Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути - Виктор Дьяков

– Это почему? – насторожился Ратников.

– Да так, – Фольц явно замялся. – Хоть он и офицер, и вы ему больше доверяете, чем мне, но человек он нехороший.

– Погоди, погоди… Что, Малышев уже кого-то тренировал? – заинтересовался подполковник.

После небольшой паузы Виктор нехотя ответил:

– Да нет. Просто мы как-то с Церегидзе попросили его показать, как правильно боксировать, перчатки принесли.

– Ну?

– Я-то баловался когда-то, немного умею. В общем, отработал с ним раунд. А Зураб ведь без понятия. Разве так можно, имея первый разряд и такой удар с новичком в полную силу боксировать? Не спортсмен он, а какой-то зверь, – с трудом сдерживал негодование Фольц.

– Что же все-таки там у вас случилось? – подталкивал солдата к конкретности Ратников.

– Вы, товарищ подполковник, только к нему сына не подпускайте, – ушел от прямого ответа Фольц, после чего стало ясно, что больше он ничего по этому поводу не скажет.

– Ладно, посмотрим. Уж больно маты там плохие у вас… Но решать будем, при первой оказии попробую у начфиза новые раздобыть…

Ратников поверил Фольцу, хоть и не смог до конца его «разговорить». «Действительно, Игорь здоровый парень, ему нужен выход для энергии. В Люберцах он уже привык к регулярным тренировкам, и здесь хочет продолжить, только с этой тупой качки переключился на более интересную и динамичную борьбу, благо есть с кем заниматься. Все правильно, мужает парень, такой возраст, и чем плох тот же Фольц – хороший, честный парень. А с Малышевым надо срочно разобраться, что-то много у него в последнее время проколов образовалось». – Фольц вышел, а Ратникова не покидали тревожные мысли. – «У кого еще можно узнать, что же там произошло во время этой боксерской тренировки? Где сейчас Церегидзе?…. В карауле кажется…».

На улице работа шла полным ходом. Снег укладывали на вал и тут же плотно утрамбовывали. Ноги сами понесли Ратникова в караульное помещение. Там тоже кипела работа.

– Командир идет! – негромко, во внутрь караульного помещения крикнул боец, орудующий ломом у входа, отдалбливая лед.

Послышались спешные шаги, и в дверях появился начальник караула сержант Церегидзе, невысокий, одинаково широкий в плечах и бедрах и оттого кажущийся квадратным. Сержант доложил. Его грузинский акцент звучал не так резко и гортанно, как и большинства его земляков, но спутать было невозможно – так по-русски мог говорить только грузин.

– Все нормально? – переспросил подполковник.

– Так точно, порядок наводим, – подтвердил сержант.

Зураб Церегидзе обладал невероятно тихим для кавказца нравом. Офицерские жены диву давались, что в их присутствие, в магазине, или во время совместных поездок на школьной машине в Новую Бухтарму, Зураб стыдливо опускал глаза и краснел как девушка. Мало того, что он сам страдал от столь несвойственной кавказскому человеку застенчивости, Гасымов и Ко подвергали его постоянным упрекам. Упрекали за то, что тот будучи «стариком» и сержантом не вступается за земляков, что честно тянет сержантскую «лямку», за то, что дружит не с кавказцами, а с немцем Фольцем и не пляшет под гасымовскую «дудку», под которую на дивизионе уже «водили хоровод» едва ли не все остальные кавказцы. Видимо, желание доказать землякам, что и он мужчина, спровоцировало однажды Зураба на нехарактерный для него поступок. В октябре началась «смена поколений» (старослужащие увольняющиеся в ноябре почти сдали «полномочия», а «майские» начали вступать в «права»). «Новый старик» дизелист Матвейчук заступил в наряд по дивизиону. После отбоя, пользуясь тем, что дежурный офицер ушел проверять караул, он решил организовать помывку полов в столовой, ленкомнате и прочих помещениях руками нескольких «молодых». Вместе с русскими, украинцами, узбеками и татарами, он стал поднимать и их однопризывника азербайджанца. Гасымов, не вставая с койки, посоветовал не трогать земляка, на что Матвейчук пообещал и самого Гасымова на «пола» запахать, если не заткнется. Ситуация сразу обострилась. Гасымов вскочил, готовый кинуться в драку, ему на подмогу поднялись все кавказцы независимо от призыва, кроме Церегидзе и Григорянца. На помощь Матвейчуку поспешили все остальные «старики», за исключением Фольца. Виктор по понятным причинам старался избегать подобных «мероприятий». Численный перевес и немалый имели «старики». И тут совершенно неожиданно вскочил и Зураб. Колеблясь между однопризывниками и земляками он все таки предпочел в конце концов земляков. Сорвавшись с койки, он схватил табуретку и обрушил ее на огромного связиста Линева. До головы к счастью не достал, но, попав в плечо, вывел из строя ударную правую руку гиганта. Непонятно, то ли травма самого здорового «старика», то ли полная неожиданность поступка тихони Церегидзе повлияла на обе стороны, но драка не состоялась. Все закончилось словесной перепалкой, которую и застал, вернувшийся после проверки караула дежурный офицер. Так что пришлось в ту ночь свежеиспеченному «дедушке» Матвейчуку орудовать шваброй самому. А подробности уже стали известны позднее.

Ратников зашел в караулку и узрел хорошо ему знакомую картину: облезлые зеленые стены и промерзшие, в инее углы, электророзетки, пожелтевшие от постоянного присутствия в них вилок электрообогревателей. В комнате отдыхающей смены смрад и вонь, оставшаяся с ночи от сушащихся на батареях портянок. Караульных отдыхающей смены в комнате нет – они все работают. Обычное явление всесоюзного масштаба – разве можно отдыхать даже тому, кому положено, если начальство завтра с проверкой приезжает.

Не став выяснять обстоятельств «боксерского поединка» у Церегидзе – сержант при исполнении, и вроде бы, совсем не пострадал, пусть спокойно несет службу дальше – Ратников решил попытать самого Малышева.

Офицеры-холостяки питались в казарме из солдатского котла.

Малышев, зайди ко мне! – не стал откладывать дело в долгий ящик подполковник, увидев Николая, выходящего из комнаты, где завтракали офицеры. Когда старший лейтенант зашел в канцелярию, подполковник повысил тон. – Потрудитесь заправиться и перестаньте жевать!

Неожиданный переход на «вы» давал понять Николаю, что командир настроен к нему весьма неблагожелательно. Малышев встрепенулся, оправил портупею на шинели, спешно проглотил остатки пищи, принял положение схожее со «смирно». Четыре года курсантских, а потом еще два офицерских выработали в нем механическую реакцию на подобное обращение старших начальников.

– Что там у тебя произошло с Церегидзе? – по-прежнему сурово вопрошал Ратников.

Николай напрягся, переспросил:

– А что у меня с ним могло произойти?

– Это я тебя и спрашиваю!? – подполковник уже заметно злился.

– Не знаю о чем вы, он же не мой подчиненный, – Малышев пытался казаться спокойным.

– Ты боксировал с ним!?

– Ах, вот вы о чем, – Николай сделал вид, что вопрос командира только сейчас стал ему ясен. – Да, я показал ему кое какие приемы.

– И чем этот показ закончился!?

– Да ничем… Я, правда, немного не рассчитал силу удара, – без малейших признаков вины или замешательства признался Николай.

– Слушай, друг ситный, мне что-то в последнее время твои художества стали надоедать. Что-то, пока ты звание ждал, то руки не распускал, да и национализм свой особо не выпячивал. А звезду получил – как с цепи сорвался. Церегидзе-то за что ударил!? Парень смирный, мухи не обидит, служит хорошо!

– Вы говорите, мухи не обидит? – криво усмехнулся Малышев. – А остатки той табуретки, которой он Линева отоварил, видели!?

– Так, то же другое дело. У него же выбора не было, иначе бы массовая драка случилась, ЧП. А он не дал над «молодыми» издеваться, ночью их поднимать, – как мог оправдывал Ратников Зураба, хоть совсем не был уверен, что тот действовал из таковых побуждений.

– Да, ну что вы, товарищ подполковник, каких молодых, он за земляков вступился, – своим тоном Малышев выразил удивление, что командир сам не додумался до этого. – А у меня с этим грузином все было в норме, обычная боксерская тренировка. Тем более он сам меня попросил.

– Какая там тренировка? Ты же боксер, разряд имеешь, а он в первый раз перчатки одел!

– Я вам еще раз говорю, я его не принуждал, он сам напросился.

– Он же поучиться хотел, а не получить нокаут!

– Что он хотел, я не знаю, – Малышев уже отвечал с легким раздражением.

– Куда ты его ударил?

– Точно не помню… кажется в солнечное сплетение, – равнодушно пожал плечами Николай.

– Если бы ты так поступил с какой-нибудь сволочью, нарушителем воинской дисциплины… Но ударить такого… Как к тебе теперь солдаты будут относиться, ты подумал об этом?

– Вы, товарищ подполковник, за меня не беспокойтесь, и о своем авторитете среди бойцов, я как-нибудь сам позабочусь.

– Да не о тебе речь. Ты же вносишь межнациональную напряженность во внутридивизионную жизнь. Сначала Гасымов, теперь Церегидзе.