Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик

— А почему, вы не слышали?

Он снова дернул ртом, изобразив подобие улыбки.

— Я слышал, — сказал он, — что ты добился, чтобы ден Релгана вышвырнули из Жокейского клуба куда быстрее, чем он туда пролез.

С такой же усмешкой он посмотрел на мое изумленное и встревоженное лицо.

— А вы не слышали, как я это сделал?

— Нет, — с едва заметным сожалением ответил он. — Просто, что ты это сделал. Слышал разговор этих горилл. Тупые мордобойцы. Ден Релган найдет неприятностей на свою голову, используй их. Они не умеют держать язык на привязи.

— Они... мм... работают по найму?

— Вышибалами в игорном клубе. Бицепсы по найму. Как ты и сказал.

— Они избили жену Джорджа. Вы и об этом слышали?

После короткого молчания он кивнул, но комментировать не стал.

Я смотрел на его замкнутое лицо, туго обтянутое кожей, на черную бородку. Скрытный, неторопливый человек с подслушивающим устройством, подключенным к малоизвестному мне миру. Игорные клубы, наемные гориллы, какие-то слухи из преступного мира...

— Те головорезы сказали, что оставили тебя подыхать, — сказал он. — И неделю спустя ты выигрываешь скачки.

— Они преувеличивали, — холодно заметил я.

Он снова дернул ртом и покачал головой.

— Один из них был испуган. Трещал без умолку. Сказал, что они слишком переборщили... с ботинками.

— Вы хорошо их знаете?

— Они болтают.

Снова молчание. Затем я бесстрастно сказал:

— Джордж Миллес посылал вам письмо.

Он поерзал на сиденье с почти успокоенным видом, выдохнул. Наверное, он этого ждал. Терпеливо ждал. Отвечал на вопросы. Держался любезно.

— И давно оно у тебя? — спросил он.

— Три недели.

— Ты не смог бы им воспользоваться. — В его голосе слышалась слабая дрожь торжества. — Ты сам попал бы в переплет.

— Откуда вы узнали, что оно у меня? — сказал я.

Он моргнул. Поджал губы. Медленно выговорил:

— Я слышал, что ты заполучил миллесовы...

— Что?

— Документы.

— А, — сказал я. — Милое безликое словечко — “документы”. Откуда вы узнали, что они у меня? Как я, по этим слухам, получил их? От кого?

— Ивор сказал, — ответил он. — И Дана. Каждый по отдельности.

— А мне не расскажете?

Он подумал, окинул меня невыразительным взглядом, затем сказал с неохотой:

— Ивор был слишком зол, чтобы держать язык за зубами. Слишком много наговорил о тебе… вроде того, что ты мерзкий ворюга... что ты в пятьдесят раз хуже Джорджа Миллеса. А Дана... на следующий вечер она спросила, знаю ли я, что у тебя есть копии писем Джорджа Миллеса и что ты их используешь. Спросила, не могу ли я помочь ей получить назад ее письмо.

Теперь я улыбнулся.

— И что вы ответили?

— Я ответил, что не могу ей помочь.

— Вы говорили с ними всеми в игорных клубах? — спросил я.

— Да.

— Это... ваши клубы?

— Не твое дело, — ответил он.

— Ладно, но почему бы не сказать мне?

Он немного помолчал.

— У меня есть два партнера. Четыре игорных клуба. Клиенты в большинстве своем не знают, что я владелец. Я толкусь там. Играю. Слушаю. Я ответил на твой вопрос?

— Да, спасибо, — кивнул я. — Эти гориллы — ваши вышибалы?

— Я их использую, — строго сказал он, — как вышибал. И не посылаю их избивать женщин и жокеев.

— Стало быть, немного подхалтуривают на стороне? Не так ли?

Он ответил уклончиво.

— Я ожидал, — сказал он, — что, будь у тебя письмо, ты чего-нибудь от меня потребуешь. Чего-нибудь побольше... ответов.

Я подумал о письме, которое помнил слово в слово:

“Дорогой Виктор Бриггз,

Я уверен, что вам будет интересно узнать, что я имею следующую информацию. За последние шесть месяцев вы пять раз тайно договаривались с букмекером об обмане делающих ставки игроков, устраивая так, чтобы ваши фавориты с шансами на победу проигрывали свои заезды”.

За этим следовал список из пяти скачек, дополненный суммами, которые Виктор получал от своего знакомого букмекера. Дальше письмо гласило:

“У меня находится заверенное данным букмекером собственноручное признание.

Как вы можете заметить, на всех этих пяти лошадях скакал Филип Нор, который явно осознавал, что делает.

Я мог бы отослать это признание в Жокейский клуб, и в таком случае вы оба были бы исключены. Однако вскоре я вам позвоню с альтернативным предложением”.

Письмо было отправлено более трех лет назад. Три года Виктор Бриггз не мошенничал с лошадьми. Но ровно через неделю после гибели Джорджа Миллеса Виктор Бриггз взялся за старое. Вернулся к прежним играм, чтобы понять, что на своего беззащитного жокея он больше полагаться не может.

— Я ничего не собирался делать с письмом, — сказал я. — Даже не собирался говорить вам, что оно у меня. До сегодняшнего дня.

— Почему? Ты хотел выигрывать. Ты мог бы использовать его, чтобы заставить меня согласиться. Тебе ведь говорили, что ты потеряешь работу в том случае, если не будешь скакать, как я хочу. Ты знал, что я не перенесу, если меня выставят из клуба. И все равно ты не использовал письмо. Почему?

— Я хотел... я хотел, чтобы вы по-честному обходились с лошадьми ради их же блага.

Он окинул меня еще одним долгим непроницаемым взглядом.

— Вот что я тебе скажу, — наконец начал он. — Вчера я сложил все призовые деньги, которые получил с тех пор, как Дэйлайт скакал в Сандауне. Все эти третьи и вторые места, равно как и за победу Шарпенера. Я прибавил выигранные по ставкам — за победу и место. И оказалось, что я в последний месяц, когда ты скакал честно, заработал больше, чем в тот раз, когда ты сбил Дэйлайта с шага. — Он помолчал, ожидая реакции, но я, поняв это, просто смотрел на него. — Я увидел, — продолжил он, — что ты больше не собираешься мошенничать на скачках. Я это понял. Я понял, что ты изменился. Ты стал другим человеком. Более зрелым. Более сильным. Если ты будешь по-прежнему скакать для меня, то больше я не стану тебя просить проигрывать. — Он снова замолчал. — Этого достаточно? Ты это хотел услышать?

Я отвел взгляд, посмотрел на зимний пейзаж за окном.

— Да.

Помолчав еще немного, он сказал:

— Ты знаешь, Джордж Миллес просил не денег. По крайней мере...

— Пожертвование в пользу Пострадавших Жокеев?

— Ты много знаешь.

— Я узнал, — сказал я, — что Джордж вымогал деньги не для себя. Ему нравилось… — я подыскал слово, — разрушать чужие замыслы.

— И сколько он разрушил?

— Насколько я знаю, семь. Может, восемь, если вы спросите своего букмекера. Он был изумлен.

— Джорджу Миллесу, — сказал я, — нравилось заставлять людей ползать перед ним. Он так со всеми поступал, хотя и не слишком жестко. А вот тех, кого он застал на месте преступления, он унижая с удовольствием. У него для всех были альтернативные предложений... Либо обнародование, либо делай то, чего требует Джордж. А в общем-то Джордж хотел просто не дать осуществиться злу. Не дать Ивору Ден Релгану играть мускулами. Не дать Дане принимать наркотики. Не дать другим... делать другое.

— Не дать мне, — сказал Виктор с налетом холодного юмора, — вылететь из клуба. — Он кивнул. — Ты, конечно, прав. Когда Джордж Миллес мне позвонил, я ожидал прямого шантажа. Но тут он сказал, что я просто должен вести себя хорошо. Он так и сказал. “Пока вы не дурите, Виктор, — сказал он, — ничего не случится”. Он назвал меня Виктором. А я и знаком-то с ним не был. Конечно, я знал, кто он такой, но и только. “Виктор, — сказал он мне, словно я был домашней собачкой, — пока вы будете послушным мальчиком, ничего не случится. Но, если я заподозрю неладное, я буду следить за Филипом Нором с моей камерой, пока не ткну его мордой в закон, и тогда, Виктор, из вас обоих сделают отбивные котлеты”.

— И вы до сих пор помните все это слово в слове? — изумленно спросил я.

— Я записал его. Я ждал его звонка. Мне было нужно доказательство шантажа. А получил я только высокоморальное увещевание и предложение внести тысячу фунтов в Фонд пострадавших жокеев.