Кембрийский период - Владимир Коваленко

— А иначе никак, — пожимал плечами одолженный у епископства для делопроизводства монах, — не успею. Колдуна вашего и вовсе унесли…

Не колдуна, всего лишь придворного запоминателя. Но верно — на третий день совета закатил глаза и сомлел, а придя в себя, выпил несколько кружек пива кряду и выразил желание забыть все, что на Совете слышал. Пришлось пользоваться писарями, а они за речами успевали с трудом и сокращали запись всячески.

Так что едва Совет Мудрых постановил, что разъезжаться совсем и бросать королей без присмотра не годится, Дэффид внес предложение. Выбрать от каждого клана по три представителя. Три — хорошее число. Один может, к примеру, с ума сойти. Двое — тоже плохо. Вдруг мнения разойдутся. Больше — накладно. А что новые люди нужно — тоже понятно. Нельзя же клану долго жить без старейшины, казначея и военного вождя? К тому же постоянно кормить за свой счет слишком многих Дэффид не мог. Придется кланам после отведенного обычаем срока, брать расходы на себя. О чем и объявил:

— Без денег я никого заседать не пущу, — и прибавил фразу, которую потом принялись на камне высекать и жирным шрифтом в учебниках печатать: — Нет налога — нет представителя.

Так появились новые старейшины, к которым удивительно быстро прилипло латинское словечко — сенаторы… И сам постоянный совет начали именовать Сенатом. А Дэффид начал называть себя принцепсом, поскольку решил, что магистр оффиций в Константинополе уже есть, а это звание свободно…

Пробуждение казалось неполным, мысли ворочались вялые и неохотные. Клирик не чувствовал ничего — вообще ничего. Это было неприятно. Зато и боли не было. Как и страха. Потом пришло осязание. Тело принялось чутко ощущать рубашку и простыню, крошку под левой пяткой, вихрение воздуха, давление солнечного света на волосы. Клирик подумал, что в таком состоянии легко бы прошел андерсеновский тест на горошине. Обрадовался, что чувства возвращаются, — и тут тело словно исчезло. Не до конца — он точно представлял его положение в пространстве, позу, но не окружающий мир. Потом ушло и это, зато рот по очереди наполнился сладким, соленым, кислым, горьким. Горечь держалась дольше всего, когда ж истончилась и рассеялась — глаза распахнулись сами собой, постреляли по сторонам, вверх-вниз: незнакомая комната, на тонком матрасе спит Луковка, подложив под голову деревянный чурбачок, рядом с ней висят два серебристо-туманных облачка. Сущности! Обе. Веки начали опускаться. Клирик сопротивлялся изо всех сил — но глаза сомкнулись неумолимо, как аварийные двери при аварии щита под тасманийским проливом… Зато развернулись уши.

— Подслушивает! — возмутилась одна из Сущностей. — Ты говорил…

— Мне лучше знать мое творение! Это тестовый прогон органов восприятия. Уши шевелятся, но она ничего не понимает. Просто проверяются глаза, нос, уши. И прочее.

— Вот именно, уши. Знаешь, как бывает?

— Знаю. Например, некто берет с полки не ту инструкцию. В результате запускается механизм полной регенерации организма. Которая вообще-то раз в десять лет происходить должна! Для омолаживания.

— Их у тебя там много было, одинаковых!

— Так читать нужно. Маркировки. На корешках. Я что, это тело с нуля делал или как? Проще галактику подвинуть. Шутка ли — протоплазменный организм, не подверженный старению. Но у меня была наработочка… Взял за основу. А инструкцию старую оставил рядом с новой. Чтобы перечитывать и восхищаться — как можно превзойти самое себя. Выше головы прыгнуть. Никак не меньше, поверь.

— Выше твоей скакануть нетрудно. Впрочем, ты этим регулярно занимаешься…

— А ты нет? А зачем было обложку затирать? И титульный лист переделывать?

— Так показалось правильнее. Как будто у тебя ошибок не случалось! Вспомни спор о совершенном мире! Тебе тогда славно в луже довелось посидеть!

— Мне, да? В луже, да? А припомни муравки! Где они, а? И винтики голубые! А сейчас, если не угомонишься, я тебе задам крепкую взбучку! Я тебе…

Клирик бы еще послушал. А уж сказал бы! Но уши аккуратно прижались к голове, и звуки поглотила ватная тишина. За тишиной пришла боль, яркая, яростная — и уход сознания Клирик счел бы за благо, если б успел хоть что-то счесть. Он не знал, что остался без пригляда ненадолго, из-за аккуратности приемной матери да из-за того, что в него с утра удалось влить немного жидкой пищи. Глэдис выносила судно. Возвращаясь, услышала голоса. В комнате больной громко и увлеченно спорили на непонятном языке. Распахнула дверь — никого, только Луковка спит в своей простенькой постели. Отказалась от Немайн отходить. Говорит, нужна буду — вот я, растолкал — и готова. Голову назад откинула, улыбается чему-то, будто на солнышке греется. Глэдис поняла — Добрые Соседи навестили. А вот на беду или на радость — неясно. С учетом недоброжелательства Гвина и Мабона — опасно. Пусть и дни уже не их — сила у старых богов еще осталась. Значит, одну Немайн нельзя оставлять ни на мгновение.

Потрясла Луковку за плечо.

— Я нужна?! — сразу подхватилась та. — Что сделать?

— Ничего. Не поспать несколько минут. Я скоро Эйлет пришлю. И Анну разбужу. Всю ночь не спала — но не друидов же звать? И вот. Возьми.

Сняла с пояса нож. Не оружие, конечно… но хоть что-то.

— Держи. Защищай Немайн.

Мелькнула мысль — нужно в комнату оружие дочери перенести. И как неправильно, что Немайн поместили в этом домике. Теперь до трактира еще добежать надо…

Когда перед Нион Вахан встали два сияющих облака, та неумело выставила перед ними свое жалкое оружие.

— Уходите! — ирландское слово вырвалось само собой. Так учили, так с детства учили — ирландский язык колдовства и богов.

— Мы не желаем дурного, — сообщило левое облако. Разумеется, по ирландски. Облака… Боги иногда принимают такой облик. И их двое. Двое! Гвин и Мабон? Отчаяние билось о ребра, как рыба на противне. И можно победить!

— Уходите! Я сильная! Я ватесса-пророчица!

Поза Нион переменилась. Ноги напружинились, спина по-росомашьи выгнулась, левая рука выдвинулась вперед, готовая располосоваться о клинок врага — лишь бы у правой появился шанс нанести удар коротким стальным когтем…

— Я — это она! — злоба и радость. — Я Немайн! — И холм Гвина встал за спиной как свидетель победы. — И я сильнее вас!

— Мы хотим помочь, — объявило правое облако.

— Вы ее не тронете!

— Мы ее не тронем. Мы только оставим это. — Левое облако немного расплылось вбок — над низким столиком. И из него медленно, как осенняя морось, опустилась толстая книга.

— Книга написана понятным вам языком, кроме вложенного под окладом письма. Это письмо предназначено той, которой ты иногда бываешь. Письмо личное. А книга про то, как лечить Немайн. От всего, что бы с ней не приключилось. И про то, как ей оставаться здоровой и не болеть. Прочтешь и будешь ухаживать за той, которой ты иногда бываешь. Так. А вот это — самой Немайн. — На пол тяжело грохнулось с десяток томов того же размера. Жалобно вскрикнули доски. — То же, что и вам, но подробнее. Этот язык знает только она. Это все.

— Я не умею читать! — в голове Нион билось отчаяние.

— Уже умеешь, — сообщило правое облако. — Это тебе за беспокойство. И мужество. Прощай, храбрая!

И оба облака исчезли, внезапно и вдруг. Хлопнула дверь. Эйра только взвизгнула коротко и вскинула щит. Глэдис резко спросила:

— Что происходит?!!

Анна заворковала низко до хрипоты, ласково до дрожи:

— Брось нож, милая… Спокойно, дорогая, спокойно, все хорошо, но нож брось…

Луковка медленно развернулась. На горящем лице холодные глаза. Не ее. Улыбнулась.

— Это были друзья, — сообщила она. — А вы… вы думать не смейте, что я Немайн повредить способна. Если я беспокою, если не нужна — могу себя убить. Ее семья вы, вы ее защищайте дальше.

Развернула нож к себе. Примерилась ударить под левую грудь, меж ребер.

— Не смей! — рявкнула Глэдис. — Нож выбрось!

— Я нужна?

Нион разжала пальцы. Нож выпал, глухо стукнул о деревянный пол.

— Мама, ты зря дала нож полубузумной. Хорошо, она не зарезала ни сестру, ни себя…

— Нет, Эйлет, тут что-то не так… Луковка Вахан, ты почему ножом машешь? Отвечай!

— Я — это она. Приходили боги. Двое. В сияющем облике. Кто — не узнала. Немайн дала силу, я встала против — но это были друзья! А я на них чуть не напала… Едва не убила, глупая! А они книгу принесли и письмо… А Немайн сильная. Даже сейчас. И хорошо с ней рядом.

Нион села на свою помятую постель. Снова Луковка-недотепа.

— Я недоспала свое, — сообщила, отрубаясь, — сейчас еще немного вздремну. Хорошо?

Книга оказалась доступна только Нион и Анне — обе знали ирландский, обе умели читать. Зато желающих послушать перевод — множество. Ради такого случая и друидов пригласили — ирландский у них родной, да и буквы знали. На уровне — высечь что-нибудь на камне. То есть разобрать текст могли, но делали это медленно и натужно.