Кетополис: Киты и броненосцы - Грэй Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Использовать прошлогодние повозки – значит покрыть семью несмываемым позором. Гарби на такое никогда бы не пошли – это Булланы могут лишь подправить резьбу, да заменить пару фигур и думать, что никто не заметит.
– С тележкой все хорошо, – безжизненно ответил Бартас. – Все готово к параду.
– Что-то я не слышу радости в голосе, – Золтах попытался подбодрить сына. – Готов поставить полукрону на то, что в этом году кубок будет наш! Люблены и Годси будут локти кусать от зависти…
– Да, папа, – вздохнул Бартас и, наконец, решился: – Пап, а ты уверен, что надо себя пристегивать?
– Мы уже обсудили этот вопрос, – буркнул Золтах. – И я не вижу смысла к нему возвращаться. Все! Лучше бы сказал, как там с вином? Созрела уже рыба?
Всеми силами он старался увести разговор в сторону. Образ неумолимо приближающейся мусорной кучи живо стоял перед глазами, и у Золтаха не было ни малейшего желания снова пережить подобное.
– Рыба созрела. Но ремни ведь слабые, а вдруг что порвется? Ты же можешь упасть…
Можешь упасть! Ха! Да без ремней его падение будет просто неизбежно, а так… Золтах специально ждал последнего дня перед Праздником, прежде чем сообщить сыновьям радостную новость. Чтобы они не успели подготовиться. Нет уж, в этом году победа останется за ним!
В дверь робко постучали.
– Ну, кто там еще? – с раздражением спросил Золтах.
В приоткрывшейся щели мелькнул длинный нос Халлека, младшего из сыновей. Парень явно не решался войти.
– Да входи давай, – махнул рукой Золтах.
Халлек прошмыгнул в комнату и остановился у порога, теребя в руках церемониальную шапочку. Смотрел он то под ноги, то на стены, опасаясь встречаться взглядом с Золтахом.
Натворил чего, и мать отправила отчитываться перед отцом и старшим братом? Но что он мог натворить, не малец уже – почти семнадцать. Хотя, говорят, на прошлой неделе его видели в компании Уллики Годси…
– Что случилось? – сказал Золтах, чувствуя, как в груди заворочалась склизкая змея дурного предчувствия. Они ведь даже не помолвлены…
– Паапа, – осторожно начал Халлек, и звук его голоса заставил Золтаха вздрогнуть. Когда начинают вот так тянуть слова – жди беды.
– НУ?!!
– Тележка, – выдохнул Халлек.
От сердца отлегло. Золтах широко улыбнулся.
– Что там с тележкой? – почти радостно сказал он. – Колесо отвалилось? Ну, замените!
Хеллек замотал головой.
– Ее украли, пап.
– О! – Золтах несколько секунд переваривал эту новость. Она была слишком абсурдной и нелепой, чтобы сразу уложиться в голове. – Как украли? Кто?
Хеллек дернул плечом.
– Я не знаю, пап. Матрос какой-то, с трубкой. Я увидел, как она заворачивала на Серебряную, побежал, но было уже поздно…
– Проклятье! – подал голос Бартас.
– А ты чем занимался?! – крикнул Золтах. – Кто должен был за ней следить?
Хеллек замялся, опустил взгляд.
– Ну мы… Разговаривали с Улликой. Про Праздник…
– Это Годси! – выдохнул Золтах, вскакивая со стула. – Завистники проклятущие! Специально подослали свою девку…
– Но, пап…
– Ничего, они у меня еще получат! – пылая праведным гневом, Золтах шагнул к двери. В этот момент его схватили за рукав.
– Полкроны, пап, – сказал Бартас, протягивая ладонь. – Ты поставил полкроны.
21. Фокси Лампиер среди мулов и обезьянСкрежет ворот прогремел на половину порта. Металлический визг поднялся и застыл на самой высокой ноте, заглушив доносящуюся издалека ругань. Не успел он стихнуть, как на смену ему пришел свист пара и стук шатунов – если судить по звукам, во двор въехал по меньшей мере паровоз. Невидимый паровоз остановился, но еще долго пыхтел, словно кашалот, пытающийся отдышаться после глубокого погружения.
Спустя несколько минут раздались шаги, и в ангаре появилась знакомая жилистая фигура. Замерла в недоумении.
– Рыбий пузырь, есть тут кто?
Молчание было ответом.
– Ку-ку! – сказал Фокси. – Эй! Копченая разинька, куда делись эти остолопы?
– Господин Лампиер, это вы? – отозвался, наконец, Фласк.
Компаньоны вышли на свет. В первый момент, когда раздался скрежет, они запаниковали – особенно самоуверенный певец. Место было не самое приятное, да и нервы расшатались дальше некуда. Мало ли кто мог здесь появиться? Меньше всего певцу хотелось встречаться с таинственными «мучеными» – кто знает, может, они от опытов на китах перешли к опытам на людях? Фласк не собирался обзаводиться механическим глазом и парой гироскопов. Зачем ему гироскопы?
– А кого еще, жареная селедка, вы ждете? – удивился старый моряк. Он оглядел компаньонов, хмыкнул.
– Проклятые обезьяны! – сказал Фокси.
Такого компаньоны не ожидали. Они уже привыкли к ослам, остолопам и дуралеям, но новое прозвище показалось им обидным. Видимо, с непривычки.
– Мы?
– При чем тут вы? – удивился старый моряк. – Днем в какую-то шишку бросили бомбу, говорят, обезьяна та беглая. Или анархисты. Как в прошлом году, когда на Канцлера покушались. Ну не ослы ли? Меня патруль остановил, морпехи. Говорят – документы давай, Фокси, проверять будем. Я им сказал: смотри на мое лицо, юнга. Будто старого моряка трудно отличить по физиономии от всяческой мартышки?!
– А они что?
– Лейтенантик ими командовал, говорит: люди произошли от обезьян, ты не знал, старик, что ли? Вроде как срезал. Я ему тогда отвечаю: я-то знаю, от кого я произошел. От крещеных папы с мамой. А вот тебе, сынок, надо у своей мамаши поспрашать, как там дело было… Ну, мне и засветили прикладом, чтоб не умничал, вареная акула. Хотели еще добавить, но их какой-то полицейский чин с собой позвал.
– Ээ… вам больно, шкип?
Старик почесал подбородок.
– По сравнению с чем? Если сравнивать с тем, как линь от гарпуна обматывается вокруг твоей икры, а загарпуненный горбач уходит на глубину? Линь натягивается, пережимает мышцы и жилы, нога мгновенно синеет, тебя тянут твои товарищи, а обрезать линь нет ножа. Горбач набирает скорость и выжимает пятнадцать узлов – эдакая-то махина! Линь режет плоть и скрежещет о кость, ты орешь, бьешься в судорогах, товарищи держат твое выгибающееся тело, в глазах твоих краснеет, кажется, нет муки горшей! Линь, наконец, ломает кость, брызжет кровь, линь ускользает в воду вслед за китом, ты падаешь на дно вельбота и орешь как поросенок, а из остатков твоей ноги хлещет красным, заливая все вокруг, – и ты сам в своей крови, смотришь, как на дне вельбота, в розовой воде и пене валяется чья-то нога в ботинке, и не сразу понимаешь, что нога эта – твоя… Нет, спасибо, не очень больно.
Планкету стало дурно.
– Это случилось с вами? – спросил певец. Он выглядел не лучше механика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});