Жена офицера - Самсон Агаджанян

— У вашего сына отрезаны…

В первые секунды до нее не дошли его слова, это было настолько чудовищно, что сердце оттолкнуло их. Потом она со стоном прошептала:

— Не…ет…

Врач, опустив голову, старался не смотреть на нее.

— Не…ет… — вновь прохрипела Настя и бесчувственно свалилась на пол.

Ее положили в отделение нейрохирургии. Лишь через месяц она пришла в себя. Когда мать вошла в палату, Дима первое время не узнал ее. Перед ним стояла совсем седая, незнакомая женщина.

В сопровождении медсестры и двух вылечившихся солдат их повезли в аэропорт.

После отъезда жены Алексей целыми днями не отходил от окна. Томительно проходили дни и недели, а Насти не было. «Наверное, ждет, когда заживут раны у него на ногах, — утешал он себя, но тут же задавал вопрос: — А почему не звонит?»

Прошел месяц. Алексей сидел возле окна и смотрел на улицу. Он увидел «скорую», которая повернула в сторону их дома. Машина приближалась. Без всякой мысли он наблюдал за ней. «Скорая» подъехала к подъезду, остановилась. Из машины вышла седая женщина. Повернув голову, посмотрела в его сторону. Он вздрогнул, это была Настя. Из машины в белых халатах вышли еще двое мужчин. Они вынесли носилки, и он увидел сына. Из его души вырвался глухой стон. Санитары занесли Диму домой, положили на кровать, ушли. Алексей, словно парализованный, молча смотрел на сына. Дима понимал состояние отца, тихо позвал его:

— Папа…

Тот подошел к сыну, опустился перед ним на колени, положил голову ему на грудь и издал стон раненого зверя. Настя, стоя позади, молча смотрела на сына и мужа. Не было в ее глазах слез. Вместо слез кровавыми слезами плакало ее материнское сердце.

Прошел месяц. Надежда матери, что дома быстро поправится здоровье сына, не оправдывалась. Дима целыми днями лежал на кровати в своей комнате и неподвижно смотрел в потолок. К еде почти не притрагивался. Она видела, как он гаснет. Все уговоры и попытки родителей заставить его есть ни к чему не приводили. Алексей попытался играть с ним в шахматы, в карты, чтобы немного вернуть к жизни, но он даже не реагировал на просьбу отца и не вступал в разговоры. До туалета и ванной он добирался на четвереньках. Однажды, когда мимо матери на четвереньках прополз сын, сердце вновь не выдержало и, теряя сознание, Настя свалилась на пол. Дима быстро подполз к матери, поднял ее голову, позвал отца.

Минут через пять приехала «скорая». Врач сделал укол и стал ждать. Когда больная пришла в себя, отсутствующим взглядом посмотрела на врача.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

Настя молчала.

— Мы вас повезем в больницу.

— Нет, — тихим голосом произнесла она и с трудом поднялась с дивана.

При мысли, что Алексей и Дима останутся одни и некому будет за ними ухаживать, она быстро пришла в себя. Когда врач ушел, Алексей пошел к сыну.

— Я хочу с тобой поговорить.

Но тот даже не посмотрел на отца и в той же неизменной позе неподвижно смотрел в потолок.

— Я понимаю, тебе трудно без ног. Но это не означает, что без них нет жизни. После выпускного вечера мать нас повезет в Германию и там нам сделают протезы. Сейчас делают такие протезы, что не уступают живым ногам. В них будешь бегать, прыгать и с девчонками танцевать. Но для этого надо победить самого себя и заставить себя есть, чтобы поправить здоровье. Посмотри, на кого ты похож? Одним словом — живой труп.

— Папа, я не хочу жить.

Алексей вздрогнул. Сын сказал это таким голосом, что ему стало не по себе. Хотел отругать за эти слова, пристыдить, но вместо этого спросил:

— А о матери ты подумал?

— Подумал. Я больше не в силах смотреть, как она мучается. Папа, я не хочу жить.

Алексей увидел, как по крупному лицу сына побежали слезы. Он попытался отругать его за такие слова, но Дима, прерывая его, жалобно произнес:

— Папа, умоляю тебя, уходи!

— Я, сынок, уйду, но ты подумай о маме, она это долго не выдержит. Пожалей ее.

Он вышел. Сидя в кресле в гостиной, думал над словами сына. Вдруг стало страшно, что сын застрелится. От этой мысли стало не по себе, и на всякий случай решил спрятать пистолет, но в шкафу его не оказалось. «Спрятала», — горько усмехаясь, подумал он. О разговоре с сыном жене не рассказал. Не хотел бередить и так открытую рану.

Однажды, когда они сидели и смотрели программу «Время», после очередного репортажа из Грозного Алексей произнес:

— Что-то про Умара не слышно. Интересно, где он сейчас?

Настя, услышав это имя, вздрогнула и тихо произнесла:

— Ненавижу…

Алексей удивленно посмотрел на нее.

— А что он тебе плохого сделал?

Но Настя, словно не слыша его вопроса, вновь повторила:

— Ненавижу!

Он подумал, что она возненавидела Умара за то, что тот познакомил их, и грустно произнес:

— Я знал, что рано или поздно ты об этом скажешь.

До нее дошел смысл его слов и она с укором посмотрела ему в глаза.

— Не твоего Умара, а чеченцев ненавижу!

— Об этом во множественном числе нельзя говорить. Среди них есть и порядочные люди, и не их вина, что наш сын стал калекой. В этом надо винить не чеченцев, а тех, кто заварил эту кровавую кашу. Ты ненавидишь чеченцев за своего сына, и точно так же чеченская мать ненавидит нас, русских, за разрушенный ее дом, убитых и покалеченных детей.

Она хотела крикнуть ему, что он еще не знает, что чеченцы сделали с его сыном, но в последний момент одумалась, пошла к сыну. Дима неподвижно смотрел в потолок. Села рядом, рукой провела по его лицу.

— Сынок, хоть слово скажи.

— Мама, я не хочу жить!

Она, в отличие от мужа, не вздрогнула, его слова восприняла спокойно и в тон ему ответила:

— А ты думаешь, мне хочется жить?

— Мама, мне больно!

— А мне, сынок, еще больнее.

— Мама, ты же ничего не знаешь!

Ей стало страшно, что сын откроет свою тайну и, опережая его, поспешно произнесла:

— В июле я повезу вас в Германию. Сделаем вам протезы…

— Мама, о чем ты говоришь? Я не хочу жить! Ты можешь это понять?

Некоторое время она молча смотрела на него, потом тихо спросила:

— Ты действительно не хочешь жить?

— Да!

— А ты подумал обо мне?

Он молчал,

— Ты не ответил на мой вопрос.

Но он по-прежнему молчал. Она пошла к мужу.

— Алеша, иди к Диме. Я хочу с вами поговорить.

Он вопросительно посмотрел на нее,

— Иди, я сейчас приду.

Когда он ушел, она достала спрятанный пистолет, пошла к ним. Алексей, увидев в руках жены оружие, понял: что-то должно произойти, и в душе похолодел. Она подсела к сыну.

— Я не возражаю: можешь застрелиться. Но первой стреляться буду я. Согласен?

— Настя! — подал голос Алексей.

— Не мешай. Дима сказал мне, что не хочет жить и больше не притронется к еде, — она повернулась к сыну. — А теперь внимательно слушай, что я скажу. С сегодняшнего дня я буду накрывать стол на нас троих. Если кто-нибудь из вас не притронется к еде, я тоже не буду есть. Я буду есть только после вас. Вам больно, но ведь мне еще больнее. Я бы хотела, чтобы сердце мое превратилось в гранит, чтобы не плакать кровавыми слезами, но ничего не выходит, оно живое. Кто виноват, что случилось с вами? Ты, Алеша, не послушался меня, когда я умоляла тебя не ехать в Афганистан. Ты ответил, что выполняешь свой воинский долг и по-другому не можешь поступить. Я с этим смирилась, но почему ты, сынок, не послушался, когда я так же умоляла тебя не поступать в военное училище? Вы оба, неудержимо позабыв, что у вас есть жена и мать, летели к своей мечте. И что вы этим добились? Остались без мечты и без крыльев.

— Зря ты так, — тихо произнес Алексей. — Лично я не сожалею, что с мечтою шел по жизни. Перед Родиной я честно выполнял свой воинский долг…

— О Господи! О каком долге ты говоришь? Кому сейчас нужен твой долг? Открой глаза! Страну разграбили, растащили. Повсюду беспредел, а вы о чести, о долге! И если бы мне не досталось наследство, хотела бы я посмотреть, как вы, «защитники Отечества», прожили бы на свои пенсии. Тогда, может быть, по-другому заговорили о чести, о долге перед Родиной.

— А как насчет совести? — недовольно спросил Алексей.

Она грустно посмотрела на мужа.

— Никому, Алешенька, в наше время, твоя совесть уже не нужна. Это все в прошлом.

— Лично тебе она нужна?

— Нужна, но моим страданиям от этого не легче.

— Настя, ты не то говоришь. Я знаю тебя, ты не из тех, кто искал теплое местечко в жизни, ты всегда следовала за мной, и мы с тобой поровну делили нашу радость и горе, и мне больно, что так думаешь о нас…

Она грустно посмотрела на него.

— Прости, если я не так выразилась. Горжусь вами, что честно выполнили свой долг, но я больше не в силах все это вынести…

Она замолчала, в комнате было тихо. Немного погодя Настя обратилась к сыну: