Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

— Ну да? Сам Пушкин им написал? — удивился Артур.

— Почему эти письма должны лежать в сейфе, а не в музее, я не понимаю? Почему мы должны жрать сэндвичи с ветчиной, вместо того, чтобы по-человечески посидеть в ресторане?

— Им не надо бегать за голубцом. Для них это память. Ты ведь тоже не продаешь свой перстень.

— Перстень?

— Кольцо с бриллиантом, которое я нашел в Люксембурге.

— Нет, — отрезала Мира. — Эту вещь я завещаю музею кино. Что ты?! Продать… Это единственный случай, когда Хант сделал предложение женщине! Это мой шанс остаться в истории. Второй такой реликвии нет, и не будет.

— Он не был женат? — удивился Артур.

— Был. Но предложений не делал. Женщины сами делали ему предложения, а он выбирал. Нет, о продаже перстня не может быть речи. Я еще не отчаялась! Я ему еще покажу!

Вечером Мира упала на кровать без ног и послала Артура за вином. «Надо найти человека, который войдет в дехрон, чтобы просить за меня», — решила графиня и задумалась. Найдется ли на свете идиот, готовый подарить свой шанс чокнутой дамочке с дурной репутацией? Среди знакомых графини на это был способен только Артур, который однажды бездарно упустил удачу.

— Прекрати греметь мелочью! — рассердилась Мира на пса. — За углом продают дешевое молодое вино. Возьмешь мне бутылку, а себе булочку.

— А тебе булочку?

— Не хочу.

Артур обулся.

— Ваше сиятельство фигуру портит. Вчера ни черта не скушали, позавчера то же самое. Хочешь получить роль узника Бухенвальда?

— Купи себе что-нибудь и съешь по дороге, а то меня вырвет.

— А ты не залетела, подруга?

— От Святого духа? Постой, Артур, как выглядит камень, на который ты выменял «День Земли»?

Артур вернулся, запер дверь на ключ и на всякий случай задернул шторку.

— Разве я не показывал? Я ж нарисовал его. Вот!

Мира отложила книгу, с которой не расставалась с утра. На странице блокнота был изображен кристалл с симметрично выпуклыми боками. Его форма не была похожа на ювелирную огранку, но камень явно для чего-то предназначался, поскольку подвергся обработке.

— Технический кристалл? — предположила Мира. — Знать бы, для чего он. Почему эти камни стоят сумасшедшие деньги? Почему нельзя вынуть из колечка обыкновенный рубин, обработать его примерно так же, и подсунуть Привратникам?

— Нельзя. Эти камни особые. Философские.

— Почему философские?

— Доктор Русый сказал.

— Твой Русый — доктор философии?

— Нет, он спец по какашкам…

— По каким какашкам?

— По всяким. Он работал в лаборатории, куда анализы носят.

— Боже… — вздохнула графиня. — Видел бы Ханни, в каких я какашках! Ему столько дерьма за всю жизнь не снилось! Он думает, я здесь круасаны жую и запиваю растворимым кофе…

Артур захлопнул дневник.

— Может, купить вина на троих? — рассердился он. — Поставим стакан для Ханни, попросим раскладушку для него принести. Да ладно, я могу поспать и на коврике…

— Ступай, — Мира вытянулась на кровати и развернула книгу. — Иди, сказала!

— Как вашему сиятельству угодно…

— Моему сиятельству угодно напиться!

Артур вернулся, дожевывая на ходу круасан, поставил бутылку на тумбу у кровати графини.

— Пляши, — сказал он.

— С какой такой радости? — Мира отложила мемуары.

Небрежным жестом Деев достал из кармана записку.

— Вахтер забыл тебе передать.

— От кого? — у Миры заколотилось сердце. — От Ханни?

— От кого же еще? Тебя же никто в Париже не знает.

— Дай!

Артур спрятал бумажку в рукав.

— А сплясать?

Мира треснула его книгой по голове и отняла записку.

«2 часа 10 минут, — было написано на обороте гостиничной квитанции. — Был. Тебя не застал. Давай встретимся, надо поговорить…» — эйфория отступила. Мира не узнала почерк Ханни. Вернее сказать, это был не его почерк. Она отказывалась верить глазам: «…не застал. Давай встретимся, надо поговорить. Позвони… Целую. Твой Даниель».

Графиня Виноградова вспыхнула яростью, но быстро взяла себя в руки.

— Что он написал? — спросил Артур. — Чтобы ты возвращалась?

— Это Даниель. Мой сладкий мальчишка… Целоваться хочет! Дай-ка я его поцелую. — Мира схватила телефонную трубку и стала набирать номер. — Сейчас я его так поцелую… Ты хорошо поел?

— Смеешься? — удивился Артур, стряхивая сахарную пудру с рубашки. — Один чертов пончик. Мой желудок кудахтал от счастья.

— Если ты прошлую жизнь прожил в Париже, то должен вспомнить название «пончика».

— Куртизан, — вспомнил Артур.

— Куртизан… Даниель, салют! — поздоровалась Мира. — Нет, не ты куртизан. Это мой пес учит французский…

— Ничего, что я был в гостинице? — спросил Даниель.

— Ну что ты…

— Ты забыла у меня карту, на которой записала телефон. Я подумал, вдруг ты захочешь мне позвонить? На карте был штамп отеля. Я шел мимо… честное слово.

— Я рада, что ты заглянул.

— Всю ночь думал о тебе, Мирей. Откуда я тебя знаю? Я тебя знаю, это факт. Но, представляешь, как будто провал в памяти. Если б ты знала, как я несчастен от этого. Если б мы с тобой провели вечер, поговорили… Ты занята сегодня?

— Нам действительно стоит поговорить, — согласилась Мира.

— Тогда выбери сама, куда хочешь пойти.

— Но мне не с кем оставить собаку. Я не могу его бросить в гостинице одного.

— Тогда приезжай с ним ко мне, поужинаем дома.

— Давай в «Навигаторе». Помнишь такой ресторанчик?

— Как скажешь!

— Прекрасно.

— Ты уверенна, что туда пустят с собакой?

— Почему нет? Главное, чтобы ты не был против.

— Я люблю собак.

— Тогда в шесть часов у входа.

Мира повесила трубку и схватила записную книжку.

— Вы о чем-то договорились?

— Да, — ответила графиня. — Неужели понял?

— Ты смотрела на часы и прикидывала, сколько ехать.

— Какой сообразительный пес…

— Я еду с тобой.

— Разумеется! — Мира снова набрала номер. — Добрый вечер. Кауфман? Это Мирей. Хант у себя?

— Вышел, — сдавленно произнес Алекс.

— Помнишь меня, гадючий сын? Мы говорили утром.

— П…помню…

— Ты можешь с ним связаться прямо сейчас? Собственно, что я спрашиваю? Разумеется, можешь. Вот что, Алекс, немедленно позвони ему и передай, что в семь вечера сегодня я жду его у «Навигатора». Ты меня понял?

— Понял.

— Скажи, что я собираюсь сделать ему подарок. Он еще любит дорогие подарки? Передай, что это будет самый дорогой подарок в его жизни. Скажи, от сердца отрываю… Понял меня, прохвост?