Красная волчица - Николай Кузаков

Красная Волчица покидала логово только для того, чтобы сбегать к ручью напиться. Разве оставишь волчат надолго: полуголые, слепые, замерзнут. Только через две недели открывались у них глаза. Шерсть густела. Волчата крепли.

И еще через неделю она их стала выводить в теплые вечера из логова.

Волчата вначале пугались леса, звездного неба. Но вскоре привыкли. Резвились у входа в логово. Красная Волчица начинала обучать их: время от времени издавала тревожный рык и поспешно сталкивала в каменную нору.

Волк в это время охотился один. Волчат нельзя было оставлять — несмышленыши, разбредутся по лесу, в ручьях перетонут или потеряются, с голоду передохнут.

А время шло. Волчата подрастали. Начинали тявкать, рычать друг на друга, Зайцев, глухарей, куропаток волк теперь притаскивал полуживыми и отпускал среди волчат. Они вначале в испуге шарахались, потом смелели, накидывались на жертву и сами убивали ее.

Приходило время, когда Красная Волчица с волком вели свое потомство на первую охоту. Чаще было так. Выслеживали кабарожку. Красная Волчица с волчатами оставались в засаде, а волк гнал на них горную козочку. Волчата, мешая друг другу, кидались на добычу и упускали ее. И охота начиналась сначала. Сколько нужно было сил и терпения, чтобы из этих волчат вырастить настоящих охотников. Иначе ждала их голодная смерть.

На этот раз Красная Волчица принесла трех волчат. Но не было с ней рядом волка. Сколько раз ей чудилось, что он с добычей в зубах подходит к логову. Волчица вскакивала и кидалась навстречу. Но это был голодный бред.

Волчата настойчиво сосали, но молока было мало. Они начинали повизгивать. Красная Волчица лизала волчат. Ее мучил голод. Несколько дней назад она сбегала к охотничьему зимовью. Изгрызла кость и лафтак оленьей шкуры.

Вернулась. Два волчонка лежали вместе, а третий уполз с лежанки, провалился между камнями, там и околел.

Кость и лафтак шкуры — разве еда? Голод опять начал мучить ее. Пропало молоко. Красная Волчица, облизывая детенышей, поглядывала на выход. Солнечный свет уже погас. Она осторожно встала, подтолкала носом друг к другу волчат и выбралась из логова. Пахнуло теплым хвойным запахом. Осмотрелась. Красная Волчица хорошо знала свои охотничьи угодья. В низовьях у речек и озер летуют сохатые. В горах под гольцами на продувных местах держатся олени. Но она отощала, не справиться ей с такой крупной добычей.

Волчица неторопливо затрусила к Широкой мари. Там возле ерников по мшистым кочкам гнездились куропатки. На спуске к ручью в нос ей ударил мышиный запах. Невдалеке у камней свистнула пищуха-стогоставка. Красная Волчица потянула в себя воздух, притаилась за елочкой. Пишуха еще свистнула, ей отозвалась другая. Наконец Красная Волчица уловила за елочкой шорох, и на дорожке показался серый комочек. Она давнула пищуху и проглотила. Облизала теплую кровь с губ и затрусила дальше.

К Широкой мари она спустилась, когда было уже темно, Здесь, на мари, на кладку яиц, собиралось много птиц, Красная Волчица осторожно пробиралась по звериным тропам, принюхивалась. Нашла одно гнездо, но оно было не занято. Обогнула островок ерников, и на нее нанесло птичьим запахом. Вышла к мшистой полянке и на кочке перед собой увидела куропатку, ее можно было принять за кучку мха. Красная Волчица, присев, прыгнула. В зубах ее, кыркнув, забилась куропатка. Рядом взлетел петушок.

Волчица разорвала птицу и с жадностью сжевала ее, оставив только хвостовые и маховые перья. Потом расправилась с кладкой. Облизавшись, села на мох возле гнезда. Пора возвращаться в логово. Но голод не отпускал. И Красная Волчица отправилась к озеру: может, удастся поживиться уткой. Да и олени заходят туда на водопой.

В логово она вернулась на рассвете. Один волчонок лежал посредине логова и спал. Л второй, забившись в угол, тихо скулил. Родился он слабым, рос медленно. Волчица осторожно взяла его зубами за загривок и положила к другому. Волчонок дрожал. Красная Волчица легла. Волчонок, который спал посреди логова, проснулся и накинулся на соски. А второй продолжал скулить. Волчица ею лизала, подталкивала к соскам, но он отполз, уткнулся в камень и замолчал. Волчица потянулась мордой к нему, от волчонка пахнуло смертью.

Одному волчонку молока хватало, и он быстро рос. Вечерами Красная Волчица выводила его из логова. Волчонок бегал возле норы, резвился. Красную Волчицу опять донимал голод. Вылезет из норы, вдохнет смолистый воздух, в глазах потемнеет. Но боялась оставить волчонка одного.

Больше недели голодала Красная Волчица. Еще день-два — и не выбраться ей из норы. И вот глубокой ночью, когда волчонок спал, ушла она на охоту. На этот раз ей повезло: она выследила важенок с оленятами. Подкралась и пугнула их в сторону речки. У речки берега крутые. Один теленок замешкался, и Волчица его задавила.

Вернулась она, когда взошло солнце. Волчонка нет. Выскочила, след повел к ручью. Здесь у крутого залавка он оборвался. Глянула вниз: по ручью ходили пенистые круги. Весь день Красная Волчица бегала вдоль ручья, но так и не нашла волчонка: утонул. И побрела по склону Седого Буркала Красная Волчица. Лес начал редеть. Вот и кромка ледника. С вершины гольца волной накатился знобящий холод. Волчица почувствовала страшное одиночество. Подняла морду к звездному небу и завыла. Покатился от хребта к хребту волчий вой, в котором слышалась дикая тоска.

В покати скрипнуло дерево. Красная Волчица, будто захлебнувшись, оборвала вой. Ей показалось, что подал голос волчонок. Из груди се вырвался радостный рык, и она помчалась к норе. Спустилась в логово — пусто. И через ми-нуту — другую вновь от Седого Буркала донесся надрывный волчий вой.

Только на рассвете вой затих. Красная Волчица спустилась с Седого Буркала и побрела по лесным падям в поисках молодой волчьей стаи.

Люба у окна кормила Димку. Он то открывал черные глаза, то закрывал. Тянулся полными ручонками к груди.

Таисия Ивановна накинула на голову косынку, подошла к Любе, ухватила Димку за щеку.

— Ах ты, дождевой пузырь.

Димка еще сильней прижался к груди.

— Я пойду огород полью.

Таисия Ивановна вышла. Послышался конский топот.

Люба глянула в окно. Двое пареньков ехали к реке. Люба склонилась над Димкой.

— Я думала, не папка ли. Он такой, в любую секунду может появиться. Не знает, что ты есть на белом свете.

Димка выпустил грудь и теперь рассматривал потолок.

— Глаза-то у тебя бабушкины, Ятоки, — любовалась сыном Люба. — Да мужчине и нужны черные глаза. Подрастем, явимся к отцу. Здравствуйте, вот мы какие. Подоспеет время и в тайгу идти. Рогатину в руки и — на медведя. А на нет идти — надо сердце крепкое иметь. Нас один раз полдня не пропускал. Вывалится из тайги — страх божий…

Под ласковый голос матери Димка закрыл глазенки, Люба отнесла его в зыбку, укрыла.

— Спи, роднуля…

Люба опять подошла к окну. Лес, горы. «Стосковалась я без тебя, Дима. Хоть бы издали взглянуть. Дура я, что не осталась. Пока ты бы ушел в армию, я бы свое отлюбила». Вспомнилась дождливая ночь на Громовом полустанке. Заныло сердце. «Как же мне жить-то без тебя? Хоть бы письмо написал. Не напишешь: обиделся».

Донеслись из-за двери шаги, вошел солдат. В погонах. На груди — орден Красного Знамени и медали. У ног — шинель и вещмешок. Лицо у солдата усталое. Лоб про резали глубокие морщины. Уж не чудится ли? Откуда солдату взяться? Люба тряхнула головой. Солдат не исчез. Шагнул к ней. Протянул правую руку. А вместо левой — пустой рукав, заправленный под ремень.

— Люба…

У Любы похолодели руки и ноги. Побледнело лицо.

— Люба…

Люба в страхе отступила от него.

— Не признаешь?

И только тут Виктор увидел зыбку возле кровати и пошел к ней. Люба собой заслонила зыбку.

— Меня можешь убить. Сына не тронь!

Виктор отстранил рукой Любу и откинул занавеску. В зыбке посапывал черноволосый малыш. Виктор перевел взгляд на Любу. У нее от страха округлились глаза, и она попятилась.

— Разве я фашистом пришел в свой дом? — Виктор, — закрыл лицо рукой и опустился на табурет.

Вбежала Таисия Ивановна, приостановилась и кинулась к сыну:

— Сынок… Витя.

Виктор встал навстречу матери. Она обняла, почувствовала, что нет у него руки, отступила на шаг.

— Без руки?

— Другие и совсем не возвращаются.

— Да я че?..

Люба выскочила на крыльцо, упала на перила и разрыдалась.

— Как ты? Где был? — сыпала вопросы мать.

— Да враз разве расскажешь? — ответил Виктор, а сам косился на зыбку.

Таисия Ивановна перехватила его взгляд.

— Замуж вышла? — спросил Виктор.

— Нет. Но ты не вини ее. — Таисия Ивановна из кути принесла похоронку и письмо Аркадия. — Мы тебя уже в сорок втором похоронили. А когда это случилось, — Таисия Ивановна кивнула на зыбку, — Люба хотела уехать. Да я не пустила. Будь проклята эта война! — Таисия Ивановна закрыла лицо фартуком, и плечи ее вздрогнули.