Моя жизнь - Айседора Дункан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы избежать подобного бедствия, я, взяв с собой небольшую группу учениц и своего друга Эдварда Стейчена, поднялась по чудесной дороге мимо Фив в Калкис, где увидела те самые золотые пески, на которых, как я представляла, девы Эвбеи танцевали в честь злополучной свадьбы Ифигении.
Но в тот момент никакие красоты Эллады не могли изгнать овладевшего мною ужасного демона, который постоянно рисовал перед моим мысленным взором картины тех двоих, оставшихся в Афинах, и этот образ подтачивал мои жизненные силы и, словно серная кислота, разъедал мозг. А когда мы вернулись и увидели их на балконе, протянувшемся под окнами наших спален, их вид, сияющий безмятежной юностью и взаимной страстью, завершил мое горе.
Сейчас я сама не могу понять подобного наваждения, но тогда оно опутало меня словно сетью, и я не могла избавиться от него, как не могут избавиться от скарлатины или оспы. Однако, несмотря на все это, я продолжала каждый день заниматься со своими ученицами и не оставила планов создания школы в Афинах, что, казалось, все встречали с одобрением. Министерство Венизелоса самым доброжелательным образом относилось к моим планам, а жители Афин встретили их восторженно.
Однажды нас всех пригласили на демонстрацию в честь Венизелоса и молодого короля, которая произошла на стадионе. Пятьдесят тысяч человек и вся греческая церковь приняли участие в этой демонстрации, а когда молодой король с Венизелосом вошли на стадион, их встретили бурной овацией. Процессия патриархов в парчовых одеяниях, жестких от золотой вышивки, блестевших на солнце, представляла собой изумительное зрелище.
Когда я вошла на стадион в своем пеплуме с мягкими драпировками в сопровождении группы словно оживших танагрских статуэток, вперед вышел приятный Константин Мелас и, увенчав меня лавровым венком, сказал:
– Вы, Айседора, вернули нам бессмертную красоту Фидия и время величия Греции.
А я ответила:
– Помогите мне создать тысячу великолепных танцовщиц, которые будут так прекрасно танцевать на стадионе, что весь мир съедется сюда посмотреть на них с изумлением и радостью.
Когда я произнесла эти слова, заметила, что Архангел восторженно держит за руку свою любимицу, но примирилась с этим. Что значит какая-то мелкая незначительная страсть перед лицом моей великой мечты, подумала я и посмотрела на них с сияющей улыбкой любви и прощения. Но когда вечером в лунном свете снова увидела на балконе силуэты склоненных друг к другу голов, снова стала жертвой мелких человеческих страстей, производивших в душе такое опустошение, что я ушла из дому и долго бродила в одиночестве, вынашивая намерение броситься, как Сафо, с утеса Парфенона.
Нет слов, чтобы описать страдания сжигавшей меня мучительной страсти, и нежная красота окружающей обстановки только усугубляла мое горе. Казалось, из создавшейся ситуации не было выхода. Неужели запутанные земные страсти могли заставить нас пожертвовать бессмертными планами великого музыкального сотрудничества? Я не могла отослать ученицу из школы, которая ее воспитала, и в то же время было невозможно каждый день видеть их любовь и удерживаться от проявления своей досады. Положение было безвыходным. Оставалась только возможность подняться на небывалую духовную высоту надо всем этим; но, несмотря на все мои несчастья, постоянные упражнения в танцах, длительные прогулки по холмам, плавание в море пробуждали у меня хороший аппетит и земную силу эмоций, которые было трудно контролировать.
Все продолжалось таким образом, и в то время как я пыталась обучать своих учениц красоте, спокойствию, философии и гармонии, внутренне корчилась в тисках ужасных мучений. К чему бы в дальнейшем привела такая ситуация, я не знаю.
Единственное средство, которым я обладала, – напустить на себя притворную преувеличенную веселость и попытаться утопить свои страдания в крепких греческих винах, что я и делала каждый вечер, когда мы ужинали у моря. Возможно, существовал какой-то более благородный способ, но я не смогла тогда найти его. Во всяком случае, это всего лишь мои жалкие человеческие опыты, и я пытаюсь отразить их здесь. Имеют ли они какую-то ценность или не имеют, возможно, они хотя бы послужат руководством, «как не надо поступать». Но вероятно, каждый ищет свой путь, как избежать несчастья и мучений.
Этой невыносимой ситуации положил конец странный удар судьбы, причиненный таким пустяком, как укус злобной маленькой обезьянки, укус, который оказался фатальным для молодого греческого короля.
Несколько дней он находился между жизнью и смертью, а затем пришло печальное известие о его смерти, и это привело к перевороту и революции, Венизелосу и его партии пришлось уйти, а нам – уехать, поскольку мы были приглашены в Грецию в качестве его гостей. Так что мы тоже пали жертвами политической ситуации. В итоге все деньги, которые я потратила на перестройку Копаноса и устройство студии, пропали, и нам пришлось оставить мечту основать школу в Афинах, сесть на пароход и вернуться через Рим в Париж.
Какое странное мучительное воспоминание оставило во мне это последнее посещение Афин в 1920 году, возвращение в Париж и возобновившаяся там с новой силой боль и, наконец, расставание и отъезд моего Архангела и моей ученицы, которая тоже покидала меня навсегда. Я ощущала себя жертвой всего происшедшего, но моя ученица, казалось, придерживалась совершенно противоположного мнения и с горечью порицала меня за мои чувства и за то, что я покорно не отреклась от них.
Когда наконец я оказалась одна в доме на рю де ла Помп, в Бетховенском зале, где все было готово к восприятию музыки Архангела, мое отчаяние не знало границ. Я больше не могла выносить вида этого дома, где я была так счастлива когда-то, в действительности я испытывала страстное желание бежать из него, из этого мира, поскольку в этот момент считала, будто мир и любовь
