Ядро ореха - Гариф Ахунов

Снова разгорелось затихшее было за последние полгода самоуправство, пуще прежнего подняли голову хулиганы да саботажники. Нескольких парней из бригады Громова и Вотинова избил кто-то темной ночью, искалечил в укрывающей темноте.

И зашелестели ползучие слухи: дескать, строят комбинат совершенно напрасно, все равно простоит он недолго, потому как из-под земли за триста строгановских лет добыто столько соли, что всюду там — под землею — пусто, вот только достроят, и все заводы, электростанции — все гуртом провалится к черту, в огненную тьму.

Длинны ноги у лжи; разговоров всяких, слухов тревожных становилось все больше, к старым прибавлялись новые. Нет, комбинат, оказывается, не успеют даже достроить, под землей кроме пустоты, которая там осталась из-под соли, накопилась еще и нефть; вон она-то, заполняя одну за другой уже выработанные соляные шахты, разъедая всю землю на своем пути, приближается теперь к Березникам.

Конечно, слухи эти дурные распространяли не рабочие, а скрывающиеся среди тысяч строителей недобитые белогвардейцы, кулаки, что убежали из сел, с насиженных хуторов, боясь раскулачивания. Руководители стройки все это хорошо понимали; ГПУ и милиция беспрерывно искали вражеские силы.

Начальник строительства Крутанов, секретарь парткома Хангильдян и председатель постройкома Мицкалевич, посоветовавшись между собой, созвали бригадиров, прорабов, учителей, работающих в ликбезах, на срочное совещание. Выступал Хангильдян.

Человек этот с ястребиным крупным носом, с большими жгуче-черными глазами, сам огненно-горячий по натуре, и говорить начал, разрезая руками воздух, словно бросая в слушателей горящие головешки:

— Враг подымает голову. Почему так? А потому, что на селе ему уже наступают на хвост. Врагу не по нутру, чтобы поля наши получили азот. Для него азот — чушь, азот ему ни к чему. Товарищи, мы должны быть бдительными. Мирсаит Ардуанович, сколько комсомольцев в твоей бригаде? Почему мы так медленно раскачиваемся? Пора, пора привлекать передовую молодежь в комсомол. Вотинов, Громов, а как у вас? Мало того, что вы сами коммунисты, пора уже повлиять и на других. Мы всех разыщем: и тех, кто ломает машины, и тех, кто устраивает драки, — из Свердловска вызван отряд милиции. Но одного найдем, другой останется. Поэтому нужно по всему фронту усилить бдительность. Многословие ни к чему, кроме пустой траты времени, не приводит. Никифор Степанович! — повернулся он к Крутанову. — Надо в каждой бригаде создать ударные группы и возложить на них соблюдение порядка. (Крутанов согласно кивнул головой.) Игорь Николаевич! — повернулся к Мицкалевичу. — Вы ответственный за порядок в бараках. На вас возлагается также проверка работы ликбезов. Организацию социалистического соревнования, движения ударников я возьму на себя.

Составление протокола было поручено секретарю постройкома товарищу Сагайкину. Записывал он все, что выговаривал жестко Хангильдян, писал, не поднимая головы... писал и все пропускал через свои мысли.

«Ударные группы. Ответственность за бараки. Организация соревнования. Давайте, давайте, организуйте — мы вот конкретнее будем действовать. Пора к черту разнести и вторую машину. И может это сделать любой зажиточный мужик. Он, мужик этот, на стройку с двумя лошадьми приехал. Ему машина не нужна. Ему лучше возить камень на своих лошадях да набивать потуже карманы. Вот и надо пустить умелый и вредный слух, добиться, чтобы сам он сломал машину».

После выступления Хангильдяна стал Сагайкин записывать слова бригадиров. Когда заговорил Ардуанов, почувствовал товарищ секретарь постройкома, как задрожали его руки, выбился на лбу невольный пот: «Ох, татарва, попадись ты мне в те времена, уже не вылезал бы, сволочь, с гауптвахты, дал бы я тебе почуять горький вкус кнута...»

Перо же тем временем писало совершенно другое:

«Бригадир бетонщиков-арматурщиков Ардуанов. Говорил о соревновании. Вызывает на соревнование бригады Вотинова и Сираева».

Когда очередь выступать дошла до плотника Громова, в коридоре послышался глухой шум, бормотанье, выкрики, и вскоре в дверях появился милиционер в серой длинной шинели. Подняв к козырьку фуражки крупную руку, он отдал честь и обратился, четко развернувшись, к начальнику строительства.

— Разрешите, товарищ Крутанов?

— Что случилось? — спросил Никифор Степанович, крепко недовольный тем, что прерывают важное совещание.

— Контру поймали. Разрешите ввести?

— Ну, давайте.

В дверь втолкнули рыжебородого мужика, одетого, в разодранный чекмень, вслед за ним протиснулись красные возбужденные Карташев и Фахриев. Фахриев держал в руках топор. Карташев — короткий лом.

Милиционер встал у дверей, рыжебородого тем временем подвели к самому столу.

— Машину пришел ломать, — сказал Карташев. — Вот мы двое...

— Развяжите ему руки, — прервал его Крутанов.

Развязали.

— Ну, говорите.

— С топором пришел, гад, вредитель! Ту машину, видать, тоже он раскурочил. Когда схватили его, стал отпираться, врет, будто пришел за дровами.

— Это правда? — не повышая голоса, остро проговорил Крутанов. Рыжебородый, запинаясь, ответил:

— Товарищ начальник, Христом-богом говорю, зря меня обижают. Почто наговаривают? Вот тебе истинный крест... — мужик поспешно-перекрестился. — Ночи страсть холодные, я и хотел костерок запалить. Мы, чай, знаешь, под телегой ночуем...

— С какого участка? Фамилия?

— С пятого. Фамилие Мясоедов.

— Как же это вас, Мясоедов, угораздило с пятого участка до гаража добраться? Обозники, кажется, у Камы ночуют?

— Оглобля у меня сломилась, гражданин начальный. Привез я в аккурат кирпич на механический. Вот тут она, стерва, возьми да и сломись. Чего делать — взял я топор и пошел искать дереву для оглобли.

Мужик, скривив лицо, словно собака, напрасно прибитая человеком, очень жалостно посмотрел на Крутанова. Никифор Степанович заколебался.

Сагайкин мигом сообразил, что дела начинают катиться под дурной уклон: если допрос еще затянется, Мясоедов может все испортить, сболтнув лишнее... Среди обозников подстрекательством занимается группа Шалаги. Если этот болван проговорится сдуру? Нет, нельзя этого допускать ни в коем случае...

Сагайкин прыгнул с кошачьей проворностью, очутился возле Мясоедова и закричал истошно:

— А, сволочь, преступление свое хочешь скрыть?! Так?! Подстрекатель, вредитель гадский, значит, машины ремонтировать бесполезно, до этого, мол, стояли и теперь постоят? Этого ты хочешь?! Кто обозников подговорил? Ты, сволочь!! Дескать, здесь не Москва, шоссейных дорог нету, машины у нас ходить не могут? Ты что же, гад, думаешь, так тебе и поверили здесь, думаешь, за ангела тебя приняли?!

Не успели за столом и опомниться, как Сагайкин ухватил мужика за ворот, слева и справа начал охаживать пощечинами.

— Контра! Подкулачник! Врет, сукин сын, еще оправдывается. Мы тебе покажем, как социализму подножки ставить.

С трудом оттащили Сагайкина. У него были мутные, бессмысленные глаза, бледное, заострившееся от гнева лицо!

14

На берегу Камы одновременно с корпусами химического комбината заканчивалось и строительство водонапорной станции. То ли потому, что на других участках работ еще было непочатый край, то ли от чего другого, но корреспонденты первым делом бросились именно к этой станции.

Водонапорную монтировали слесари бригады Николая Вотинова. Верят ему руководители стройки. Вотинов сам — сын потомственного рабочего; отец его долгие сорок семь лет гнул спину на соляных заводах купцов Строгановых, да там и умер, не оставив ни единого рубля своей осиротелой семье. Денег не было, деньги были нужны, и Николая с двенадцати лет отдали на завод учеником слесаря. Немногословный, с твердым, как молот в руках, характером, Вотинов со своею бригадой, в которой всего двадцать шесть человек, крепких, умелых слесарей, по десять — двенадцать часов работал, когда надо, не выходя из цеха, никогда не требовал себе лучшего, чем у других, жилья, лучшей, чем у всех, одежды, словом, был коммунистом не потому, что носил в кармане партийный красный билет: хранил он в своей жаркой и скромной душе бесконечную веру в Советскую власть.

И корреспонденты, побывав в бригаде Вотинова, увидев работу ее, напечатали о ней в газете «Путь социализма» большую статью.

«Не по дням, а по часам поднимается химический гигант на Каме. Слесари бригады Николая Вотинова смонтировали водонапорную станцию. О том, насколько грандиозна эта станция по своим размерам и насколько велико ее значение, можно судить по следующим цифрам: станция в два раза мощнее, чем вся водопроводная система Москвы. Девятнадцать насосов установлены на станции. За сутки они должны перекачать 83 миллиона ведер воды. Если бы не было этой станции, Березниковскому химкомбинату понадобилось бы 225 тысяч лошадей, день и ночь возящих воду...»