Пуритане - Вальтер Скотт

— Смотрите, какое угощение для вас приготовлено, — сказал офицер.

— Если бы у меня пропал аппетит, — ответил на это Мортон, — я не был бы сейчас вместе с вами. Но ради обеих сторон я предпочел бы, чтобы меня угостили более мирной закуской.

Беседуя таким образом, они подъехали к главнокомандующему, который стоял, окруженный большим числом офицеров, на вершине невысокого холма, откуда открывался вид на окрестности. Можно было различить извивавшийся лентой величественный Клайд и даже лагерь повстанцев на другом берегу реки. Офицеры королевской армии, очевидно, знакомились с местностью, чтобы выбрать наиболее удобное направление для атаки. Капитан Лэмли, сопровождавший Мортона, подошел к герцогу и шепнул ему на ухо о прибытии парламентера. Герцог подал знак окружающим офицерам отойти в сторону, оставив при себе только двух генералов, своих ближайших помощников. Пока они совещались, Мортон успел разглядеть тех, с кем ему предстояло вступить в переговоры.

Всякий, взглянув на герцога Монмута, не мог не почувствовать его обаяния, о чем великий жрец всех девяти дев Парнаса вспоминал позднее в следующих стихах:

Что б он ни сделал — простота во всем.«Быть милым» от природы было в нем,Движения изящны и просты,И лик его был райской красоты.

И все же проницательный наблюдатель не мог не заметить, что на красивом и мужественном лице Монмута порой появлялось выражение задумчивости и неуверенности, отражавшее, видимо, колебания и сомнения, которые одолевали его всякий раз, когда было необходимо принять ответственное решение.

Позади герцога стоял Клеверхауз, с которым мы уже успели познакомить читателя, и еще один генерал с крайне примечательной и своеобразной наружностью. Он был одет в платье старинного образца, какие носили во времена Карла I. Это был костюм причудливого покроя, сделанный из замши и украшенный позументом и богатым шитьем. Ботфорты и шпоры этого генерала были так же старомодны. Он носил нагрудник, поверх которого свисала борода почтенной длины: он отращивал ее в знак скорби и траура по Карлу I, и ее не касалась бритва цирюльника с того дня, как голова несчастного государя скатилась на эшафоте. Он стоял с непокрытой головой и был совершенно лыс. Его высокий морщинистый лоб, серые проницательные глаза и словно резцом высеченные черты свидетельствовали о преклонных годах, не сломивших, однако, здоровья, и суровой решительности, которой было недоступно сострадание. Таков был внешний облик — правда, едва намеченный нами — знаменитого генерала Томаса Дэлзэла, которого виги боялись и ненавидели еще больше, чем Клеверхауза: зверства, чинимые генералом, объяснялись его глубокой личной ненавистью к мятежникам, а также, может быть, и врожденной жестокостью, тогда как Клеверхауз руководствовался политическими соображениями, считая крутые меры лучшим средством для обуздания пресвитериан или даже для полного искоренения этой секты.

Мортон понял, что присутствие на аудиенции этих двух генералов — одного из них он знал лично, другого понаслышке — предрешало судьбу его дела. Тем не менее, несмотря на свою молодость и неопытность и неблагосклонный прием, который, судя по всему, встретили его предложения, он смело по данному ему знаку приблизился к Монмуту, решив про себя, что интересы его страны и тех, кто взялся ради них за оружие, не должны страдать от того, что были доверены ему, а не кому-либо более сведущему в этих делах. Монмут принял его с изысканной любезностью, никогда и нигде не покидавшей его. Дэлзэл бросил на него нетерпеливый, суровый и мрачный взгляд; Клеверхауз саркастическою улыбкой и легким кивком головы, видимо, хотел подчеркнуть, что считает его старым знакомым.

— Вы прибыли, сударь, от лица этих несчастных людей, собравшихся ныне вооруженной толпой, — сказал герцог Монмут, — и вас зовут, насколько мне известно, Мортон. Не угодно ли вам сообщить, в чем состоит данное вам поручение.

— Об этом говорится в бумаге, милорд, — ответил Мортон, — именуемой памятною запискою и петицией, которую лорд Эвендел должен был вручить вашей светлости.

— Что он и сделал, — подтвердил герцог. — И, как я понял из слов лорда Эвендела, в этих достойных сожаления обстоятельствах мистер Мортон обнаружил много благоразумия и благородства, за что я приношу ему мою благодарность.

От Мортона не укрылось, что в этот момент Дэлзэл негодующе покачал головой и что-то шепнул на ухо Клеверхаузу, который в ответ усмехнулся и едва заметно повел бровями. Герцог вынул из кармана петицию. Он был мягок по природе и понимал, что ее авторы требовали только того, на что имеют бесспорное право. С другой стороны, он должен содействовать упрочению власти короля и считаться с более непримиримыми взглядами лиц, приставленных к нему не только для помощи, но и для контроля над ним. Явно колеблясь между этими побуждениями, он произнес:

— В этой бумаге содержатся предложения, мистер Мортон, по существу которых я в настоящее время не имею возможности высказаться. Некоторые из них представляются мне разумными и справедливыми, и хотя на этот счет я не располагаю инструкциями его величества, все же заверяю вас, мистер Мортон, и моя честь в том порукой, что готов выступить перед ним вашим ходатаем и сделать все от меня зависящее, чтобы добиться удовлетворения ваших требований. Но вам нужно понять, что я могу вступить в переговоры только с просителями, а не с мятежниками. Итак, вы можете рассчитывать на мою благожелательность и на мою помощь лишь при условии, что ваши сотоварищи сложат оружие и отправятся по домам.

— Сделать это, милорд, — бесстрашно ответил Мортон, — значило бы признать, что мы и в самом деле мятежники, как нас именуют наши враги. А между тем мы обнажили меч, чтобы возвратить себе наши исконные, незаконно отнятые у нас права. Умеренность и здравомыслие вашей светлости позволили вам понять справедливость предъявленных нами требований, но если бы им не вторила боевая труба, к ним никто не стал бы прислушиваться. Вот почему мы не можем и не смеем сложить оружие, даже если бы ваша светлость обещали нам безнаказанность, пока к этому обещанию не будет добавлена положительная гарантия, что злоупотреблениям и насилиям, на которые мы указываем в нашей петиции, будет положен конец.

— Мистер Мортон, — заметил герцог, — вы молоды, но у вас достаточно опыта, чтобы знать, что порой даже разумные просьбы становятся опасными и неразумными из-за формы, в которой они изложены или предъявлены.

— Мы можем ответить, милорд, что прибегли к этой весьма неприятной форме лишь после того, как тщетно испробовали другие.