Шпандау: Тайный дневник - Альберт Шпеер

20 июля 1956 года. Новый русский генерал по Восточному Берлину, Чамов, приехал с проверкой. В отличие от приветливого Диброва, он лишь спросил через переводчика:

— Жалобы есть?

Услышав ответ «нет», он вел себя довольно странно: в каждой камере он некоторое время смотрел на потолок, потом молча удалялся.

20 июля 1956 года. Сегодня днем я случайно оказался в коридоре, когда Гесс вышел из камеры — расслабленный и бодрый. При виде меня его выражение изменилось в долю секунды. Я был потрясен. Передо мной стоял измученный, страдающий человек. Он даже шел совершенно иначе. Пружинистая походка стала неуклюжей и неуверенной, как у инвалида с ампутированной ногой.

Я никому об этом не скажу, ни остальным, ни самому Гессу, но я необычайно встревожен. Он притворяется уже пятнадцать лет. Сколько же сил для этого требуется! Какое постоянство в насилии над собственным телом! И какое помрачение сознания!

23 июля 1956 года. Сегодня утром Дёниц у себя в камере по своему обыкновению вполголоса читал книгу на французском. Фомин постучал по маленькому окошку в двери:

— Не читать вслух. Verboten! Читать про себя.

Дёниц покорно ответил:

— Слушаюсь, сэр.

Тишина. У Фомина, который некоторое время ведет себя немного дружелюбнее, рецидив.

1 августа 1956 года. Дёниц в течение получаса совещался со своим адвокатом Отто Кранцбюлером. «Ведутся переговоры с тремя западными державами. Они пытаются найти способ, как выпустить меня на свободу, не привлекая внимания». Он снова одержим идеей «главы государства» и явно доволен, что является темой переговоров между тремя державами. Он добродушно сообщает нам, что скоро будут обсуждать расформирование Шпандау; тюрьма просуществовала так долго, главным образом, потому, что британцы имеют на него зуб. С некоторой заносчивостью он добавляет:

— Но это не значит, что вас всех освободят.

Потом он говорит:

— Адмирал Руге, новый генеральный инспектор ВМС, оказался одним из моих учеников. Он буквально смотрит мне в рот. Даже сейчас.

Он опять говорит о «моем офицерском корпусе», как будто военно-морской флот — его семейный бизнес. Иногда он напоминает мне морского лейтенанта, слишком быстро получившего повышение.

1 августа 1956 года. Уже несколько дней Функ лежит с желтухой. Последнее время он жаловался на боли в желчном пузыре и его часто рвало. Его держат на картине в тюремном лазарете, поскольку желтуха может быть заразной. У него явно начались осложнения.

6 августа 1956 года. В последние месяцы чтение занимает у меня меньше времени. И у других тоже. Никто больше не возмущается, если кто-то забудет отдать газету. Интерес к событиям внешнего мира снижается, почти совсем пропал. Я часто ловлю себя на том, что просто переворачиваю страницы в поисках статей, которые могут касаться нашей судьбы.

12 августа 1956 года. Сегодня днем окна во всех камерах затянули москитной сеткой. Я впервые могу читать у открытого окна до десяти часов вечера, слушая, как комары тщетно жужжат с другой стороны сетки.

13 августа 1956 года. Со вчерашнего дня Функ лежит в британской больнице. По всей видимости, охранники пытаются сохранить его перевод в секрете от нас. Летхэм поджимает губы, когда я показываю на пустую камеру. Но Боков, простая душа, с невинным видом говорит:

— Шестого отвезли в больницу.

16 августа 1956 года. Этим утром пришел Ренар и равнодушно объявил: «Le numero trios est mert» («Номер три умер»). Мы оцепенели. После его освобождения мы стали еще больше уважать старого аристократа, особенно в эти последние месяцы. Он был единственным, кто ни разу не потерял самообладания. Самый старший и самый больной из нас — и, вероятно, наименее виновный, — он установил планку мужественности, в этот период нашей жизни, полный жестоких разочарований и унижений, он сохранял присутствие духа и с достоинством переносил выпавшие на его долю испытания. Я надеялся, что еще когда-нибудь увижу его.

Мне сложно оценить роль Нейрата во внешней политике Германии. Но среди множества скользких типов, многочисленных продажных кондотьеров, толпившихся при дворе Гитлера, он, безусловно, казался человеком из другого мира. Абсолютно не понимаю, как он мог опуститься до сотрудничества с ними. Вот в чем была его вина — он презирал придворную клику Гитлера и никогда не делал из этого секрета. Он принадлежал миру монархии; как представитель консерваторов, он расплачивался за игру, которую они вели с Гитлером.

23 августа 1956 года. Вечером увидел во «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» фотографию Карса, горного города в Турции, который я прошел несколько месяцев назад по пути к персидской границе. Я сделал набросок Карской крепости. Напротив раскинулся воображаемый луг, на котором под тремя взъерошенными елями стоит моя палатка. Вдалеке виднеются поросшие бурной растительностью горы. Перед палаткой двое мужчин сидят у костра. Моим постоянным спутником стал охранник? Сочетание Анатолии и южно-германского Альгоя на моем рисунке вызывает у меня улыбку.

24 августа 1956 года. Единственная реакция Шираха на фотографию похорон Нейрата в «Ди Вельте»:

— Видели костюм Папена? Садит идеально, должно быть, у него первоклассный портной. Наверное, шил у Книце в Вене.

26 августа 1956 года. Хорошие новости о Функе. Британский директор сказал, что Функу сделали операцию и он быстро идет на поправку. Через пару недель он снова будет «в порядке». То есть вернется в камеру.

28 августа 1956 года. Я все-таки взялся за «Историю окна». В этой работе, ради которой я проштудировал десятки книг и сделал множество заметок за прошедшие годы, я хочу исследовать влияние окна на формирование стиля в разные эпохи с учетом разных климатических условий, методов строительства и эстетических понятий. Первым делом я рассчитываю отношение поверхности окна к площади во дворцах эпохи Возрождения. Тема окон также оживила мою страсть к коллекционированию. В каждой книге по истории я ищу изображения старинных окон.

30 августа 1956 года. Дёниц проснулся среди ночи от приступа головокружения. Его рвало.

— Я видел подобные вещи. У заключенных с длительным тюремным сроком часто бывают нарушения кровообращения перед выходом на свободу, — заметил профессиональный охранник Пембертон.

Днем коротал время, делая карандашные наброски. В них отражается моя любовь к маленьким городкам Южной Германии. Так я создаю свой воображаемый мир. Ощущение свободы.