Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

Ночью графиня Виноградова сотворила мир заново, наполнила его счастьем, и убедилась в том, что это хорошо. Следующий день был призван воплотить убеждения в реальность.

— Одну минуту… — администратор снял телефонную трубку с позолоченного рожка «а-ля ренессанс». — Мадмуазель Виноградоу… — сообщил он в номер. — По какому вопросу?

Графиня улыбнулась.

— По личному.

— Мосье спустится? Одну минуту… Видите ли, — смутился администратор, прикрывая ладонью трубку. Они заняты до вечера. Если можно, перезвоните завтра с утра.

— «Они» пьют? — уточнила Мира. — Тем лучше. От того, что я «им» скажу, «они» в момент протрезвеют.

— Мадмуазель настаивает, — доложил администратор постояльцу.

— Дайте-ка, я поговорю. Чего-то у «них» с утра с головой непорядок.

— Мадмуазель, я прошу прощения… — сотрудник гостиницы встал грудью на входе.

— Передайте «им», что я не начинающая актриса, не поклонница «их» таланта и не коллекционирую автографы…

— Мадмуазель не актриса, она очень настаивает на аудиенции именно сейчас!

— Как смешно! Ладно, хватит! Скажите, что у меня лекарство для фрау Марты… — вздохнула графиня и прикусила язык.

Мира не собиралась использовать запретный прием, но ей не оставили выбора. Кто такая фрау Марта — не знал никто, ни один агент, даже Даниель не слышал от Ханта этого имени. Возможно, и Мира не услышала бы его, если бы не оказалась в нужном месте в нужное время. Если бы трава, из которой готовилось лекарство, не росла за Уралом. Если бы она на протяжении десяти лет не заказывала ее для фрау Марты, не отвозила и не отсылала по назначению.

— Пройдите, пожалуйста, на второй этаж, — администратор с облегчением повесил трубку. — Туда, прошу вас…

Когда юная графиня Виноградова сбежала к своему возлюбленному из материнского дома, отношения Ханта с Франческой расстроились окончательно. Она была последней женщиной, которая умудрилась стать законной женой маэстро. Она же в последствии отсудила немалое имущество бывшего мужа, да еще умыкнула картины, которые ей по суду не принадлежали. Если бы не беременность, Хант ни за что б не женился на этой даме. Его тайное желание стать отцом стало наказанием для обоих. Девочка родилась с тяжелым расстройством психики. «Это больше чем расплата за грехи, — заявил Хант, когда пришел в себя из запоя, — больше, чем пропуск в рай, это прямая дорога к канонизации мученика. Я расплатился за жизнь вперед. С Господом Богом мы квиты». О том, что наркоман со стажем стал отцом, не узнали даже близкие родственники. Он ухитрился скрыть этот факт от собственной матери, купил в горах дом, нанял Марту в качестве сиделки, и переводил деньги на ее счет. Откуда в жизни Ханта взялась фрау Марта, не знала даже Мира, хотя не раз общалась с этой женщиной. Мира находила с ней общий язык, не зная немецкого, и тайно мечтала, чтобы когда-нибудь на старости лет такая же добрая душа также нежно опекала Ханни. Юная Элизабет Хант, лишенная родительского участия, признавала только фрау Марту и кота Мартина. Она собирала букашек, выращивала цветы на альпийской горке, слушала музыку и танцевала. Когда фрау Марту клали в больницу, дом затихал. Миру признавал только кот Мартин.

Дверь люкса мадмуазель Виноградовой открыл постаревший Кауфман, потный и надушенный, с мастерски закрашенной сединой.

— Хай Гитлер, Алекс!.. — приветствовала русская графиня пожилого еврейского юношу. — Решил сменить цвет волос? Очень вовремя.

Хант вышел в коридор с сигаретой. В холл набилась тьма народа. Алекс Кауфман открыл рот, но, не сказав ни слова, закрыл.

— Учись стареть, — обратилась Мира к Ханту по-французски, чтобы подчеркнуть фамильярность. — Дешево и эстетично. — Мира никому не планировала дерзить, пока шла сюда. Тем более, намекать на вонючий лосьон… Просто Алекс Кауфман всегда располагал к фамильярности и никогда не разбирался в парфюме.

— Юрген, белиссимо! — выпорхнула из холла дева с сигаретой. Ее копченые ляжки сбили графиню с толку. Она не смогла вспомнить «негритянку» в компании Ханта. Дева залопотала по-итальянски так быстро, что Мира не поняла ни слова. — …Пипино!..Пипино! — только слышала она. Эффектное «антре» графини было смазано задницей наглой сеньоры. Эта задница была вознесена под потолок сапогами на прозрачной платформе, в которых нормальные девы пляшут стриптиз, а не шляются по элитным отелям. «Вот это компания, — подумала Мира. — То, что доктор прописал». — Пипино-Пипино… Пипино звонил… Пипино сказал…

— Только Пипино мне не хватало, — пожаловалась Мира Кауфману. — Этот клоун ездил с вами в Америку?

Кауфман растворился. То ли прошел сквозь стену, то ли провалился сквозь пол. Графиня поняла, что обращается к пустому месту, и растерялась. Сеньора, загородившая торсом Юргена Ханта, показалась ей знакомой. То ли начинающей, то ли конченой актрисой. Мира не смогла вспомнить, где ее видела. Сочно-бардовые губы дамы закрывали лицо от носа до подбородка, от бровей до носа лицо закрывали жирные стрелки вокруг глаз. Из открытой двери валил дым с музыкой, не слишком трезвые лица мелькали в дверях.

— Узнаю Ханни, — пожаловалась Мира самой себе. — Не успел приехать, уже загудел. Красивая моя!.. — обратилась графиня к загорелой сопернице. — Здесь не колбасу дают, чтобы ломиться без очереди. Я с утра стою, между прочим.

Хант не сдержал улыбки. Мира готова была поклясться, что маэстро не планировал улыбаться вообще, но так случилось, и сердце графини приятно вздрогнуло. Дама захлопала ресницами, разгоняя дым, замахала кровавым маникюром перед глазами. Тень Кауфмана скользнула по стене и скрылась в дыму. Юрген открыл дверь в соседнюю комнату, где были сложены чемоданы с коробками, и пригласил графиню.

— Неслабый апартамент, — сказала графиня, осматривая свод потолка. — Если ты начал снимать шикарные номера, значит, финансы пришли в упадок, настало время пускать пыль в глаза кредиторам. — Хант продолжал курить, наблюдая гостью. — Да, прости. Про лекарство совсем забыла. Сегодня же позвоню, попрошу, чтобы выслали в Зальцбург.

— Присядешь?

Мира вздрогнула, услышав знакомый голос.

— Присяду, — сказала она, опускаясь в кресло.

— Выпьешь?

— Не выпью. Боюсь наболтать лишнего.

— Кто ты?

— Мирей.

Хант погасил сигарету и сел напротив.

— Не старайся… Не Ницца, ни Сен-Тропез… Ни год назад… ни десть. Если не хочешь обидеть меня, даже не старайся вспомнить. Если б узнал, узнал бы сразу.

Хант сосредоточился. Он не мог себе позволить повторять с простодушием Даниеля: «кто ты?» «кто ты?»… В его молчании было столько вопросов и домыслов, словно перед Мирой за сеанс пролетела жизнь, прожитая не ею, прожитая вместо нее случайными людьми, сыгранная вместо нее раскрашенными актрисами. Графиня не собиралась плакать, но не знала, как иначе пережить вечность, глядя в глаза человеку, которого любила больше жизни, и больше смерти боялась потерять. Мира мужественно терпела до первой слезы.