Одной дорогой - Мария Шабанова

— Мне плохо, — тихо сказал он, откинувшись на подушку.

— Что с тобой?! — степнячка бросилась к своему другу, который еще несколько минут назад казался относительно здоровым.

Предчувствия ее не обманули — бессильно лежа на кровати, Сигвальд тяжело дышал ртом, а на повязке, прикрывающей рану, появилось небольшое красно-бурое пятно, которое с каждой секундой становилось все больше и больше.

Аккуратно сняв бинты, Асель крепко выругалась — рана оказалась воспаленной и почему-то снова стала кровоточить. Степнячка прикоснулась своей жесткой теплой ладонью ко лбу Сигвальда — тот буквально горел. Дыхание, вырывавшееся из приоткрытых пересохших губ обжигало ее, светло-серые глаза северянина под отяжелевшими веками блестели нездоровым блеском. У Сигвальда началась горячка, его трясло и знобило.

— Что происходит? Почему, Сигвальд, почему? Что случилось? — Асель была совершенно растеряна и не могла рассуждать здраво.

Неожиданность, с которой все случилось, выбила из колеи степнячку, привыкшую к резким переменам обстоятельств и, как правило, реагирующую на них абсолютно адекватно. Она не теряла голову в таких ситуациях до тех пор, пока это не коснулось человека, который был ей действительно дорог.

— Помоги мне, Асель, — с трудом произнес Сигвальд, стуча зубами от озноба. — Мне нельзя… я еще нужен!..

— Сигвальд… Я… Я не знаю, что делать, — тихо сказала она, опустив голову, чтобы воин не видел ее глаз, в которых стояли слезы отчаяния. — Я придумаю что-нибудь! Слышишь?! Ты только держись. Обещай, что не умрешь!

Сигвальд поднял на нее взгляд, в котором отражались боль и усталость. Он хотел было что-то сказать, но лишь шумно выдохнул и прикрыл глаза.

Легкие облачка пыли, поднимаемые ритмичными взмахами метлы над плитами двора храма Дембранда, покружив пару секунд, опускались на то же место, и снова взлетали в воздух, гонимые пучком гибких прутиков. Оди Сизер уже третий час гонял пыль по двору, имитируя уборку территории, хотя на самом деле ему было плевать и на пыль, и на храм, и на самого Дембранда. Последние десять дней он думал только об Асель и побеге, который она обещала ему устроить. Каждый день он тщетно высматривал ее среди посетителей храма, надеясь на то, что это будет последний день, проведенный в этих стенах.

За время своего пребывания в храме инженер и так стал нервным и дерганным, а после случайной встречи со степнячкой стал еще и с маниакальным рвением выискивать тайные знаки и послания там, где их не было и быть не могло.

«Неужели они бросили меня? Ну не может же этого быть! Я не верю, не хочу верить! Так, подумаем еще раз — что Асель хотела мне сказать? — в тысячный раз думал Оди. — Что Сигвальд жив и хочет мне помочь? Или что он в самом деле очень болен? С одной стороны… Но нет же, иначе… Почему они меня бросили?»

Пытаясь отвлечься от невеселых мыслей, Оди с остервенением мел двор, поднимая все более густые клубы пыли, но трудотерапия не помогала. На душе все равно скребли кошки, он чувствовал себя одиноким, забытым и ненужным.

— Брат мой, — на плечо Оди легла рука одного из Братьев Скорби, который внезапно вынырнул из пыльной бури, устроенной молодым монахом.

Инженер перестал мести.

— Брат мой, — повторил монах, покашливая. — Складывайте свой инструмент — вам предстоит отправиться с нами в Бедняцкий квартал для совершения обряда.

Оди склонился в глубоком поклоне и поплелся к сарайчику, волоча метлу за собой. «Наверное, это нехорошо, но я стал любить чужие похороны. Всякий раз, когда кто-нибудь умирает, мне удается выбраться отсюда и сделать глоток свободы… Хотя какой там глоток, понюхать ее разве что. Издали. Может на этот раз удастся улизнуть куда-нибудь? Бедняцкий квартал все же».

Вскоре он вошел в храм, принеся с собой несколько пучков ароматной травы, которую было принято поджигать в помещениях, где лежал покойник. Он слышал всхлипы женщины, очевидно убитой горем родственницы умершего, которые не слишком волновали инженера до тех пор, пока он не подошел ближе и не понял, что женщина, сидящая на скамье в окружении трех Братьев Скорби — Асель.

Оди остановился перед ней как вкопанный, едва не выронив из рук обрядовую траву. Он вглядывался в лицо степнячки и с каждой секундой все отчетливее осознавал, что по ее щекам текут неподдельные слезы. В его голове не укладывалось, что Асель (та самая бесстрашная и решительная Асель) может плакать без серьезной на то причины.

— Успокойся, дитя мое, — говорил один из монахов, поглаживая степнячку по плечу. — Слезами горю не поможешь, все уже свершилось. Расскажи о покойном… то есть о своем муже. Кем он был?

— Он воин! Он так хотел помочь своему другу! — сказала Асель, подняв глаза на уставившегося на нее Оди. — Он сделал все, что мог. И вот я здесь…

— Он погиб, спасая своего друга? Это славная смерть, дитя мое, — торжественно произнес Брат Скорби, но, заметив на себе непонимающий взгляд девушки, поспешил объяснить. — Я понимаю твою скорбь — это страшная утрата. Но ты можешь быть уверена, что твой муж был хорошим слугой Камтанда и душа его после смерти присоединилась к силе и сущности Духа Битвы. Твой муж не исчез во тьме, ему уготована вечная жизнь в единении с великим духом и всем Мирозданием. Он будет хранить живых на поле битвы, обернувшись клинком для безоружного, щитом для бездоспешного. Разве может быть судьба прекраснее?

Асель только мотала головой, шмыгая носом и вытирая слезы рукавами. Судорожные всхлипы сотрясали ее тело, и сейчас она была совершенно непохожа на ту грубоватую браконьерку и авантюристку, которой знал ее Оди.

«Неужели это правда? Асель, Асель! Чертов обет молчания, чертовы монахи! Асель, скажи, что это не так! Он не мог умереть! Скажи, что умер кто-то другой, ну пожалуйста…», — слова комом застревали в горле инженера и сейчас он готов был сделать что угодно, лишь бы услышать, что речь идет не о Сигвальде. Но слезы степнячки говорили инженеру совсем о другом.

— Я до сих пор не могу поверить, что его нет. Мне кажется, что он все еще жив, что он просто спит и проснется, когда я вернусь домой…

— Это нормально, дитя мое, все, кто любит, склонны так думать. Пойдем к нему, после обряда тебе должно стать легче, — сказал Брат Скорби, поднимаясь со скамьи.

Печальная процессия, состоящая из четырех монахов и Асель, неспешно двигалась по улицам Рагет Кувера. Степнячка, которую до сих пор душили слезы, безмолвно шла во главе процессии, опираясь на руку Оди, которому поручили следить за состоянием убитой горем вдовы. Инженер беспомощно сжимал ее ладонь в надежде на то, что она подаст ему какой-нибудь знак, но она вела себя так, будто первый раз в жизни его видит.