Ледобой - Азамат Козаев

– Не с веретеном попалась – с мечом. По забавам и огребла. Свое получила. А мед зачем?

– Верно сказал, – напою. Больно ведь будет. Памяти может лишиться.

Безрод прикупил в корчме по соседству крепчайшего меду, самого крепкого, что нашлось у корчмаря, и отнес в баню заранее. Ворожея мед наговорит и силой напитает.

– А теперь нашу девоньку неси. Сам.

Девоньку нашу! Ишь ты! Как будто знает, для чего купил, – ровно в мыслях порылась.

– Ты, Сивый, девку неси, не ухмыляйся! А что знаю – то знаю. Сама вызнала, никто не рассказывал!

Безрод ухмыльнулся, искоса глянул на бабку.

– Ты меня, сокол ясный, взглядом не морозь! И без того мороженая! – Бабка гордо вздернула сухое лицо, почти нетронутое старческим тлением. Прямой нос, четкие, высохшие губы, тонкая шея с редкими, но глубокими морщинами ворожею отнюдь не уродовали. Из-под бровей, словно нарисованных, сверкали глубоко запавшие медовые глаза. – Знай себе, неси девку в баню, да под ноги гляди! Не споткнулся бы! Хватит с нее!

Ну, хватит, – и хватит. Безрод, усмехаясь, осторожно нес Верну в баню, и пока нес, глядел под ноги, как бабка и велела.

– Осторожно клади! А ты, оторва, вон пошла! – Ясна беззлобно прикрикнула на Гарьку, что сунула в парную любопытный нос. Та скривилась, но дверь прикрыла.

– Приподними… усади… держи руки и голову… – Ясна поднесла сулею с медом к губам Верны. Рабыня послушно глотнула, распробовала, заперхала, забилась, будто рыба на суше, замотала головой. Безрод стиснул в руках, обездвижил, словно туго спеленал.

– Глотай, краса-девица, глотай! – увещевала бабка, опрокидывая сулею в рот Верны и слегка сдавливая гортань. – До донца пей, больше не болей!

На шее Верны заходило горло, рабыня делала судорожные глотки, что-то пролилось мимо рта, но немного. И разом сникла, обмякла в руках Безрода, точно украли ее из этого мира.

– Клади. Держи руки, – ворожея сворачивала из полотна тугие шарики и заталкивала Верне в ноздри. – А теперь помолчи.

Старуха отвернулась, подняла голову в небеса, зашепталась. Безрод молчал, не шевелился, и даже дышал вполраза. Боец говорит с Ратником – баба не встревай, баба с Матерью-Землей шепчется – мужчина сдай в сторонку. Ясна сотворила знамение Матери –Земли, решительно повернулась и коротко бросила:

– Держи крепче.

Безрод лишь хмуро кивнул.

По восьми сторонам света в расщепах весело трещали светочи, кругом на скамьях стояли маслянки, и в парной стало светло, как днем. Бабка левой рукой прижала голову Верны к ложнице, правой осторожно взялась за нос, легко ощупала. Безрод смотрел на тонкие, длинные пальцы ворожеи, что легли на искореженный нос, и сомнение понемногу уходило. Может быть, сможет, авось получится!

Бабка Ясна что-то нашла, ухватила переносицу двумя пальцами, резко дернула. Верна слабо застонала и еле-еле вздрогнула.

– Дважды сломали, чтоб им пусто было! – зло шипела бабка. – Хорошо, хоть не убили! – буркнул Безрод. – До конца своих дней должна Ратника благодарить.

– Тебя, Сивый, не спросили! Крепче держи, дернется!

Ворожея прихватила пальцами у самой переносицы и потянула на себя. Верна рванулась из рук Безрода, но тщетно. Как будто придавило к лавке неподъемной силой. Битая-перебитая воительница только глухо застонала в хмельном сне. – Дадут боги – обойдется! Станет наша девонька первая красавица в округе!

– А по мне, уж лучше так, – буркнул Сивый.

– И нечего ухмыляться, страхолюд! Без ужаса в лицо не посмотришь! Бабе на сносях во сне привидишься – не случилось бы беды!

Безрод ухмыльнулся.

– Уж чем богат!

– Убрала бы шрамы, да не в силах!

– И не надо. Мое пусть при мне остается, – ухмыльнулся Безрод. – Все?

Тряпицы, что торчали в носу Верны, промокли насквозь. Потекла из носа кровь – темная, вязкая, тягучая.

– Уноси, образина! – бабка отмахнула в сторону двери. – Все!

– Кому образина, а кому и красавец писаный, – ухмыльнулся Безрод и покосился на синюшную Верну.

Осторожно поднял на руки, ногой отворил дверь и вынес. В избе Тычок и Гарька, не сговариваясь, нарочито зажали носы. Дескать, несет от девки перегаром, будто от грузчика на пристани.

– Обоих на улицу выгоню, там и дышите, – хмыкнул Безрод и кивнул Тычку. – Лавку помягче застилай, две верховки брось. Пить не хотела – напоили, боли не ждала – получила. Досталось ей.

Глава 16

Жена

Весна заматерела, вошла в силу. Задули теплые ветры. Ходить сама, без поддержки, Верна еще не могла – ноги не держали – но сидеть на крылечке, привалясь спиной к перильцам, уже сиживала. Теперь Безрод выносил Верну подышать, уже не кутая в верховку. Сажал на солнечное крылечко, прислонял к перильцам, сам сбоку пристраивался. – Чего глаза мозолишь? Привыкнуть к себе даешь? Чтобы не шарахалась? К ней вернулся голос, – звонкий, и лишь чуть надорванный. А Безрод, знай себе, ухмылялся. Если в бою орешь во все горло, как сохранить голос? Сам не заметишь, как хрипеть начнешь, если жив останешься. На хозяина волком глядела, могла бы броситься – бросилась. Отодвигалась, когда рядом присаживался. Несколько раз Безрод замечал внимательный, оценивающий взгляд, которым ласкала меч. Не иначе прилаживалась, прикидывала, по руке или нет. В одном Сивый не сомневался – она знает, с какого боку подступиться к мечу. А вот чего дальше ждать, – битая рабыня не знала. Безрод присел рядом на крылечке. Верна, по обыкновению, отодвинулась, как смогла, да так зыркнула, что будь во взгляде сила – снесло бы с крыльца прочь.

– Чего надо? Безрод протянул меч, тряпицу, точило. – Почисть, да оправь, – если Крайр не соврал, будто с мечом взяли. Мечтала примериться к мечу, вот и выпало. Взяла не сразу, чтобы новый хозяин не счел покорной, – долго глядела Сивому в глаза. Наконец взяла меч слабыми руками и едва не уронила. – Ну, чего уставился? Дыру проглядишь! – Уж и так вся в дырах. Одной больше, одной меньше, – не заметишь! Наверное, в прошлой жизни Верна звонко пела. Голос журчит, будто ручеек, а что хрипловат – слушать не помеха. Споет ли еще сама, по своей воле? Не озлобится, не замкнется в себя, как певчая птица, пойманная в силок? Верна осторожно вытащила меч из ножен, и, стараясь не касаться лезвия руками, расположила на коленях. Просыпала на дол немного прави льного песка и медленно развезла тряпицей по всему клинку. Краем глаза косила на Безрода, дремлющего на весеннем солнце, и отчего-то хмурила брови, морщила едва заживший нос. – Носом не крути. Пуще прежнего распухнет. – Дремлешь, – ну, и дремли себе! – зло прошипела Верна. – Да глаза по сторонам не разбрасывай, слепым останешься. И без того страшен! Безрод ухмыльнулся. Дерзка. А если бы на его месте оказался кто-то другой? Встал бы, разъяренный острым языком, ровно медведь дикими пчелами, да оходил ножнами до полусмерти? Ишь ты! Руки поднять не может, а глядит зло, будто дикая кошка! Крайр ее так и назвал – «дикая кошка». У старого медведя глаз приметливый. Безрод встал, и, проходя мимо Верны, бросил на воительницу насмешливый взгляд. Прошел так близко, что, будь в ее руках сила, мечом дотянулась бы аккурат до спины. Поди, чесались руки, но сдержалась. Закусила губу и сдержалась. Проводила взглядом, полным неприязни, стиснула зубы – и опять склонилась над клинком. Еще поглядеть, что острее, – меч или ее взгляд! Как еще спину взглядом не пронзила?