Восставшая Луна - Роберт Хайнлайн

Я сказал ему, что если у меня и есть потребности, то не такого рода. Затем я припомнил кое-какие совершённые мною грешки — те, воспоминания о которых грели мне душу, и выдал ему версию, более или менее близкую к правде. Это напомнило ему о его собственных грехах, которые напомнили мне… короче, время «ноль» наступило и ушло в прошлое раньше, чем мы закончили с нашими грехами. Стью Ла Жуа — человек, вполне подходящий для того, чтобы провести с ним свои последние минуты.

В течение двух суток мы ничего не делали, если не считать того, что подвергались стандартным и достаточно жёстким процедурам, призванным не допустить занесения нами на Луну форм какой-нибудь чумы. Но я нисколько не возражал против того, чтобы меня трясло от вызванного этими процедурами озноба, или против того, чтобы я горел в лихорадке, — отсутствие силы тяжести было для меня несказанным облегчением, и я был счастлив, что возвращаюсь домой.

Или почти счастлив. Проф спросил, что меня тревожит.

— Ничего, — сказал я, — просто не могу дождаться, когда же мы наконец будем дома. Ну а если честно, после того как мы потерпели провал, мне будет стыдно людям на глаза показаться. Проф, что мы сделали не так?

— Потерпели провал, мой мальчик?

— Не вижу другого названия. Мы просили о том, чтобы нас признали. Мы этого не добились.

— Мануэль, я должен перед тобой извиниться. Вспомни, какие шансы насчитал нам Адам Селен перед тем, как мы покинули дом.

Стью рядом не было, но слово «Майк» мы никогда не употребляли. Из соображений безопасности мы всегда говорили только «Адам Селен».

— Конечно, я их помню! Один к пятидесяти трём. К тому времени как мы достигли Земной стороны, они упали до одного чертового шанса из сотни. И как вы думаете, каковы они теперь? Один на тысячу?

— Новые прогнозы поступали ко мне раз в несколько дней… Именно поэтому я и обязан перед тобой извиниться. Последний, полученный прямо перед стартом, был основан на предположении, которое тогда ещё не было фактом, — на предположении о том, что нам удастся избежать арестов, вырваться с Терры и вернуться домой. Или что хотя бы одному из нас троих удастся сделать это. Именно поэтому товарища Стью отозвали домой — он, как и все жители Терры, лучше переносит высокие перегрузки. На самом деле было сделано восемь прогнозов с широким разбросом исходных предположений — начиная с того, что мы, все трое, погибнем, и кончая тем, что все останутся в живых. Тебя не заинтересует предложение поставить несколько долларов на то, каков этот последний прогноз? Ты сам решишь, сколько и на что ты поставишь. Но я тебе намекну. Ты слишком уж пессимистичен.

— Э… Да чёрт возьми! Просто скажите, в чём дело.

— Шансы против нас, но сейчас они составляют семнадцать к одному… и в течение всего прошедшего месяца это соотношение уменьшалось. Но я не мог сказать тебе об этом.

Я был изумлён, приведён в восторг, обрадован… и задет.

— Что вы имеете в виду, говоря, что не могли сказать мне об этом? Знаете что, проф, если мне не доверяют, то, наверное, будет лучше, если меня отстранят, а моё место в исполнительной ячейке займёт Стью.

— Пожалуйста, сынок, не заводись. Именно туда он и войдёт, если с кем-нибудь из нас что-нибудь случится — с тобой, со мной или с милой Вайоминг. Я не мог сказать тебе об этом, пока мы были на Земной стороне, — но могу сказать тебе об этом сейчас, и совсем не потому, что не доверяю тебе, а потому, что ты никудышный актёр. Ты сыграл свою роль гораздо лучше, поскольку действительно верил, что нашей целью было добиться признания нашей независимости.

— Какие слова!

— Мануэль, Мануэль, мы должны были сражаться, сражаться каждый миг — и проиграть.

— Да? А я что, недостаточно взрослый для того, чтобы сказать мне об этом?

— Пожалуйста, Мануэль. Из-за того, что тебя некоторое время оставляли в неведении, наши шансы резко возросли; можешь спросить у Адама, так это или не так. К этому могу добавить, что Стью был весьма доволен тем, что его вызывают на Луну, он даже не спросил, зачем его туда вызывают. Дорогой ты мой товарищ, этот Комитет был слишком мал, а председатель его был слишком сообразителен; и существовала опасность, что они и вправду предложат нам приемлемый компромисс. Особенно велика эта опасность была в первый день. Если бы нам удалось добиться того, чтобы этот вопрос был передан на рассмотрение Большой Ассамблеи, тогда исчезла бы всякая опасность того, что могут быть предприняты какие-нибудь разумные действия. Но нашу просьбу отклонили. Лучшее, что я мог сделать, — это действовать в пику этому Комитету, я прибег даже к личным оскорблениям, чтобы быть уверенным, что по меньшей мере один из членов этого Комитета будет действовать вопреки здравому смыслу.

— Я подозреваю, что мне никогда не удастся разобраться в хитросплетении высших соображений.

— Возможно, и нет. Но у тебя свой талант, а у меня свой, и наши таланты дополняют друг друга. Мануэль, ты ведь хочешь увидеть Луну свободной?

— Вы же знаете, что хочу.

— Ты также знаешь о том, что Терра может одержать над нами победу.

— Конечно. Ни один из прогнозов не настолько хорош, чтобы рискнуть и сделать ставку на деньги. Но я всё-таки не понимаю, зачем вам понадобилось противодействовать этому Комитету.

— Сейчас объясню. Поскольку они не могут навязать нам свою волю, наш единственный шанс состоит в том, чтобы ослабить их волю. Именно для этого нам и пришлось отправиться на Терру. Чтобы сеять там распри. Чтобы создать множество самых разных мнений. Самый прозорливый полководец за всю историю Китая однажды сказал, что лучший способ вести войну — деморализовать противника настолько, чтобы он сдался без боя. Эта максима раскрывает и нашу конечную цель, и самую серьёзную из угрожающих нам опасностей. Предположим, что нам предложили бы приемлемый компромисс — а в первый день это казалось вполне реальным. Вместо Надсмотрщика у нас появился бы губернатор — возможно, из числа наших людей. Местная автономия. Свой делегат в Большой Ассамблее. Высокие цены на зерно, да ещё и премии за сверхплановые поставки. Отречение от политики, которую проводил Хобард, плюс выражение соболезнований по поводу имевших место изнасилований и убийств, и достаточно высокие денежные компенсации, выплачиваемые родственникам жертв. Разве такое предложение было бы неприемлемым? Я имею в виду у нас дома.

— Но они нам ничего такого не предлагали.

— В первый день председатель был готов предложить нам нечто подобное, и в то время весь Комитет был у него в руках. Он предложил нам достаточно разумные условия, отталкиваясь от которых можно было начинать вести торг. Допустим, мы сумели бы достигнуть договорённости на тех условиях, которые я тебе обрисовал. Было бы это приемлемо для тех, кто остался у нас дома?