Самые большие неудачники в истории - Леонид Михайлович Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Японский военный корреспондент Юкио Омата видел, как пленных выстроили вдоль реки:
«Стоявшим в первом ряду отрубили голову. Стоявшим во втором ряду приказали оттащить мертвые тела и бросить их в реку. Потом им самим отрубили голову… И так казнь продолжалась весь день, до поздней ночи. За день убили две тысячи пленных. На следующий день, устав орудовать мечами, пустили в ход пулеметы. Поставили два пулемета с флангов и открыли огонь. Пленные прыгали в воду, надеясь спастись, но никому не удалось доплыть до другого берега».
Вслед за военнопленными неминуемо настала очередь женщин.
«Женщинам досталось больше всех, — вспоминал бывший солдат 14-й японской дивизии. — Ни молодые, ни старые — никто не мог избежать изнасилования. Мы отправляли грузовики в город и хватали столько женщин, сколько влезало в кузов. Но на всех женщин не хватало. Распределяли так — одну женщину на пятнадцать — двадцать солдат».
В японской военной культуре укоренилось представление о том, что победитель имеет право на женщин, принадлежавших побежденным. Многие вчерашние крестьяне охотились на девочек, верили, что половой акт с девственницей придаст им сил в бою и даже спасет от ран.
«Потом мы и женщин тоже убивали, — вспоминал один из солдат. — Они пытались убежать, когда все заканчивалось. Мы стреляли им в спину. Когда мы их насиловали, то воспринимали как женщин. А когда стреляли в них, то воспринимали скорее как свиней».
Офицеры ничем не отличались от солдат. Командир 6-й дивизии генерал-лейтенант Тани Хисао сам был обвинен в изнасиловании двадцати женщин в Нанкине. Его расстреляли в 1947 году.
«Взвод японских солдат выстроил в ряд группу девушек, — вспоминал Роберт Уилсон, единственный иностранный врач, оставшийся в городе. — На вид им было не больше восемнадцати лет. Японцы насиловали их одну за другой, прямо в уличной грязи. Несколько девушек так и остались лежать, залитые кровью, на грязной земле».
Убийства и изнасилования шли по всему городу, когда генерал Иванэ Мацуи, все еще больной, въехал в Нанкин для участия в параде. Он позавтракал, проехал на машине по городу, повернулся в сторону императорского дворца в Токио и трижды прокричал: «Десять тысяч лет императору!»
Во время поездки по Нанкину генералу стало ясно, что происходит нечто позорное. Он приказал вывести из города ненужные войска.
В 1948 году перед тем, как его повесили по приговору международного военного трибунала, генерал Мацуи сказал буддийскому священнику, которого привели к нему в камеру:
— Я собрал тогда всех высших офицеров. У меня на глазах были слезы гнева. Присутствовал и принц Асака. Я сказал им, что из-за жестокости солдат все потеряно. И представьте себе, даже после таких слов они буквально смеялись надо мной…
Японское командование не собиралось наказывать насильников. Женщины на оккупированных территориях для того и существуют, чтобы услаждать солдат. Родилась идея создать систему публичных домов для личного состава императорской армии. Насильно мобилизовали десятки тысяч женщин — в основном кореянок, а также и китаянок, и филиппинок. Японское командование хотело иметь действенный инструмент поощрения личного состава за боевые успехи.
Первый военный публичный дом открылся рядом с Нанкином в 1938 году. С женщинами там обращались омерзительно. Многие из них кончали жизнь самоубийством, не в силах вынести постоянные издевательства.
Конфуцианство ценит женское целомудрие больше, чем женскую жизнь. Считается, что женщина, потерявшая честь, должна покончить с собой. Иностранные дипломаты рассказывали, что через девять месяцев после изнасилования Нанкина, бесчисленное количество китаянок бросились в воды Янцзы. А те, кто остался жить, никогда никому не рассказывали о своем трагическом опыте. Прошло полвека, прежде чем оставшиеся в живых женщины решились нарушить обет молчания и потребовать компенсации от японского правительства.
Ни одна китаянка в Нанкине не нашла в себе сил признать, что родила ребенка в результате изнасилования. Говорят, что многих таких детей тайно убили сразу после рождения. Младенцев, чьими отцами были японские солдаты, душили или топили, как котят. Можно представить себе чувства, испытанные изнасилованными китаянками: вина, стыд, боль. Они стояли перед невыносимым выбором — убить нежеланного ребенка или вырастить?
Казалось, нет границ жестокой изобретательности японских солдат. Мало было изнасиловать и убить, они еще и издевались над трупами. Пострадали и некоторые китайские мужчины, попав в руки японцев-гомосексуалистов. Некоторые японские офицеры уже не знали, чем себя порадовать. Загоняли китайцев на крышу здания, поджигали дом и наблюдали за тем, как люди медленно поджариваются. Тех, кто пытался спастись и прыгал вниз, пристреливали.
«Я готов умереть в любую минуту»
Много лет историки и психологи пытаются понять менталитет японского солдата. Как трудно совместить изысканную вежливость и любезные манеры японцев с варварским поведением солдат императорской армии в Нанкине. Почему они себя так вели? Может быть, все дело в самурайских традициях?
Самурай имел право отрезать голову простолюдину, если тот ответил невежливо. Сказалось также влияние военной пропаганды и школьное воспитание. Юные японцы должны были осознать, какое это великое счастье — принадлежать к японской нации. Одновременно воспитывали высокомерие в отношении других народов.
На уроках истории преподаватели вывешивали батальные полотна и объясняли:
— На этой картине изображены наши бравые солдаты, которые под командованием преданных императору офицеров ворвались в китайские окопы. Посмотрите, какие глупые лица у китайцев, как они боятся японского солдата. Китаёзы похожи на свиней, которых собираются заколоть, чтобы в праздники поесть свежего мяса. На заднем плане видна гора трупов. Это китайцы, убитые нашими смелыми солдатами.
Новобранцам, которые прошли такую школу, молодой лейтенант говорил:
— Вы еще никого не убивали, так что вам нужно попрактиковаться. Китаец — это не человек, это существо менее ценное, чем собака или кошка. Кто хочет попробовать себя, шаг вперед!
Никто из новичков не двинулся с места.
— Трусы! — закричал лейтенант. — Никто из вас не имеет права именоваться солдатом императорской армии.
Он стал вызывать солдат по одному.
«Когда прозвучала моя фамилия, — вспоминал один из них, — трясущимися руками я поднял винтовку с примкнутым штыком и медленно двинулся на китайца, стоявшего у ямы, которую он же сам и выкопал. Мысленно попросив прощения, с закрытыми глазами воткнул штык в китайца. Когда я открыл глаза, он уже упал в яму».
Через три месяца на фронте любой призывник превращался в демона, который легко убивает человека. Практически никто из них не испытывал сожаления и не считал себя преступником.
«Офицер показал, как одним ударом обезглавить человека, — рассказывал после войны бывший
