Одинокие души - Эшли Дьюал

Мое сердце обливает кровью.

Он каждый день находился рядом, а я об этом даже не подозревала! Боже, почему? Почему я так много потеряла?

— И сейчас… — тихо шепчет мама. — Сейчас его нет. Такое чувство, что у тебя отняли хранителя. И мне… мне действительно очень жаль.

Как же она права. Я поджимаю губы и отворачиваюсь. Слезы вновь выступают на глазах, и приходиться крепко стиснусь руки. Не хочу плакать при маме. Не хочу.

— Дорогая, не позволяй его смерти очернить твою жизнь, ведь Максим — самое светлое, что у тебя за всю эту жизнь было. — Она выдыхает. — Не каждому бог посылает ангела-хранителя.

«И не у каждого, он его отнимает», — думаю я и закрываю глаза. Слезы все-таки вырываются наружу. Текут по щекам, по подбородку, падают вниз, впитываются в подушку. Я пытаюсь перестать плакать, но от этого лишь сильней начинаю чувствовать пустоту внутри.

— Лия, ну не надо, — виновато протягивает мама и крепко сжимает мое плечо. — Тише, тише.

Я не успокаиваюсь.

Мне ещё никогда не приходилось сталкиваться с подобным. Смерть Вовы Ситкова ужаснула меня, смерть Стаса — напугала и обезоружила, но смерть Макса… смерть Максима разбила мне сердце.

— Лия, — мама с трудом приподнимает меня, прижимает к себе и начинает раскачивать из стороны в сторону. — Всё хорошо, я здесь. Я рядом.

Испускаю стон, и вновь утопаю в слезах. Мне так больно, что я согласилась бы отключить чувства. Навсегда. Навечно. Но это невозможно. Приходится ощущать страдания во всей их мере.

— Не бойся, — шепчет мама. — Я с тобой.

Только сейчас я понимаю, насколько ничтожны попытки окружающих унять боль, успокоить. Я хотела помочь Максиму, когда умер Стас: кричала на него, старалась привести в чувство, обижалась, признавалась в любви. Теперь я знаю, что все это было бессмысленным. Никакие слова не помогут. Никакие слова не вернут человека с того света. И никто и никогда не заменит потерю. Мама рядом, да. Я знаю. Я чувствую. И я ей очень за это благодарна, хотя несколько дней назад не смогла бы себе даже представить, что буду плакать в её руках. Но сейчас я понимаю: это не то, это поверхность. Мои чувства, мои ощущения, мое сердце — всё разбито, подорвано, смыто с лица земли. В глубине я умираю, и никто не сможет это остановить.

Я тону.

Тону в боли.

Тону в отчаянии.

Тону в одиночестве.

Ничьи объятия не заменят мне рук Максима. Ничьи слова не заменят мне его голос. И ничьи чувства не заменят мне его любовь.

Я потеряла самое дорогое, что у меня было в жизни, и сейчас разрываюсь между двумя вариантами её продолжения: или сломаться, лежать здесь, в этой кровати, в этой комнате вечно. Плакать, страдать, вспоминать Максима и постепенно терять надежду в саму жизнь. Или встать, найти виновника и свернуть ему шею.

Какой же вариант мне выбрать?

Глава 23. Возвращение кобры

О тебе я хочу думать. Думаю о тебе.

О тебе не хочу думать. Думаю о тебе.

О других я хочу думать. Думаю о тебе.

Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе.

Я выбираю второй вариант.

Прихожу в школу. Иду в класс. Захожу. Словно по команде каждый поднимает глаза. Взгляды одноклассников проедают меня, сжигают, изучают. Они шокированы и сбиты с толку. Но мне плевать.

Сажусь за единственную свободную парту и небрежно кладу ноги на соседний стул.

Тут же ко мне поворачивается Трубецкая. Маринка поджимает губы и с интересом вглядывается в мои волосы.

— Решила опять покрасить пряди в зеленый? — глухим голосом спрашивает она, на что я лишь киваю. — Ясно. Прямо, как в старые добрые времена. — Молчу. Одноклассница не унимается. — Я слышала о взрыве в парке. Говорят, ты была поблизости.

— Неужели?

— Ага. Тебя заметили парни из параллельного класса. Сразу же рассказали нам.

— Какая у вас отлаженная система, — иронично тяну я и усмехаюсь. — Что ещё они тебе поведали?

— Да, ничего.

Лжет.

Трубецкая лжет, и я это чувствую.

— Неужели они не упомянули о каких-нибудь странных, интересных деталях? — с притворным удивлением спрашиваю я, на что Марина мгновенно ведется. Её глаза загораются, и она придвигается ближе.

— Один парень сказал, что видел, как неизвестная троица шла с пакетами к зеркальной комнате.

— Так, так…

— Два парня и одна девушка. Возможно, они — виновники.

— И как же выглядели подозреваемые? — Боже, даже смешно, что Трубецкая оказалась полезна.

— Не знаю. — А может и не полезна. — Девушку разглядеть не удалось. А парни были поразительно схожими… так что мои информаторы запутались.

— Схожими? — я вскидываю бровь. — Что ты имеешь в виду?

Трубецкая пожимает плечами, и в класс заходит учительница.

Я раздраженно выдыхаю.

Мне абсолютно лень слушать лекцию преподавателя об иммунитете. Я отключаюсь, летаю в облаках, пока не замечаю, что кто-то резко сменил тему, начав обсуждать зимнюю суровую погоду. Это тоже не вызывает особо интереса, правда недолгое количество времени.

— У меня друг вчера на улице упал, — отрезает с первой парты Костя Симонов, и класс оживает. Всегда во благо послушать о несчастье других: это ведь такая животрепещущая тема. — Он подскользнулся, грохнулся прямо на свое плечо.

— Иу, — тянет Трубецкая.

— Ага, — довольно хихикает Симонов. — Вывих. Один знакомый сказал сходить ему в больницу, но он отказался. Решил, что сам справится. Да, нет. Сегодня проснулся, а плечо разбухло, как китайская лапша.

Класс почему-то начинает усмехаться, учительница то и дело, пытается всех успокоить, а у меня сжимаются, скручиваются внутренности.

Я резко сажусь прямо, хватаюсь руками за парту и закрываю глаза.

Главное дышать, дышать, дышать…

«— Хочешь сказать, что ты учишься в институте?

— А почему бы и нет? — парень аккуратно протягивает ко мне руки, и я, нервно прикусив губу, подвигаюсь им на встречу. — Лечебный факультет. Уже третий курс.

— Ничего себе. И кем же ты планируешь стать?

— Хирургом.

— Не повезло, — заключаю я. — Мои родители доктора, и поверь, ничего хорошего в этой профессии нет.

— Разве? — Макс аккуратно ощупывает мой локоть, ключицу, лопатку на спине, и тяжело выдыхает. — Если бы всё было так плохо, я бы не смог сказать, что с тобой.

— А ты можешь?

— Да. Ты вывихнула плечо, чужачка. Нужно поехать в больницу, иначе не сможешь скоро пошевелить рукой».

Я резко открываю глаза и поднимаю руку вверх.

— Можно выйти?

Учительница кивает, я срываюсь с места.