Хищное утро (СИ) - Юля Тихая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лиру привезли на дорогой, блестяще-умытой белоснежной машине, — водитель раскрыл над ней зонт, когда высокий каблук только коснулся тротуара. Потом Лира нажала на кнопку звонка и не отпустила её ни тогда, когда к ней вышел голем, ни даже тогда, когда я сама ступила на дорожку.
Я махнула ей рукой, но Лира так и осталась неподвижной, рубленой кривой скульптурой.
Чёлку она уложила на бигуди, и между крупными жёсткими кудрями можно было разглядеть контур синего глаза. Длинные ногти оказались выкрашены в тон, глубоким мерцающим ультрамарином; на шее у Лиры висело пышное золотое ожерелье с крупными зелёными камнями, излишне богатое для дневного времени; маленькое чёрное платье облегало полные бёдра, подчёркивая чуть больше, чем было бы прилично.
Посоха при Лире не было. Зато в руках она держала совершенно круглое ритуальное зеркало в серебряной раме.
— Лира?
Ей не было свойственно приезжать без приглашения, — мы были не настолько близки, чтобы нарушать эту норму приличия. Вообще говоря, я легко могла бы сегодня уехать в университет раньше обычного, или быть погружена в работу с каким-нибудь из созданий.
Лира наконец оторвала палец от звонка. Все её движения были какими-то рваными и излишне расслабленными, будто пьяными.
— Лира? — я нахмурилась.
Водитель с зонтом стоял за её спиной безразличной статуей: так мог бы вести себя хорошо вышколенный голем.
А Лира вспыхнула на меня неожиданной яростью:
— Надеюсь, теперь ты довольна, Пенелопа Бишиг.
Я посмотрела на неё с недоумением, но всё же отперла калитку и шепнула охранной горгулье однократное приглашение. Водитель почтительно протянул Лире зонт, но она будто не заметила: шагнула под дождевые капли.
Так мы и шли по мокрой дорожке: она впереди, оскальзываясь на высоких каблуках, я чуть позади. На крыльце я сбросила с кольчуги воду, пригладила влажной ладонью ёжик волос и бросила голему:
— Чай для гостьи в зелёную гостиную.
По лестнице поднимались в молчании. Так же молча и застыв Лира наблюдала, как я включаю лампы, разбрасывающие по тёмному дереву и набивным тканям пятна тёплого света. Поднос с чашками звякнул о низкий столик, и только тогда я легонько тронула её запястье:
— Лира? Ты в порядке?
Она не была в порядке. Она была разбита и изломана, и что-то во мне уже знало тому причину, но что-то другое отчаянно не хотело верить.
Лира рассмеялась каркающим неприятным смехом, — он оборвался так же резко, как и начался. А потом она сказала сухо:
— Роден Маркелава мёртв.
— Что?.. Как? Корабль должен был быть только…
— Роден Маркелава мёртв, — повторила Лира.
И осела в кресло сломанной куклой.
Я разлила по чашкам чай. Лира взяла его и сразу отставила, даже не пригубив: неслыханное хамство, но я сочла правильным не обратить на этот жест внимания.
По колдовскому этикету отказ попробовать напиток приравнивался к обвинению в попытке отравления; это правило шло из далёких, полузабытых времён, из старинных правил гостеприимства, по которым хозяину полагалось чтить жизнь гостя выше своей, а гостю — входить в дом безоружным и быть готовым принять любую волю владельца (немудрено, что тогда колдуны частенько предпочитали общаться, перекрикиваясь через границу).
— Что произошло? — спросила я как можно мягче.
Мигель заявил Конклаву, что отправит сына на материк воскресным кораблём. Была суббота, и мне сложно было представить, будто Мигель станет торопиться; значит, Роден был дома, на родном острове, в безопасности.
— Шёлковый шнурок, — прошелестела Лира, — лёгкие горят огнём, воздух отравлен, хруст.
— Ты это… видела?
Она отвела ладонью кудри со лба.
Глаз был вырисован чётко, до каждой мельчайшей морщинки, до ветвящейся молнии лопнувшего на глубине белка сосуда. Он был открыт и жив, и нарисованный зрачок чуть дрожал, фокусируясь на мне.
— Я вижу всё, — хрипло сказала Лира. — Я видела, что ты сказала. Ты думала, я не узнаю? Теперь я знаю всё! Ты обещала мне, Пенелопа!
Я глубоко вздохнула и прикрыла глаза.
— Я голосовала «за», это верно. Так подсказала мне моя кровь. Я обещала тебе вспомнить о твоих словах, и я их вспомнила, но я обязана голосовать во благо колдовских островов, каким я его понимаю.
— Это — благо? Благо?!
— Мне очень жаль.
Лира хрипло, болезненно засмеялась.
— Кому стало легче и лучше от того, что мой брат мёртв?! «Благо островов»! Ты ничего не знаешь об островах.
— Я Старшая, Лира, — напомнила я.
Лира фыркнула и отвернулась.
— Мне очень жаль, — повторила я. — Мне очень жаль, что всё получилось… так. Я понимаю, тебе сейчас больно, и…
— Нет, Бишиг. Тыне понимаешь.
Мне было горько видеть её такой. Это для Конклава и волков Роден был преступником, а для неё…
— У тебя был выбор, Пенелопа Бишиг, — медленно проговорила Лира, глядя мимо меня. — Выбор! Право решать! Но ты решила не оставить выбора никому другому. Ты решила, что мой отец должен… своими руками…
— Постой, что? Это Мигель… задушил…
Мне поплохело.
Лира сказала: «шёлковый шнурок». И я подумала отчего-то, что Роден предпочёл убить себя, но не отвечать на вопросы волков и не узнавать, какими способами они будут заданы; это было в чём-то ожидаемо и по-своему достойно. Но вряд ли кому-то придёт в голову вешаться на шёлковом шнурке; шёлковый шнурок — это орудие милости и высокой справедливости, его свивают с молитвой, а затем им захлёстывают шею человека, о смерти которого станешь сожалеть.
Когда-то на юге Старший, называя своих детей наследниками Рода, делал так со своими братьями. На Северных островах внутренняя борьба за старшинство никогда не становилась такой острой, и этих чудовищных традиций нам удалось избежать.
Мигель задушил Родена. Собственного сына.
— Это была милость, — горько сказала Лира. — Освобождение от всего того, что волки стали бы делать, чтобы…
Я до боли сжала кулаки, впилась ногтями в ладони.
Что бы ни говорила Лира, мне было не понять такой «милости»; а ещё — мне было в неё не поверить.
Роден Маркелава знал что-то о Крысином Короле, о запретном ритуале, о чернокнижниках. Роден Маркелава что-то знал, но не ответил ни на единый вопрос. Он читал гекзаметры, когда на него давили в камере Волчьей Службы. Он читал гекзаметры в ответ на все угрозы, пока Род не вытащил его из застенок и не отправил на острова; и оттуда по зеркалам он продолжил делать то же самое.
Что это за тайна, что даже ради возможного снятия обвинений
