Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях - Константин Базили

Изучением арабского языка ограничивается все воспитание сирийских мусульман. Во всех городах, даже во многих селениях, при мечетях, служители религии обучают детей грамоте по Корану. Нынешние арабы мало понимают язык своего богослужения; самый выговор значительно изменился, так что правильное чтение и просодия Корана требуют уже долгого изучения и усовершенствования, которого немногие достигают. За исключением Корана и его толкований, на которые тратят свой век ученые арабы, древние памятники литературы никому не доступны, никто о них не помышляет, и, можно сказать, они в Сирии не существуют. Светлый век халифов давно прошел и, кроме изнеженности нравов, другого следа не оставил в потомстве. Сирийские арабы и теперь по мягкости нрава, по близости к тем местам, где некогда процветала их литература, по богатству и по красотам своего языка и даже по природным способностям доступнее образованию, чем турки; но, с одной стороны, они лишены тех средств, которые доставляются правительством в Константинополе турецкому народонаселению, и того поощрения, которое оказывали многие султаны национальной литературе; с другой — непрестанные политические волнения Сирии всего менее благоприятны наукам. Ни одной типографии не имеют мусульмане во всей Сирии; других печатных книг на арабском языке не знают, кроме тех, которые изданы в Каире по повелению Мухаммеда Али, и те мало находят читателей между мусульманами.

Трапеза во дворце шейха. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.

Таким образом, хотя наука Корана более распространена в народе сирийском, чем в остальной Турции, и хотя здесь встречается более людей низшего сословия, знающих читать и писать, однако существенного образования в Сирии менее, чем в Египте и в Европейской Турции. Замечательно притом, что из Сирии и Египта менее, чем из всякой другой турецкой области, вышли люди государственные; а это более приписать можно отстранению арабов от государственной службы, по причине различия языка и племени, чем недостатку в них способностей. В массе сирийского народонаселения более природных дарований, чем в других племенах империи. Самое физическое и гражданское образование края, раздробленного на маленькие общества, более или менее самостоятельные, благоприятствует развитию правительственных способностей, заменяющему на Востоке в государственных людях всякое теоретическое познание. Отчужденные от поприща государственной службы и поставленные наряду с подвластными народами, арабы направили свой природный ум к утонченности в обращении; наследственное красноречие, свойственное гению арабского языка, обратилось у них в усугубленное выражение таких учтивостей и приветствий, которые в переводе показались бы ирониею, но составляют существенную часть разговоров и переписки всех сословий и неизбежны даже в семейном кругу[289].

Арабские женщины в традиционной одежде. Рисунки акварелью У. Вильда, 1830-е гг.

Соответственное тому направление приняла и единственная наука, в которой исключительно упражняется арабский гений с того времени, как он отказался от математики и от медицины и от всего ученого наследия халифата. Мусульманское богословие, упроченное заблаговременно гением арабов, в противность основной мысли о простоте Мухамедова закона, не состоит уже в исследовании таинств религии и откровений ислама, но в толковании эпитетов Божества и метафизического их значения. В сих-то отвлеченностях, сопряженных с потаенными сокровищами грамматики древнего языка (на́ху), логики и риторики, заключается весь круг воспитания в высших училищах мусульман. Поэтому неудивительно, что чем выше ступени общества, тем превратнее понятия ихо морали. Искусство духовных законоучителей, которым равномерно предоставлено практическое судопроизводство в делах гражданских и уголовных, состоит не в том, чтобы исследовать запутанное дело и решить на основании закона, но в том, чтобы софизмом приноровить закон, чуждый обстоятельствам, к тому решению, какое заблагорассудится подкупному всегда в Турции правосудию. В сем отношении сирийские кадии и муфтии отличаются своим искусством во всем исламе.

Замечания эти послужат к тому, чтобы оценить в настоящей мере преобладающее мнение о чрезмерном фанатизме и набожности сирийских мусульман и лучше понять отношения их к христианам. Если возьмем в соображение моральное и гражданское развитие сего племени, в сравнении с остальными мусульманами, не совсем справедливым покажется приписывать ему безусловно фанатическую ненависть к христианам. Сирия была первым и кровопролитнейшим полем борения двух религий. Стены Дамаска, равнины Хамы и Антиохии орошены кровию героев-мучеников ислама. За тем целых два века длилась в Сирии беспощадная война между христианским дебелым рыцарством и полчищами мусульман. Еще в исходе прошлого века герой Запада взволновал своим походом эту страну, которая видела в Наполеоне преемника памятных ей крестовых вождей. Наконец, чрез Сирию лежит путь всем набожным мусульманам Турции, России и Северной Персии, которые идут ежегодно на поклонение в Мекку. Эти впечатления и воспоминания должны, без сомнения, питать фанатизм в сирийских мусульманах. Впрочем, не доверяя рассказам путешественников и гиперболическим жалобам сирийских христиан, беспристрастный наблюдатель удостоверится в том, что в Сирии менее фанатизма, чем в большей части других турецких областей. В турецком племени изуверство грубее и постояннее, чем в арабском. В арабском все чувства пылки, но вскоре истощаются. Если даже сравнить завоевания арабские с турецкими, которые равномерно служили проповедью закона, то в первых встречаем черты терпимости, чуждой туркам. Проявляющееся и ныне по многим местностям Сирии изуверство должно исключительно приписать усилиям правительства[290]. Турки домогаются укрепить религиозным чувством вялые политические узы завоеванного края. Повсюду, где тождество гражданских обстоятельств сблизило христиан с мусульманами, как в Акьаре, в Аджелуне, в Гауране, в Кераке, два народа живут в добром согласии между собою. Краткий период египетского правления служит доказательством влияния, какое может иметь правительство на народ в Сирии относительно веротерпимости. Тогда христиане пользовались в Сирии такими правами, каких не ведают подданные султана ни в одной турецкой области.

Духовная жизнь проявляется сильнее в восточных племенах, чем на Западе, и имеет несравненно более влияния на политические судьбы народов. Почитая основою народности не происхождение, не племя, но единственно религию, сирийские мусульмане не видят во владычестве иноземцев-оттоман никакой обиды для своего края. Турецких чиновников они не любят за их безнравственность и спесь, но питают много привязанности к своему султану, и есть еще много людей в Сирии, которые верят в его всемогущество и почитают его верховным владыкою мира и раздавателем венцов всем земным царям. Торжество малочисленной турецкой армии над огромными силами Ибрагима в 1840 году укрепило в народе эту мысль, а присутствие англо-австрийского флота убедило в том, что султан силен по своему произволу употреблять, в случае надобности, полки и корабли других государей как данников. Турецкие паши усердно взлелеяли эти народные поверия арабов. Загнанные Ибрагимом дервиши-бродяги и нагие чудодеи, с копьями в руках, с погремушками на шее, с вдохновенными бреднями, показались вновь в сирийских городах и продолжают услаждать народ всякими отвратительными зрелищами. Ни один паша не посмел отказать им в приеме и даже в угощении; разве святоша состоит в разряде тех, которые живут без пищи. Несмотря на их наготу — им доступны гаремы и даже нередко брачное ложе с ведома мужа[291]. Иные верхами проезжают по улице, умощенной телами верующих, и вера так сильна в народе, что вместо боли в боках или на спине, под копытом раскованной лошади, страдальцы чувствуют усладу. Этих суеверий в арабском племени несравненно более, чем в турецком, по мере силы воображения и природной склонности арабов ко всему чудесному. Где нет живого святоши, хранится, по крайней мере, благоговейное предание о ком-либо умершем, и гробница его, где порою зажигают лампаду, и дерево, под которым он отдыхал и к которому больные привешивают всякие тряпки для своего излечения. Таков южный человек. Мухаммед проповедовал чистый деизм, с воспрещением всякого поклонения твари, и порицал символическое наружное благопочитание христиан. Но в борьбе с наследственными суевериями своего народа он сам был принужден действовать более на воображение, чем на ум, чем на чувство своих последователей, и сам проложил ту стезю, по которой подвизаются и ныне отвратительные бродяги[292].