпринимаем. Постановили пока в долину разведкой не ходить, вот и не ходим. Это тоже народ решил…

— Не прав ты, Павел Никитич, — спокойно, видимо, боясь обидеть Косоярова, сказал Полунин. — И здесь народ, и в долине народ. Вы здесь в лесу отсиживались и даже разведку в долину ни разу не послали, а в долине белые мобилизацию производят, всех молодых парней под гребенку заметают. Наверное, народ в долине вас ждет не дождется, чтобы вы мобилизации помешали и крестьянских парней от службы в белой армии вызволили. Что же выходит: у народа две воли? А разве мы с тобой не народ? Тоже народ, не с неба же мы свалились…

— Ну, уж коли не прав, ничего не поделаешь, значит, умом не вышел или остарел, — обиженно проговорил Косояров. — Был конь, да, видно, изъездился. Не впервые я это слышу… — Он ревниво посмотрел на Лукина. — Говорили мне уже, что такой, мол, начальник штаба в отряде не нужен, что он отряд погубит. Может быть, и верно так. Сам я себе не судья. Пусть меня народ судит. Соберем партизан, их мнение спросим и отречем от должности Косоярова, а нового, кто поумнее да правильно народу служить умеет, поставим.

— Ни к чему ты все это говоришь, Павел Никитич, — сказал Полунин таким тоном, словно все то, что сейчас в горячности высказал Косояров, было ему давно известно и уже порядком наскучило. — Никто тебя смещать не собирается и никаких новых кандидатов в начальники штаба нету. Лукин к нам партией большевиков послан, можно сказать, представителем рабочего класса Товарищ для связи с крестьянством, потому что борьба у нас общая и враг общий — иностранные интервенты да белые каратели. Вот для укрепления союза крестьянства с рабочими и послан товарищ Лукин. Он у нас в отряде политическим комиссаром будет, а ты, как и был, — начальником штаба. И пришли мы к тебе не старое поминать, а сообща подумать и решить, что дальше делать.

Слово «сообща» несколько успокоило Косоярова. Он снова разложил карту и, исподлобья взглянув на Лукина, сел к столу.

— А дело мы большое затеваем, — сказал Полунин. — Надумали слить наш отряд с красногвардейским отрядом Матроса, который недавно в верховье Ингоды вышел, и я во время моего похода его повстречал.

Павел Никитич беспокойно подергал левой бровью и быстро спросил:

— Что за Матрос такой? Никогда его у нас тут не было, и ничего я о нем не слыхал…

— Да и слыхать не мог. Отряд этот издалека пришел и в наших местах раньше никогда не бывал, — ответил Полунин. — Его сюда японцы да семеновцы загнали.

— Так-так, — сказал Косояров. — Значит, люди в нем не из наших мест?

— Из ближайших районов в нем никого нет. Там все городские рабочие с Дальнего Востока. Среди них даже чехи есть из чехословацкой Красной армии.

— Чехи? — Косояров даже приподнялся с чурбака. — Может быть, еще японцы ненароком?

— Нет, японцев пока нету, — усмехнувшись, сказал Полунин. — А хотя бы и японцы, из пролетарской солидарности. Разве среди чехов пролетариев нет, нет коммунистов? Эх, Павел Никитич, учитель ты, а так рассуждаешь… Или впрямь не слыхал о чешской Красной армии? Немало там отважных бойцов из чехов за народное дело костьми легло…

— Значит, и чехи теперь в нашем отряде будут? — не слушая Полунина, сказал Косояров. — А кто нам за них поручится?

— Дела их за них ручаются, — ответил Полунин. — Они делами своими известны.

Косояров некоторое время пристально смотрел на Полунина, как бы стараясь догадаться, шутит он или говорит всерьез, потом заговорил в страшном беспокойстве, словно и впереди и позади себя увидел бездонные пропасти.

— Нет уж, нет, увольте, Григорий Анисимович, увольте от такого слияния. Ни к чему оно нам, совершенно ни к чему…

Выскочив из-за стола, он уронил чурбан, служивший ему стулом, и заметался по землянке, бренча саблей, ножны которой ударялись то об ножки стола, то об лежащий на полу чурбан, то о прутья плетня на стенах.

— Позвольте, позвольте, — говорил он так, словно старался остановить спорящих с ним людей, хотя и Лукин и Полунин молчали. — Позвольте мне спросить, какая от этого слияния нам корысть? Они здесь чужие люди, у них и думы и задачи нам посторонние… Мы здесь свою землю защищать хотим, свои избы, своих жен и детей, а они что? Они сами скитаются и нас скитаться заставят — от своей земли уйти. Они силы нам не прибавят, а только ослабят нас, не соединят, а разделят. Здесь мы все свои, из одних