Время одуванчиков - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты чего?
– Признали правомерным.
Терещенко не поверил.
– Что, уже?
– Ага. Лидка зашла, прокурор подписал. Сразу. А?
Терещенко вдруг понял – они. Мафия. Это Ломову невыгодно из этой темы шум поднимать, потому он по своим каналам и прикрыл применивших оружие ментов. Когда такое бывало ранее, их по месяцу могли мурыжить.
Ну и ну…
– Зайдем.
Терещенко начал толкаться во все двери подряд. Нашел наконец свободный кабинет.
– Ну? Что думаешь?
– Те мужики в бусике. Кто-то не хочет шума.
– И ты знаешь, кто?
Каширин пожал плечами.
– А нам чо делать?
Каширин хмыкнул.
– Я прошлым летом ездил в Иваново, к родителям. У них там скоро то ли Ташкент будет, то ли Ашхабад. В младших классах уже треть учеников – не русские. Пацаны их в первом классе русским девочкам говорят – подрастем и ты будешь моей рабыней. Как думаешь, откуда они это берут – в первом классе?
Терещенко не ответил, но было и так понятно. Транслируют разговоры отцов и братьев, семилетний такого сам не выдумает.
– Здесь этого нет, так? И кавказские разборки – когда последний раз такое у нас было?
Давно.
– И что? Ты понимаешь, какими методами все это делается?
– А не все ли равно?
Полковник посмотрел на своего подчиненного другим взглядом. Совсем другим.
Но и Каширин не отвел взгляд
23—27 мая 2021 года. Белогорская область, Россия
Похороны были… до ужаса банальными.
Мне приходилось хоронить друзей и не раз. Каждый раз – все происходит по какому-то дурацкому ритуалу, пьеса, где каждый исполняет отведенную ему роль. Но почти всегда – фальшивит.
Мне кажется, в древней Руси было лучше. Там – люди уходили в огне… и с дымом возносились на небеса. Сейчас – земля к земле, небеса нас не примут.
Меня точно. Её…
До конца я не достоял – не смог, честно. Сил не было. Просто пошел с кладбища, думая про месть. Интересно, кто-то верит в то, что месть что-то исправит?
Нет. Бред все это. Месть никогда и ничего не может исправить. Месть – это…
Успокоение души, что ли. Или попытка отпугнуть смерть, не знаю.
Плохо всё. Плохо…
На въезде на кладбище стоял микроавтобус, около него Семидворов. Я ничего не сказал – пришибить бы гада, да нельзя.
Остается только терпеть.
Семидворов подошел, постоял рядом, помолчал. Потом сказал:
– У вас серьезно было?
Я кивнул.
– Сочувствую.
Боже, дай мне сил чтобы изменить то, что я могу изменить и мудрости не менять того, что я не могу поменять.
И веры, чтобы принять жизнь такой, какая она есть…
Мы еще какое-то время постояли, потом пошли с кладбища – я, а затем Семидворов. На выходе он сказал мне:
– Не сюда.
– Почему?
– Нельзя возвращаться с кладбища той же дорогой, что на него пришел. Иначе смерть пойдет за тобой. Надо запутать смерть.
– Не слишком-то получается, – невесело сказал я, но свернул в другую сторону.
Семидворов пошел рядом.
– Киллеров уже взяли.
– Большинство холодными. – сказал я.
– Телефоны мы пробили.
– И?
– Звонки в Москву, в Стамбул. И в Дубаи.
Стамбул – оплот грузинского землячества воров. Дубаи – место, где отсиживается Дато.
– Записали?
– Расшифровок у меня нет. Но есть другое.
…
– Звонок из Москвы в Дубаи. Послушать хотите?
Я кивнул
– Але…
…
– Але…
– Слушаю.
– Старшего мне дай, бегом.
– Кто спрашивает?
– Ларик.
– Сейчас.
Пока все правильно. Ни один вор не имеет телефона. Звонят всегда на телефон пристяжи.
– Але.
– Часик в радость, Дато.
– Мне не до базаров. Че там?
– Облом. Твои все мертвые.
– Ты чо?
– Мусора их на хате покрошили.
…
– Ты живой там.
– Заткнись.
– Слышь, Дато, со мной так не надо. Мы с тобой теперь на равных.
…
– Как так вышло.
– Я говорил, что его телку завалить – плохая идея.
– Кто-то есть целый?
– Пока не знаю.
– Как мусора узнали?
– Тоже.
…
– Але, Дато.
– Мне надоело.
– Мне тоже. Надо с ним решать.
– Так решай! Б…, все умные такие!
– Решать? За десять процентов? Дато.
– Что хочешь?
– Тридцать.
– Ты охренел?
– Тридцать или ничего. Расклад такой.
– С…а!
– Следи за базаром, Дато.
– Тридцать… да ты охренел. С чего?
– С того, что иначе будет ничего.
– Мы тебя с кичи сняли. Я свои вложил – а теперь тридцать?
– А я думал, ты типа это? За идею воровскую. Дато, ты жив еще там?
– Двадцать.
– Двадцать пять. Четверть. Или делай сам. Я серьезно. Дато.
– Харэ.
– Вот и ладно.
– Но на всех терках ты идешь под меня.
– Это без базара, Дато. Ты мне я тебе. Обнял.
Гудки.
Гудки, одни гудки.
– Думаете, меня это впечатлило?
Вру: впечатлило. Все-таки думал, не так просто друзей предают.
Даже бывших.
– И что?
– В ближайшее время вам должны позвонить и назначить встречу. Тот, кто это сделает – предатель.
…
– Барзини снова выступит против тебя первым. Он проведет собрание с кем-нибудь, кому ты абсолютно доверяешь… гарантирует твою безопасность. И на этом собрании тебя предательски убьют.
– Я хочу выпить вина больше чем обычно.
– Все равно, я выпиваю больше.
– Это хорошо для тебя, папа.
– Я не знаю.
– Твоя жена, дети, ты счастлив с ними?
– Очень счастлив.
– Это хорошо. Я надеюсь, ты не против, если я… я продолжу насчет бизнеса Барзини.
– Нет, совсем нет.
– Это старая привычка. Я провел свою жизнь, стараясь не быть легкомысленным. Женщины и дети могут быть легкомысленными. Но не мужчины.
– Как твой мальчик?
– Он в порядке.
– Ты знаешь, с каждым днем он все больше походит на тебя
– Он умнее, чем я.
– Ему три года, а он уже читает комиксы.
– Он читает комиксы.
– Я хочу договориться с телефонистом, проверять все звонки, входящие и выходящие отсюда.
– Я уже сделал это.
– Это может быть кто угодно.
– Я позаботился об этом.
– Да, верно. Я забыл.
– В чем дело? Что беспокоит тебя?
– Я разберусь с этим. Я говорил тебе, что разберусь с этим, значит разберусь. Я знал, что Сантино придется пройти через это… и
