Борьба за трон. Посланница короля-солнца - Уильям Эйнсворт

— Потаскушка!

Не успел он окончить слово, как Мари́, схватив апельсин, изо всей силы бросила в него; она размозжила щёку безрассудного, который тотчас же наклонился, взял нож и бросился на свою госпожу. Но Жак, Альвейр, Робэн и все персидские слуги, окружив, схватили его и связали. Вдруг поднялись крики: это была дюжина армян и французов во главе с Сюфером, которые вошли в зал, чтобы освободить Корнулу. Женщины с криками бросились бежать. Сумятица становилась всё беспорядочнее; лилась кровь, вопли перемешивались с проклятиями, летали всякого рода снаряды. Вмиг появился рысью эскадрон дворцовой стражи: предупреждённый хан послал его для покровительства Мари́. При виде охраны бунтовщикам удалось ускользнуть; успели удержать пятерых или шестерых, из которых много было раненых, и в числе их находились Сюфер и Корнулу. Их отправили под сильной стражей в тюрьму, в главную башню Абаса.

Мишель не без тайной радости узнал последствия своего заговора. Он распустил слух в окрестностях, что развратница велела заковать шестерых французов. Мятеж поддерживался; благодаря подстрекательству агентов Мишеля пятьдесят вооружённых мятежников направились к тюрьме.

Был полуденный час. Тюремный привратник стоял пред своим помещением, когда услышал надвигавшийся шум. Он хотел запереть на засов дверь, но не имел времени. Под своды ворвалась волна людей с дикими криками, ударяя прикладами ружей по стенам и плитам. Это была настоящая озлобленная орда, и среди шумного вихря смешивались вылинявшие цвета грязных тюрбанов и отвратительных одежд. Услышав эту суматоху, Сюфер и Корнулу принялись вопить в своих казематах, чтобы указать друзьям, в какую сторону направляться. Между тем вышел отряд стражников и принялся ударами сабель отгонять осаждающих, но солдат было недостаточное количество; они были окружены и оттеснены, а потому не могли удержать осаждающих, которые ломились в двери многих казематов. Освобождённые узники присоединялись к остальным мятежникам; вместо знамени они прикрепили к длинному шесту фуляр, и освобождённые узники торжественно отправились по направлению к дому французского ордена, пред которым протащили бомбарду, желая в знак своей радости дать из неё залп.

Вся эта суматоха не обошлась без того, чтобы взволновать местное войско. Дворца достиг слух, что французы вырвали из королевской тюрьмы шестерых из своих соотечественников. Подобное преступление требовало немедленного возмездия. К дому французского ордена было тотчас же отправлено два батальона, чтобы схватить беглецов. В городе поднялась неописуемая сумятица. Завязалось настоящее сражение, начавшееся с правильной осады. Французы взобрались на плоскую крышу своего жилища, посылая навесные выстрелы в осаждающих, которые вышибали тонкую дверь. Солдаты, цепляясь за окна, вскарабкивались вдоль белых стен; пули свистели вокруг маленькой кучки людей, руководившей осадой крыши. В это мгновение на другом конце площади раздался барабанный бой, и позади белого знамени все увидели приближавшегося наиба, или французского милостынераздавателя. Пред этой почтенной личностью смолкнул огонь. Во время этого перемирия солдаты хана окружили здание и вошли в него. Они живо связали наиболее упорных, которых преследовали по коридорам и узким лестницам. Солдаты окружили цепью всю ограду, чтобы воспрепятствовать их попытке к бегству. Все осаждённые были захвачены, как в ловушку, и их жалкая толпа с ядрами на ногах плачевно следовала по улицам к тюрьме, куда их заключили, заковав в цепи.

Во время этих шумных перипетий на поле битвы осталось два перса, кроме большого количества армян и французов. Хан тотчас же потребовал удовлетворения за эти две смерти, и, подстрекаемый Мари́ Пёти, он выбрал искупительной жертвой среди узников Сюфера и его несчастного сообщника Корнулу.

Их повели со связанными позади спины руками, с голыми ногами и в рубашках пред громадным стечением любопытных. Помощник палача поставил их на колени, а сам палач, взмахнув в воздухе сверкавшим лезвием, отрубил им головы с искусством, которое достигло совершенства в этой стране.

Обе головы были воткнуты на острия длинных бамбуковых палок, которые раб вбил в землю но дороге к дому французского ордена.

Вечером прилетели вороны и выклевали глаза Сюферу, тени Мишеля.

XIV

По ту сторону вершин Эльбурса, у подножия страшной громады Демавендской остроконечности, проехав гавань Кос-Шанье на реке Кызыл-Узен, прятались развалины, все утонув в зелени. После длинного пути по долине, оживлённой нежно-зелёными кустарниками, по которым скатывались капли росы, на повороте ветвистой рощи вдруг открывается величественное зрелище старого храма, появившегося внезапно, как видение или декорация. Это — древний храм отдалённых мифологических времён какой-то ассирийской богини, которая открывала источники и покровительствовала им.

Со времени мидян эти великолепные развалины потонули в роскошной зелени, которая совершенно овладела ими; эхо, когда-то пробуждаемое звуками длинных, загнутых труб, теперь нарушалось заунывным криком орланов и ворон, а запылённые камни, как мёртвые кости, спали в глубоком молчании этого одиночества. Прежний город исчез, поглощённый недрами земли, куда он погрузился, как корабль, давший течь. На его месте возникли другие города и в свою очередь исчезли, неизвестно по какому-то закону притяжения, который, по-видимому, неизбежно возвращает всё к центру земного шара. Всё возвращается к началу, и это стремление в землю исчезнувших городов, которые как будто толкают друг друга, заставляет думать о похоронных склепах, где гробы оседают один на другой, давя первых погребённых и погружаясь в них.

В этот день один отряд сделал привал среди развалин. Это была охрана Мишеля, сообщника Ферриоля. Со дня смерти Сюфера Мишель был смущён и нерешителен. События складывались дурно. Половину программы, которую определил Ферриоль, ему удалось исполнить успешно, потому что Жан Фабр умер; но до сих пор он работал только для другого; он посеял дурное семя, и осталось самое существенное: кто соберёт в свою очередь плоды? Совершённым преступлением он избавил своего начальника от соперника и неприятеля; что касается его самого, то он от этого не получит ни более чести, ни более радости. Жан Фабр ему был безразличен: смертоубийство в Казар-Абаде было необходимо, чтобы подготовить будущее; он убил по расчёту, без ненависти, из надежды блестящих выгод, которые, ему казалось, не достаточно скоро приходят. Наследие Фабра не так-то легко получить, как бы он желал. Он потерял много времени, прежде чем добился от эриванского хана необходимого для него паспорта. Хан всё отказывал по просьбе Мари́, желания которой были для него приказаниями. Положение Мишеля при ханском дворе было неважно, и он ничего не мог сделать или добиться, тогда как его соперница находилась в господствующем положении. Теперь, вооружённый до зубов, в сапогах со шпорами, усталый и с очень скудным отрядом, он сидел на подножии