Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

Кто же это умер? Ребята сзади сказали – старый отставник и помянули советский флаг. Значит, и вправду, он человек немолодой. Начало мы прослушали, наверно, его по имени называли. Сын тоже что-то рассказывал. Ну ничего, месса заканчивается. Я спрошу у соседей. Интересно самому, и моей фрау Зайфельд надо обязательно рассказать.

Прозвучали последние слова священника. Снова заиграл орган. Распорядитель подал знак, и несколько мужчин встали у возвышения с гробом. Служба подошла к концу. Собравшиеся стали подниматься, и Синица обратился к супружеской паре впереди себя.

– Простите, пожалуйста, мы пришли по делу к отцу настоятелю и случайно оказались на панихиде. Мы не знаем, кого хоронят, а это как-то не по-людски. Кто он такой, как его зовут? Женщина в светлом пальто и меховой шапочке обернулась.

– Мы тоже мало знаем этого человека. Он полковник. Мы его встречали на самых больших церковных праздниках, таких, как рождество. Но он совсем не ходил на русские мессы. Мы-то русские, мы здесь потому, что ведем летопись прихода, а он.

Гроб подняли и понесли, и собеседница Синицы замолчала. И тогда спустя несколько минут Петр начал снова.

– Так покойный не русский! Верно, тут кто-то сказал – Штефан. Это польское имя.

– Нет, это, может, наши молодые стажеры из Польши так его назвали. Имя этого военного – Степан, Степан Матвеевич Найденов. Он скончался скоропостижно. Сердце, обширный инфаркт.

Петр Андреевич, услышав эту весть растерялся. Прошло несколько секунд. Да не ослышался ли он? Синица хотел было своих соседей переспросить, но только махнул рукой, и стал, ухватив Рамону за локоть, пробираться против потока во внутреннее помещение храма.

Через полчаса они начали интервью, и Петр, сделав над собой усилие, сосредоточился и весь обратился в слух.

Журналистка и священник оживленно беседовали по-английски. Он охотно рассказал о приходе и ответил на все ее вопросы, а Петр сделал несколько фотографий. Он лихорадочно соображал, как перейти поосторожней к подробностям об усопшем, завещавшем церкви сумасшедшие деньги. Это интересно любому, не только репортеру. Но именно потому! Захочет отец настоятель. Там, где деньги, всегда вступаешь на зыбкую почву. Так, может быть, подождать? И лучше за обедом?

Как только собеседники сделали небольшую паузу, Синица кашлянул, извинился и обратился к священнику.

– Деловая часть нашего знакомства близится к концу. Я голоден как собака. Рамона предлагает отправиться в подвальчик с хорошей кухней и поесть. Я только не знаю, как Вы отнеслись к ее идее?

– С большим удовольствием к Вам присоединюсь. Фрау Зайфельд так аппетитно описала тигровые креветки гриль, форель и ананасный десерт!

– Святой отец, Вы приглашены! Надеюсь, Вам не возбраняется выпить вместе с нами стаканчик хорошего вина, – обрадовалась Рамона.

Она сразу приняла подачу Синицы, и сама сделала пас.

– Ваш покойный прихожанин раздразнил мое любопытство. Обещайте мне, пожалуйста, что расскажете о нем что-нибудь еще. Вы сказали, что два года назад он пришел к Вам креститься и признался, что до сих пор в церковь вовсе не ходил. А потом стал появляться на каждой мессе неотвратимо, как утром солнце на небосклоне.

Лицо настоятеля сделалось серьезным. Он ответил, что это история вообще непростая. Даже сейчас: усопшего увезли на кладбище, где сослуживцы похоронят Найденова с военными почестями. Сам он остался, так как им дали понять.

– Нет, никто нас прямо не обижал, не говорил, что нас видеть не хотят! -поправился он.

– Но Вы почувствовали, что эти люди не рады католическому священнику на погребении советского полковника, – закончил его мысль Петр.

Настоятель ничего не ответил и тонко улыбнулся.

Скромная надпись «Че Гевара» не обещала, казалось, ничего особенного. Большое мрачноватое здание в двух шагах от одной из самых известных площадей в городе поросло вывесками, словно пятнами плесени. Когда-то здесь размещалось министерство. А сейчас маленькие и побольше конторы, фирмы и фирмочки угнездились в его просторных коридорах, как ракушки и крабики на затонувшем огромном корабле. Ресторанчик подмигивал пестрыми лампочками в самом низу между двумя подъездами с мерзнущими на холодном, влажном ветру скучающими охранниками. Нужно было спуститься по лестнице на один марш, где глазам пришедших открылись несколько сводчатых помещений, декорированных под бункер революционеров. Они увидели неоштукатуренные кирпичные стены и простые деревянные столы, накрытые вместо скатерти пожелтевшими газетами.

Обслуживали мужчины. Их смуглые лица, жгуче черные волосы и неважный русский с таким же успехом, как иным южанам, мог принадлежать и кубинцам. Рамона заулыбалась подскочившему к ним молодому человеку. Священник выжидательно глянул на нее. А Петр спросил себя, как она тут общалась. Впрочем, меню оказалось напечатанным на двух языках.

Пока Синица с отцом настоятелем выбирали вино и советовались с официантом относительно жаркого, журналистка, уткнувшись носом в свой экземпляр меню, что-то там прилежно искала. И в то время, как они с энтузиазмом заказывали мясо и рыбу с острыми приправами, она, к удивлению своих спутников, ограничилась десертом.

– Рамона, – засомневался Петр, – Вы рискнули заказать «Apfelstrudel».12 Это, знаете, не самая удачная мысль. Здесь же кубинская кухня, или что-то вроде этого.

– Питер! Когда Вы расправитесь со своими порциями, я, так и быть, дам Вам попробовать кусочек. Я заказала штрудель с ванильным соусом и мороженым. А они делают как раз так, как я люблю. Понимаете, я изюм терпеть не могу. У нас, и в Австрии есть рецепты, куда непременно суют изюм, и я.

Отец настоятель, очевидно, ничего не понимавший в их немецкой болтовне, вслушивался, тем не менее, с таким неподдельным интересом в разговор о баварских и зальцбургских кондитерских, что Синица не сумел скрыть своего недоумения. Священник заметил это и несколько смущенно сказал по-русски, адресуясь только Петру.

– Не могу себе простить, что не знаю этого языка. Это же родной язык Папы Бенедикта! Подумать только, я мог бы понимать самого Понтифика! Я, видите ли, был его скромным почитателем задолго до того, как он взошел на престол Святого Петра. Кардинал Рацингер -совершенно выдающийся теолог!

– Рацингер? – Рамона услышала это имя и переключилась с кулинарии на более возвышенную тематику на общепонятном английском. – Он долго работал в Мюнхене. Его хорошо знает мой отец. Он часто бывал у нас дома, а я сама девочкой по вечерам сидела у него на коленях. Вся наша семья.

Тут она замолчала, поскольку настоятель безмолвно встал и, не в силах выразится словами, сжал руки и воздел очи горе. Затем он невнятно забормотал взволнованно тоже на английском.

– Какая необыкновенная удача! Нет, великая честь! Расскажите! То есть, я хочу сказать, если бы Вы были так любезны!!! А