Жизнь Пушкина - Георгий Чулков

22 декабря Пушкин выехал из Москвы в Петербург. Новый, 1832, год не предвещал ничего хорошего. В первых числах января Пушкин в письме к Нащокину опять говорит все о том же, стараясь шуткой прикрыть свое мучительное беспокойство: «Жену мою нашел я здоровою, несмотря на девическую ее неосторожность. На балах пляшет, с государем любезничает, с крыльца прыгает. Надобно бабенку к рукам прибрать…»

А Бенкендорф, в свою очередь, был озабочен тем, чтобы «к рукам прибрать» поэта. Как смел Пушкин напечатать в альманахе «Северные цветы» стихотворение «Анчар, древо яда»? В том же альманахе были напечатаны и другие стихи, но Третье отделение заинтересовалось только «Анчаром». Пушкин ответил Бенкендорфу, что он не считал себя лишенным права печататься на общих основаниях с разрешения цензуры. Но Бенкендорф настаивал на том, что все предварительно надо представлять ему для просмотра. В эти дни как раз был запрещен журнал «Европеец»[1044] за статью «XIX век». В литературной статье Ив. Киреевского жандармы усмотрели политическую аллегорию. Автор пишет «просвещение», а жандармы читают «свобода»; он пишет «деятельность разума», а они читают «революция» и т. д. То же самое случилось с «Анчаром». В нем усмотрели преступный тайный смысл. Шеф жандармов не случайно обратил внимание на это замечательное стихотворение. Поэт в сильных и лапидарных ямбах рассказал о жертве, которую приносит для своего владыки ревнитель державной власти. Те стрелы, которые предназначаются для врагов царя, не всегда ли отравляют своим ядом верного раба? И поэт, ревнующий о славе Левиафана, не погибнет ли, как этот несчастный раб?

Но человека человекПослал к анчару властным взглядомИ тот послушно в путь потек,И к утру возвратился с ядом…………………………………………Принес, и ослабел, и легПод сводом шалаша на лыки,И умер бедный раб у ногНепобедимого владыки.

Вполне понятно, что эта мрачная картина произвела впечатление чего-то зловещего. Стихи эти были написаны Пушкиным еще в 1828 году, но только теперь, спустя четыре года, он решил их напечатать, как будто желая напомнить себе и читателям о фатальной обреченности раба. В эти дни Пушкин был принят официально на государственную службу.

VII

Н. М. Смирнов рассказывал, что Пушкин с первых же дней женитьбы очень был озабочен своим материальным положением. Не все это знали. Пушкин не любил жаловаться на свою нужду, но близкие люди замечали, как тягостны для поэта житейские заботы. Когда А. О. Россет в январе 1832 года вышла замуж за Н. М. Смирнова, друзья продолжали ее навещать. Бывал у нее и Пушкин. Здесь он чувствовал себя как дома. Поэт, часто озабоченный и невеселый, ходил по комнате, надув губы и опустив руки в карманы широких панталон. Он бормотал уныло: «Грустно! Тоска!..» Шутка или острое слово оживляли его на минуту. Он громко смеялся, скаля свои белые зубы. Потом опять умолкал или напевал протяжно: «Грустно! Тоска!..»

7 октября 1831 года Пушкин писал Нащокину: «Женясь, я думал издерживать втрое против прежнего, вышло вдесятеро…» Значительный литературный заработок не удовлетворял аппетитов Натальи Николаевны. В конце января 1832 года вышла в свет последняя глава «Евгения Онегина», в конце марта — третья часть «Стихотворений Александра Пушкина», но гонорара не хватало на светскую жизнь. Пушкин видел с досадой, что литературный доход определяется не ценностью и достоинством произведения, а чем-то иным. Издатели «Северной пчелы» благополучно собирали дань с читателей, потому что у Булгарина была монополия на сообщение в газете политических известий.

У Пушкина и его друзей давно уж были планы создать газету и влиять на общество. Газета Дельвига не была ежедневной, в ней вовсе не было политической информации. Она не могла конкурировать с «Северной пчелой». Нужно было добиться разрешения на политическую газету.

Пушкин прекрасно понимал, что при существовании такого учреждения, как Третье отделение, газета независимой быть не может. Он не собирался издавать оппозиционный орган. Он мечтал влиять на читателей, подняв значение литературной критики, освободив печать от пошлостей и лакейства Булгарина. Политическая часть газеты, по его мысли, должна была остаться строго информационной и официозной. Он по-прежнему думал, что, «каков бы ни был его образ мыслей», бесполезно теперь идти против «необходимости». 27 мая 1831 года он подал записку о разрешении издавать газету. В середине июня 1832 года, после всяких заявлений и напоминаний, ему удалось получить это право. Однако он им не воспользовался. Поэт решительно не умел быть практичным и понятия не имел об издательском деле. И все его друзья относились к литературе по-барски, а к деловой стороне лениво и свысока. Пушкин не находил издателя, не умел даже организовать редакцию, и все его попытки осуществить наконец задуманный план терпели неудачу.

В поисках издателя Пушкин обратился к некоему Н. И. Тарасенко-Отрешкову[1045]. Это был дурной выбор. Человек, совершенно чуждый поэту, самонадеянный, претендовавший на главную роль в газете, он должен был раздражать Пушкина. Из этого союза ничего не вышло, хотя Пушкин выдал ему доверенность на ведение дела и даже в типографии был составлен пробный макетный номер под названием «Дневник».

Князь П. А. Вяземский писал 3 июня И. И. Дмитриеву: «В литературном мире, за исключением обещанного позволения, данного Пушкину, издавать газету и с политическими известиями, нет ничего нового. Но и это важное событие, ибо подрывается журнальный откуп, снятый Гречем и Булгариным…» Упоминания о газете Пушкина встречаются в письмах и других современников. Но все надежды оказались тщетными. С Отрешковым дело разошлось, Пушкин почувствовал, что ему не справиться с этой задачей, и сделал явно неудачный и ложный шаг: он начал переговоры с Н. И. Гречем. По-видимому, Пушкин надеялся использовать Греча как опытного издателя и заставить его разорвать с Булгариным. Но Греч, хотя и очень соблазнялся сотрудничеством Пушкина, никак не мог изменить своему соратнику Фаддею Венедиктовичу, от которого находился в материальной зависимости. Письма Греча к Булгарину свидетельствуют об этом красноречиво. Пушкин довольно долго, с перерывами, вел переговоры с Гречем, менял свои предложения и проекты, но и эта попытка оказалась неприемлемой для обеих сторон. Коня и трепетную лань[1046] не удалось впрячь в телегу «политической газеты».

Пушкин как журналист остался без своего органа. Вероятно, не только деловые практические соображения помешали Пушкину довести дело до конца. Кажется, поэт и по существу разочаровался в своем проекте.