Жизнь и приключения Заморыша (Худ. Б. Винокуров) - Иван Василенко

«Милый цыпленочек! Тебе не холодно? Ты такой щупленький. Хочешь кашки?»

Роман заметил мое смущение, потянул к себе секретку и тоже прочитал. Прочитал и Аркадий.

— Жалко, что не проставила свой номер, а то бы ты ей ответил, — сказал он.

Я махнул рукой. Что уж тут отвечать!

— Ты, кажется, огорчился? — засмеялся Аркадий. — Вот уж зря! Придется объяснить тебе, где собака зарыта. Для старшеклассниц ты не очень интересная фигура. Их интересуют наши старшекурсники. В следующем году старшеклассницы кончают гимназию, а старшекурсники — институт. Неофициальная статистика показывает, что большинство неженатых институтцев увозят из Градобельска не только диплом, но и невесту. Вот если бы ты был не на первом курсе, а на последнем, или если б сегодняшний вечер устраивали не восьмиклассницы, а шестиклассницы, тебе б совсем другое писали. Правильно я говорю, Роман?

— Зерно правды есть, но, как всегда, преувеличиваешь. Ты почему-то не видишь тех девушек, которые мечтают о высших курсах, об общественной деятельности. Не у всех женихи на уме. Сколько из них пойдет в сельскую школу учительствовать, ты знаешь? Дмитрий, по-моему, не огорчился, он только… гм… смутился. Кого глупость не смутит? Подожди, глупенькая девушка, Дмитрий еще покажет себя.

Я, конечно, понимал, что он сказал так из чувства деликатности. Но неожиданно для себя и, вероятно, для Романа, я вдруг, действительно, оказался у всех на виду и не далее, как в тот же вечер.

Вот как это случилось.

По приглашению девушек-распорядительниц все перешли из вестибюля в зрительный зал. Начался концерт. На сцене, украшенной флагами России и союзных с ней держав, хор гимназисток спел «Боже, царя храни». Все поднялись, но только уселись, как хор запел английский гимн. Опять пришлось встать. Затем последовала «Марсельеза», затем «Боже правый, ты спасал нас…». Мы то вставали, то садились. Но вот хор запел черногорскую плясовую. Приняв ее за гимн еще какого-то союзника, все поспешили встать и так, с торжественно вытянутыми лицами, стояли, пока на сцену не выскочили две гимназистки, одетые в черногорские национальные костюмы, и не принялись крутиться и притопывать сафьяновыми сапожками. Торжественность сменилась хохртом. Смеялись над своей оплошностью.

Хор сменила костлявая гимназистка в очках, очень недурно исполнившая «Музыкальный момент». Две девушки спели из «Пиковой дамы». Была, конечно, и декламация, и игра на гитаре. Но вот в зале словно ветерок прошелестел: на сцену вышла Таня Люлюкова. За ней с книгой нот шла ее подруга. Все так же легко, свободно и просто, по-домашнему, Таня подошла к самой рампе и чуть наклонила голову, прислушиваясь, что делается за спиной. Послышались первые звуки рояля. Таня выждала, медленно подняла голову, и в абсолютной тишине я услышал необычайной сочности голос, в котором слилась целая гамма желаний, тоски и безнадежности.

Шумен праздник; не счесть приглашенных гостей;

Море звуков и море огней…Их цветною каймой, как гирляндой, обвитПруд — и спит и как будто не спит…

Таня не пела, она декламировала под музыку, но никакое пение, казалось мне, не могло так глубоко и проникновенно выразить затаенные чувства надсоновской одинокой королевы, мечтающей о том, чтобы убежать с бала от докучливых, льстивых гостей в сад, под покров ночи.

А в саду чтоб прекрасный бы юноша ждал,Чтоб навстречу он бросился к нейИ лобзал, без конца и без счета лобзалИ уста бы, и кольца кудрей.

И я до сих пор не знаю, показалось мне или действительно Таня на самый короткий миг перевела взгляд своих синих глаз на Романа перед тем, как прочитать последние строчки стихотворения:

О, ты знаешь, с каким бы блаженством всех ихЯ тебе одному предпочла,Но душою твоя — я царица для них,И к тебе я уйти не могла…

Во всяком случае этого взгляда ни Роман, ни Аркадий заметить не могли: Роман сидел с опущенными глазами, Аркадий же смотрел не на Таню, а на классную даму, которая пробиралась между рядами стульев в нашу сторону.

— Послушайте, господин Диссель, — проговорила она в то время, когда зал восторженно аплодировал Тане, — выручите нас еще в одном. Мы не могли подготовить за такой короткий срок достаточно номеров. Может, кто-нибудь из институтцев выступит? А то уж очень куцый концерт получается.

— Пожалуйста! — с готовностью услужить сказал Аркадий. — Вот вам, чтоб долго не искать, Дмитрий Мимоходенко, — ткнул он пальцем в меня. — Прекрасно читает стихи о зайцах!

— О зайца-ах? — протянула дама в легком замешательстве. — Это что же за стихи?

— Прекрасные стихи!.. Чудные зайцы! Тащите его. И я не успел опомниться, как дама схватила меня за руку и повлекла за кулисы.

— Послушайте, дело в том, что… — попытался я освободиться.

— Выходите, выходите!.. Скорей!.. — подтолкнула меня дама в спину.

Боже мой, всего минуту назад я мирно сидел в зрительном зале — и вот на тебе! Стою на ярко освещенной сцене и таращу глаза на гимназисток. Проклятый Аркадкй! Надо ж мне было, рассказывая ему о елке в своей школе, прочитать эти стихи. Вид у меня был настолько растерянный и ошеломленный, что какой-то патлатый семинарист, будущий поп, гигикнул и на весь зал сказал басом:

— Подобен Иове, извергнутому из чрева китова. Зал грохнул.

Это меня привело в чувство. Выждав, когда опять наступила тишина, я со вздохом сказал:

— «Зайцы».

Что тут смешного? Но по залу опять прокатился хохот. И этот веселый смех еще не раз взрывался, пока я читал, как Кахи-кахи-воевода ревел на зайцев, а те «в поте бледных лиц» объясняли ему:

Мы народ ведь серый, куцый -Где уж нам до конституций,Но у нас желудки пусты,И хотели б мы капусты.

То ли потому, что в концерте я был единственным представителем мужского пола, то ли стихи были действительно забавны, но мне, когда я кончил, так бешено аплодировали и так дружно кричали «бис», что я, пятясь в растерянности к выходу, наткнулся на рояль. Это вызвало новый взрыв хохота.

После концерна все вернулись в вестибюль. Начались танцы. «Друг сербского короля» скользил по паркету, выкрикивая: «Кавалеры, приглашайте дам! Пара за парой!» Конечно, золотоволосому красавцу Аркадию в этот вечер выпал наибольший успех. Но и я не был забыт: гимназистки обсыпали меня с головы до ног конфетти и закормили пирожными. Им, видимо, казалось, что я и есть тот заяц, у которого в желудке пусто. По крайней мере, в секретках (а я их после концерта получил больше, чем Аркадий за весь вечер) меня приглашали то на вареники с капустой, то на капустный пирог.

Таня Люлюкова и Женя Ахило на танцы не остались. Я заметил, что Роман провожал их хмурым взглядом, пока за ними не закрылась выходная дверь.

6. Раненые

Война разгоралась, в нее втягивались все новые и новые страны, а в Градобельске она ощущалась на первых порах слабо. Все так же брели по улицам цепочкой богомольцы с котомками за плечами, все так же, то уныло, то задорно, звонили в большие и малые колокола в церквах и монастырях, все так же, сидя на деревянных скамеечках у своих ворот, истово крестились и зверски зевали градобельские обыватели, все так же часто устраивались вечера в гимназиях и семинариях с серпантином, летучей почтой и боем конфетти, все тот же Глупышкин до слез смешил градобельцев в кинематографе «Одеон». Учащихся, переполнивших город, казалось, больше огорчала двойка по грамматике, чем наше поражение в Восточной Пруссии, и больше радовала пятерка по чистописанию, чем взятие нашими войсками Львова. Думал ли кто-нибудь в Градобельске, что война будет бушевать четыре года, что она охватит тридцать три страны с двумя третями населения земного шара, что в братских могилах найдут свой последний приют десять миллионов воинов и столько же человеческих жизней унесут эпидемии и голод?

Однажды, вернувшись с рынка, Антонина Феофиловна сказала с явным удовольствием:

— Яички-то как подешевели. Семь копеек десяток. И булочки стали вздобнее. Вот вам и война.

Яички были заготовлены для экспорта в Германию и Австро-Венгрию, а когда экспорт стал из-за войны невозможен, яички, чтоб они не протухли, были экспортерами пущены в продажу за полцены. Могла ли наша Антонина Феофиловна предвидеть, что та же война не яички принесет на стол градобельцам, а макуху?