Крепость Серого Льда - Джулия Джонс

Они спускались по склону, и сердце у Кропа стало биться чаше. Частью души ему хотелось, чтобы они с собакой шли бы и шли по-прежнему, и смотрели, как весна постепенно вступает в свои права, и вокруг них жужжали бы мухи. В алмазном руднике он мечтал о клочке собственной земли — таком, чтобы его можно было обойти за один летний день, от рассвета до заката. Там у него росли бы пшеница и редька, на лугу паслись бы овцы, а потом он, глядишь, и коров бы завел. Хозяйственные подробности иногда менялись, но протяженность его владений оставалась неизменной: чтобы можно было обойти за один день.

Но это была мечта для другой жизни. В этой он принадлежал своему хозяину.

Кроп не помнил, сколько лет знал Баралиса, но никогда не забывал их первую встречу там, на Дальнем Юге. Она въелась в его память, как рабское клеймо — в его тело.

Баралис нашел его в Силбуре, на Стародевьей улице, где толпа юнцов избивала Кропа палками. Какой-то лоточник заявил, что Кроп украл у него штуку сукна, и поднял крик. Толпа собралась быстро, как это всегда бывает, и Кропа погнали через рынок на эту улицу. Когда подошел Баралис, Кропу успели сломать нос и сильно подбили глаз. Потом его наверняка упекли бы в тюрьму, ведь ему всегда недоставало слов, чтобы оправдаться. Баралис, высокий молодой человек с надменным лицом, шел по улице в черном платье ученого. Кроп, сам не зная почему, воззвал к нему о помощи, и Баралис, вместо того чтобы пройти мимо, остановился. И тогда свершилось чудо: человек, ставший затем хозяином Кропа, прекратил избиение с помощью одних только слов. Он не повышал голоса, не грозил оружием, но у обидчиков Кропа руки от страха враз опустились.

За Кропа до того часа никто еще не вступался — ни разу за всю его жизнь. Его только гнали, и сажали в тюрьму, и мучили, и обвиняли в самых разных преступлениях. В городе Лонше его бросили в яму и заставили драться с медведями, на Мертвом Берегу он, как мул, таскал корзины с мокрой солью. Он рыл могилы, валил лес, чернокожие скоморохи показывали его как диковину, лекари укладывали его на циновку и выкачивали у него кровь. Спал он в пещерах и заброшенных хижинах, питался крысами, костями и клещами, которых снимал с себя.

Молодой человек в черном, сказавший ему на Стародевьей улице «пойдем домой», стал для Кропа спасителем и защитником — стал хозяином.

Кроп принадлежал ему весь, душой и телом.

Приостановившись, Кроп оперся на посох. Горожанка убежала далеко вперед — в кустах мелькал только ее хвост.

До города оставалось всего несколько лиг. Окутанный облаком серого дыма, он лежал у подножия горы, словно другая, новорожденная, гора. К северу от него протянулась холмистая равнина, усеянная деревнями и пересеченная дорогами. У северной городской стены виднелось множество палаток, а здесь, на востоке, со склонов вырубили весь лес. Где-то внизу визжали пилы. Кроп знал, каково быть нижним пильщиком — ты стоишь в яме, и опилки сыплются тебе на голову.

Горький Боб говорил, что прошлое, как привидение, не оставляет человека в покое, если дать ему волю. Кроп в пути много думал об этом и часто приходил к выводу, что Горький Боб был прав, но порой все-таки надеялся, что тот ошибался. Однажды летом в руднике отказали насосы, и Кропа подняли наверх, чтобы он их наладил. Пока Кроп возился с починкой на берегу озера, рыбак поблизости спустил на воду свой челнок. Кроп надеялся, что так обстоит дело и с прошлым — ты стоишь на берегу, а оно от тебя уплывает.

Ему вдруг захотелось движения. Он подозвал Горожанку, и они вместе стали спускаться на заселенные земли.

К полудню они миновали лагерь лесорубов, а ближе к вечеру вышли на дорогу, ведущую на запад, к городу. Там было полно людей и повозок. Иногда трубили рога, и все расступались, пропуская посередке конных солдат. Кроп держался позади груженного сеном воза, который успешно прятал его от чужих глаз. От сена он то и дело чихал, ну и пусть. Горожанка притомилась, и он посадил ее себе за пазуху.

Городские ворота поразили Кропа своим величием — пятеро человек, став друг другу на плечи, могли бы пройти через них. Сложены они были из гранитных глыб. Скорбут Пайн говорил, что добывал такой камень, пока его не послали в оловянные копи.

Стоя в толчее тех, кто желал войти в город, Кроп замечал внутри большое оживление. Судя по разговорам, какое-то важное лицо вступало сегодня в брак, и по этому случаю в некой крепости должен был состояться пир с музыкой и танцами. Погонщик на возу с сеном сильно важничал, поскольку ему полагалось доставить свой груз как раз в то место. Кроп слушал, но мало что разбирал из-за незнакомого говора и длинных имен.

К нему пока еще никто не приставал и не таращил на него глаз, но он все равно беспокоился и повторял в уме то, что скажет стражнику. Всего-то несколько слов — но вдруг он перепутает и скажет неправильно. Продвигаясь вперед, Кроп вертел посох то так, то сяк, чтобы не показаться опасным. За поясом или за спиной посох слишком уж походил на готовое к бою оружие, и Кроп в конце концов взял его в руку, как древко от флага.

Он уже собрался перехватить его как-нибудь по-другому, когда воз с сеном проехал в ворота и кто-то крикнул:

— Следующий.

Кроп шагнул в тень башни, радуясь теплу Горожанки, согревающей ему грудь. Стражник в красном кожаном плаще с птичьей пряжкой выставил вперед копье.

— Как звать?

— Кроп с Купели.

Стражнику пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Шаря глазами по косматой бороде, отросшей у Кропа в пути, и по рубцам на ушах и шее, он спросил настороженно:

— Род занятий?

— Старатель, — потупившись под его пристальным взглядом, сказал Кроп.

— Если в саперы записываться, то ты опоздал. Армия выступает на этой неделе.

Кроп ничего не понял, и в нем зародилась паника. Стражник, теряя терпение, взял копье наперевес.

— Ступай-ка прочь, верзила. Венис закрыт для рекрутов и наемников с полудня вчерашнего дня по приказу самого правителя.

Я ж говорю, что вместо мозгов у тебя сало. Кроп напрягся, пытаясь проникнуть в смысл речей стражника, но злобный голос в голове мешал ему.

— Эй, не задерживай, — крикнул кто-то у него за спиной. Стражник явно собрался кликнуть других себе на подмогу, но тут Кроп выговорил:

— Я не на войну пришел.

— Зачем же тогда?

К этому вопросу Кроп был готов. Пересиливая себя, он поднял голову и сказал:

— Я пришел в Храм Костей.

Выражение серых глаз стражника изменилось, и он отвел копье.

— Ладно, проходи.

У Кропа от облегчения запылали уши. Полвека спустя слова черных скоморохов оказали-таки свое волшебное действие. «Запомни, — внушал Кропу долговязый Свальхаби, — нет такого города в обитаемом мире, где не было бы Храма Костей. Когда мы отправляемся на север, в чужие края, и белые люди преграждают нам дорогу, мы говорим эти слова, и белые люди отступают. В Храмах Костей живет могущественная магия, и ни один человек, черный или белый, не хочет, чтобы она обернулась против него».