Большой Джорж Оруэлл: 1984. Скотный двор. Памяти Каталонии - Джордж Оруэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Животные столпились вокруг фургона. «До свиданья, Боксер!» – хором кричали они. «До свиданья!»
– Болваны! Дурачье! – воскликнул Вениамин, прыгая вокруг и топоча копытцами. – Дураки! – разве вы не видите, что написано сбоку фургона?
Животные примолкли. Манька начала разбирать по складам слова. Вениамин отпихнул ее и посреди мертвого молчания прочитал вслух:
«Альфред Симмондс, живодер и клеевар, Виллингдон. Торговля шкурами и костяной мукой. Поставка на псарни.»[Фраза отсутствует: (‘Do you not understand what that means? They are taking Boxer to the knacker’s!’)]
Крик ужаса вырвался у всех животных. В этот момент человек на козлах хлестнул лошадей, и фургон бойкой рысцой тронулся со двора. Все животные последовали за ним, крича во весь голос. Кашка пробилась вперед. Фургон покатил быстрее. Кашка попробовала перевести свои толстые ноги в галоп, но у нее вышел только кентер. – Боксер! – кричала она. – Боксер! Боксер! Боксер! Как раз в это мгновение морда Боксера с белой полоской вдоль носа показалась у заднего окошечка фургона, точно он услыхал стоявший кругом гам.
– Боксер! – кричала Кашка страшным голосом. – Боксер! Выбирайся! Выбирайся поскорее! Тебя везут на убой!
Все животные подхватили крик: «Выбирайся, Боксер, выбирайся!» Но фургон быстро ускорял ход и катил прочь. Было неясно, понял ли Боксер, что говорила ему Кашка. Но мгновение спустя морда его скрылась из окошка, и послышался оглушительный грохот копыт внутри фургона. Боксер старался выбиться из него. Было время, когда двухтрех ударов копыт Боксера было бы достаточно, чтобы разбить фургон в щепы. Но, увы! силы его были не те, и через несколько секунд грохот копыт стал затихать и замер. В отчаянии животные стали взывать к двум лошадям, везшим фургон, прося их остановиться. – Товарищи, товарищи! – кричали они. – Не увозите вашего брата на смерть! Но глупые скотины, слишком невежественные, чтобы понимать, что происходит, только заложили уши и ускорили шаг. Боксер больше не появлялся у окошечка. Кому-то пришла в голову запоздалая мысль побежать вперед и затворить околицу, но еще мгновение и фургон уже выехал из нее и стал быстро удаляться по шоссе. Боксера больше не видели.
Три дня спустя было объявлено, что он скончался в больнице в Виллингдоне, несмотря на самый лучший уход. Фискал пришел сообщить эту новость остальным животным. По его словам, он присутствовал при последних минутах Боксера.
– Это было самое умилительное зрелище, какое я когда-либо видел! – сказал он, приподнимая ножку и, утирая слезу. – Я был при нем до самого конца. И перед смертью, когда он уже едва мог говорить от слабости, он прошептал мне на ухо, что сожалеет о том, что умирает до того, как построена мельница. – «Вперед, товарищи!» – прошептал он. «Вперед во имя Восстания. Да здравствует Скотный двор! Да здравствует товарищ Наполеон! Наполеон всегда прав!» – Это были его последние слова, товарищи.
Тут Фискал внезапно переменил повадку. Он замолк на мгновение, а глазки его метнули подозрительные взгляды из стороны в сторону прежде, чем он продолжал.
До его сведения дошло, сказал он, что когда Боксера увозили, распространился нелепый и злостный слух. Некоторые животные заметили, что на фургоне, который увез Боксера, было написано «Живодер», и сделали из этого вывод, что Боксера увозят на убой. Трудно поверить, сказал Фискал, чтобы кто-либо из животных мог быть так глуп. Ведь они же слишком хорошо знают, возмущенно воскликнул он, подрыгивая хвостиком и перепрыгивая с боку на бок, своего любимого вождя, товарища Наполеона! Объяснение этому очень простое. Фургон раньше принадлежал живодеру и был куплен у него ветеринаром, который не успел еще замазать старую надпись. Отсюда и ошибка.
Животные с громадным облегчением выслушали его. А когда Фискал пустился в красочное описание подробностей кончины Боксера, великолепного ухода за ним и дорогих лекарств, за которые Наполеон заплатил, не думая об их стоимости, последние их сомнения рассеялись, и скорбь, которую причинила им смерть их товарища, была смягчена мыслью о том, что по крайней мере умирал он счастливый.
Наполеон самолично явился на собрание в следующее воскресенье и произнес короткое слово памяти Боксера. Перевезти останки всеми оплакиваемого товарища на ферму для погребения, сказал он, оказалось невозможно, но он распорядился о том, чтобы большой лавровый венок с куста, росшего в фермерском саду, был возложен на могилу Боксера. А через несколько дней свиньи собираются устроить торжественные поминки по Боксере. Наполеон закончил свою речь напоминанием двух любимых изречений Воксера: «Я буду трудиться еще пуще» и «Наполеон всегда прав» – каждому животному, прибавил он, не мешало бы взять эти изречения себе за правило.
В день, назначенный для поминок, из Виллингдона прикатил фургон бакалейщика, доставивший в фермерский дом большой деревянный ящик. В ту ночь слышалось буйное пение, за которым последовал шум яростной ссоры, и все это завершилось часов в одиннадцать оглушительным треском разбиваемого стекла. На следующий день в фермерском доме до полудня царила тишина, и прошла молва, что свиньям где-то удалось раздобыть денег на покупку еще одного ящика виски.
Глава 10
Проходили годы. Одна пора сменялась другой, протекали короткие жизни животных. Наступило время, когда не оставалось уже никого, кто бы помнил о старых временах до Восстания, кроме Кашки, Вениамина и нескольких свиней.
Манька умерла. Умерли Белка, Милка и Щипун. Джонса тоже уже не было в живых-он скончался в приюте для алкоголиков в другой части графства. Снежок был забыт. Забыт был
