Бабель - Ребекка Ф. Куанг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава восемнадцатая
Слишком много ожидать, что им не потребуется дальнейшая демонстрация силы в большем масштабе, прежде чем они придут в себя».
ДЖЕЙМС МАТХЕСОН, письмо Джону Пёрвису
Корабль «Хеллас» покинул Перл-Бей с впечатляющей поспешностью. В течение пятнадцати минут после высадки на берег канаты были перерезаны, якоря сняты, а паруса развернуты. Они вынырнули из гавани, преследуемые клубами дыма, который, казалось, поглотил весь город.
Экипаж, которому до посадки не сказали, что он будет отвечать за проживание и питание пяти дополнительных пассажиров, был немногословен и раздражен. Корабль «Хеллас» не был пассажирским судном, и его каюты и так были тесными. Рами и Робину предложили койку с матросами, но девушкам предоставили отдельную каюту, которую они делили с единственным гражданским лицом на борту — женщиной по имени Джемайма Смит, христианской миссионеркой из Америки, которая пыталась пробраться на материк, но была поймана при попытке перейти реку вброд в пригороде Кантона.
«Вы знаете, из-за чего вся эта суета?» спрашивала она, пока они сидели, сгорбившись, в неразберихе. Это был несчастный случай, или китайцы сделали это специально? Будет ли теперь открытая война, как ты думаешь? Последний вопрос она с волнением повторяла через определенные промежутки времени, несмотря на их отчаянные заверения, что они не знают. Наконец она перевела разговор на то, что они делали в Кантоне, и как они провели дни на английской фабрике. Под этой крышей довольно много преподобных, не так ли? Что вы делали на воскресных службах? Она пытливо посмотрела на Рами. «Вы ходите на воскресные службы?»
Конечно. Рами не пропустил ни одного удара. Я хожу, потому что меня заставляют, там я бормочу извинения перед Аллахом при любой возможности».
«Он шутит», — быстро сказала Летти, прежде чем ужаснувшаяся мисс Смит начала пытаться обратить его в свою веру. Он, конечно, христианин — мы все должны были подписаться под Тридцатью девятью статьями при поступлении в Оксфорд».
Я очень рада за вас», — искренне сказала мисс Смит. Вы будете распространять Евангелие и дома?
«Дом — это Оксфорд», — сказал Рами, невинно моргая. Боже, помоги нам, подумал Робин, он сорвался. «Вы хотите сказать, что в Оксфорде полно язычников? Боже правый. Кто-нибудь сказал им?
Наконец мисс Смит устала от них и поднялась на палубу, чтобы помолиться, или что там делают миссионеры. Робин, Летти, Рами и Виктори сгрудились вокруг стола, ерзая, как непослушные школьники в ожидании наказания. Профессора Ловелла нигде не было видно; как только они поднялись на борт, он ушел поговорить с капитаном. Тем не менее, никто не сказал им, что происходит и что будет дальше.
«Что ты сказал комиссару? тихо спросила Виктория.
«Правду», — ответил Робин. Все, что я ему сказал, было правдой».
«Но, конечно, что-то заставило его...»
В дверях появился профессор Ловелл. Они замолчали.
Робин, — сказал он. Давай поговорим.
Он не стал дожидаться ответа Робина, прежде чем повернуться и направиться вниз по коридору. Робин нехотя встал.
Рами коснулся его руки. «Ты в порядке?»
«Я в порядке». Робин надеялся, что они не смогут определить, как быстро бьется его сердце и как громко стучит кровь в ушах. Он не хотел идти за профессором Лавеллом; он хотел спрятаться и затаиться, сидеть в углу в обнимку с головой. Но эта конфронтация назревала уже давно. Хрупкое перемирие, заключенное в утро его ареста, было непрочным. Они слишком долго лгали себе, он и его отец. Вещи не могли вечно оставаться похороненными, скрытыми и намеренно игнорируемыми. Рано или поздно все должно было встать на свои места.
«Мне любопытно.» Профессор Ловелл сидел за столом и листал словарь, когда Робин, наконец, добрался до своей каюты. Ты знаешь стоимость сундуков, сожженных в гавани?
Робин вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Его колени дрожали. Он мог бы снова стать одиннадцатилетним, пойманным за чтение художественной литературы, когда этого делать не следовало, и дрожащим от предстоящего удара. Но он больше не был ребенком. Он изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. Сэр, я не знаю, что случилось с комиссаром, но это не...
Более двух миллионов фунтов», — сказал профессор Ловелл. Ты слышал мистера Бейлиса. Два миллиона, за большую часть которых Уильям Джардин и Джеймс Мэтисон теперь несут личную ответственность».
Он уже принял решение, — сказал Робин. Он принял решение еще до того, как встретился с нами. Я ничего не мог сказать...
Твоя работа была несложной. Быть рупором для Гарольда Бейлиса. Представить китайцам дружелюбное лицо. Сгладить ситуацию. Я думал, мы четко определились с твоими приоритетами, нет? Что ты сказал комиссару Лину?
«Я не знаю, что вы думаете, что я сделал», — сказал Робин, расстроенный. Но то, что случилось в доках, произошло не по моей вине».
«Ты предложил ему уничтожить опиум?»
«Конечно, нет.»
Ты говорил ему что-нибудь еще о Джардине и Мэтисоне? Может быть, ты как-то узурпировал Гарольда? Ты уверена, что не было ничего предосудительного в том, как ты себя повел?
«Я делал то, что мне говорили», — настаивал Робин. Мне не нравится мистер Бейлис, нет, но что касается того, как я представлял компанию...
«Хоть раз, Робин, пожалуйста, попробуй просто сказать, что ты имеешь в виду», — сказал профессор Ловелл. Будь честен. Что бы ты сейчас ни делал, это неловко».
«Я — хорошо, тогда.» Робин сложил руки. Ему не за что было извиняться, нечего было скрывать. Рами и Виктория были в безопасности; ему нечего было терять. Больше никаких поклонов, никакого молчания. Хорошо. Давайте будем честны друг с другом. Я не согласен с тем, что Jardine & Matheson делает в Кантоне. Это неправильно, это вызывает у меня отвращение...
Профессор Ловелл покачал головой. «Ради всего святого, это всего лишь рынок. Не будь ребенком».
«Это суверенная нация».
«Это нация, погрязшая в суевериях и древности, лишенная верховенства закона, безнадежно отстающая от Запада по всем возможным показателям. Это нация полуварварских, неисправимо отсталых дураков...
«Это нация людей», — огрызнулся Робин. Людей, которых вы отравляете, чьи жизни вы разрушаете. И если вопрос в том, буду ли я продолжать содействовать этому проекту, то нет — я больше не вернусь в Кантон, ни ради торговцев, ни ради чего-либо, хоть отдаленно связанного с опиумом. Я буду проводить исследования в Бабеле, я буду делать переводы, но я не буду делать этого. Вы не сможете меня заставить».
Он очень тяжело дышал, когда закончил. Выражение лица профессора
