Русская фантастика 2015 - Андрей Бочаров

– Ты… да что же ты делаешь? Киселек… Ты же скотобаза потная, да я ж тебя… – прохрипел майор. И тут Кисель ударил его в лицо. Огромный кулачище срочника, точно обернутая в тряпку гиря, с глухим хрустом врезался в лицо офицера, ломая нос, вышибая зубы. Майор снова отлетел к стене, как-то жалко, протяжно всхлипнул и упал, больше не пытаясь подняться. Кажется, он был без сознания. Толстяк застыл, словно механическая кукла без завода, а затем вдруг повернулся спиной к поверженному врагу и завопил, завыл что-то плаксивое, нечленораздельное, как огромный, расстроенный ребенок, еще не вполне овладевший речью. Он взмахивал огромными руками, топал столбообразными ножищами и жаловался, и обвинял неизвестно кого.

Все это время галки на ветвях орали, не переставая. И вдруг затихли. Затем стая медленно поднялась. Черное тело вытянулось в теплом вечернем воздухе. На глянцевых боках небесного монстра вспыхнули раскаленные капли уходящего света. Миг, и масса птиц исчезла за клубом. Лишь в отдалении звучали еще пронзительные голоса.

Ребята положили майора на загрунтованный щит. Понесли в лазарет. Кто-то неуверенно говорил, что нести нужно осторожно и что сломанные ребра могут воткнуться в легкие. Я остался с Киселем. Гигант перестал кричать, выдохся и тяжело опустился на край парапета. Он продолжал что-то тихонько нашептывать, и я наклонился к нему, прислушиваясь.

«Зачем, ну зачем так? Он же маленький, беззащитный…» – шептал срочник. Я сходил в трансформаторную, принес котенка, показал его Киселю. «Видишь, со зверьком ничего не случилось». Гигант недоуменно уставился на меня, потом на котенка и вдруг резко замотал головой, разбрызгивая слезы. И тут я понял. Котенок был ни при чем. Кисель говорил про майора! Я был так ошарашен, что не мог выговорить ни слова, только промычал что-то банально-успокоительное. Кисель на это просто пожал плечами и всхлипнул. Мол, не о чем говорить. Я хотел сказать ему, что глупо заботиться о том, кто тебя унижает, но потом на одно мгновение представил себе мир глазами Киселя. Мир, где все живые существа священны и нет разницы между новорожденным котенком и свихнувшимся офицером-педерастом, где обо всех нужно одинаково заботиться. Быть рядом, сносить шалости, кормить. Если понадобится, то и собой. Но что же, в таком случае, произошло сейчас на бетонном парапете? Ведь не может быть, чтобы стая безмозглых птиц управляла сознанием человека? Я не знал ответа, понимая только, что через Киселя прикоснулся к чему-то бесконечно чуждому и пугающему. И если мне от этого хотелось бежать без оглядки, то каково было великану?

Ночь прошла в беспокойном сне. Утром, явившись во двор, мы увидели пустырь, парапет и бетонные ступени, покрытые слоем белого птичьего помета. То же самое случилось с машинами на стоянке и парадным входом в клуб, плацем и палатками. Правда, триптих с мотопехотной бригадой галки отчего-то не тронули. Наверное, тоже любили облака.

На утренней поверке про инцидент с Киселем ничего не говорили. Только потом от Стеллса мы узнали, что толстяка увезли из части. Что под трибунал он, скорее всего, не пойдет и будет комиссован по дурке с принудительным лечением.

Куманюк пролежал в госпитале до нашей присяги, ребра и нос ему починили. Вскоре пришла долгожданная разнарядка, и майор отправился разжигать пламя патриотизма в сердцах курсантов.

Прежде чем уехать, Куманюк пришел на задворки клуба. Мы как раз заканчивали последний плакат. Это был русский солдат на фоне деревенских изб в окружении цветущих садов и подсолнухов. Над головой солдата простиралось бескрайнее синее небо. Внизу красовалась надпись «На страже мира». Майор долго стоял молча и смотрел, как мы работаем. Синяки еще не совсем сошли, и от этого политрук выглядел жутковато. Наконец, он подошел и очень вежливо, почти робко попросил кисть. Мы не могли отказать. Следующие полчаса Куманюк очень старательно рисовал над головой солдата пышное облако. Уступчатая белая колонна стремительно возрастала, грозя упереться в край плаката, и с каждым мазком все больше походила на толстого нескладного великана.

Майк Гелприн

Моль

Совладелец частного сыскного агентства «Иголка в стогу» Герман Иванович Солдатов слыл человеком обстоятельным. Правда, когда Солдатов служил в санкт-петербургской сыскной полиции в должности надзирателя, считался он, напротив, ветрогоном и выжигой. Знался с ворами, с картёжниками, с хипесниками и прочей сомнительной столичной публикой. В притоны захаживал запросто, в воровские малины и на квартиры, где играли на интерес. Немудрено, что до старшего надзирателя Солдатов не дослужился, а был по-тихому из уголовного сыска отчислен и уволен в отставку без выплаты содержания.

Был Герман Иванович высок, рыжеволос, рыжеус и голубоглаз. Горькую шибко не пил, но при случае не отказывался. С девками особо не путался, но мог иногда загулять. Попусту языком не трепал, но и за словом в карман не лез.

С Полиной Петровной Вяземской Солдатов познакомился при самых что ни на есть любопытных обстоятельствах. Произошло это в ночном питейном заведении на Лиговке, которое по иноземной моде именовалось баром. Полина присела рядом с отставным сыщиком на высокий табурет у стойки, извлекла из сумочки британскую сигаретку и милостиво дождалась, пока Солдатов поднесёт зажигалку. Изящно прикурила, представилась, посетовала на ударившие под Рождество морозы и, наклонившись к новому знакомцу, доверительно сообщила, что замёрзла до неудобно сказать чего. Солдатов понятливо кивнул. Щёлкнул пальцами и велел нести для дамы «Русскую особую».

Выпивать, однако, Полина не стала, а, мило покраснев, извинилась и направилась в дамскую комнату. Солдатов проводил её задумчивым взглядом, после чего убедился в отсутствии бумажника в боковом кармане пиджака. Тогда из внутреннего он извлёк и бросил на стойку купюру трехрублёвого достоинства, сказал «без сдачи» и, вальяжно ступая, двинулся на выход.

Выбравшись на мрачную, занесённую колючим январским снегом Лиговку, Герман Иванович вмиг всякую вальяжность утратил. Он метнулся под арку проходного двора, скорым шагом его преодолел и, оказавшись на задках питейного заведения, поспел как раз вовремя, чтобы ухватить за локоть Полину, покидающую дамскую комнату через окно.

– Побеседуем? – предложил Солдатов, предъявив несколько старомодный пистолет системы «Купцов Калужский». – Ну-ну, не отказывайся, милочка, пройдём в авто, у меня дома нам будет удобно.

Получасом позже Герман Иванович разлил по фарфоровым чашечкам китайский жасминовый чай и, подперев могучим кулаком подбородок, довольно бесцеремонно стал гостью разглядывать.

– Нравлюсь? – сухо поинтересовалась та.

Солдатов с ответом помедлил. Субтильная черноволосая визави красавицей не была, но интересной назвать её можно было без всяких натяжек. А ещё, пожалуй, дерзкой. Какая-то особенная у неё дерзость, что ли, рассудил отставной сыщик. Не та, что присуща вульгарным столичным штучкам и бесцеремонным нагловатым провинциалкам.

– Вполне нравишься, – подытожил Солдатов. – У меня, если позволишь, вопрос.

– Нет.

Герман Иванович пригубил чай, подкрутил рыжие, подковкой, усы.

– Нет так нет, – легко согласился он. – Но ты ошиблась: я не спрашиваю согласия, прежде чем уложить девку в постель. Меня интересует, что ты собиралась делать с моими кредитными картами.

Гостья пожала плечами:

– Снять со счетов деньги, естественно.

Солдатов саркастически хмыкнул:

– Каким образом, милочка?

– Кабацкая шансонетка тебе милочка. Меня можешь называть Княжной.

Солдатов и бровью не повёл – воровской кличкой его было не удивить.

– Да хоть Царевной, милочка. Итак, твоя светлость, каким образом ты собиралась свести деньги с карт? В «Первом императорском» мазуриков не жалуют.

– Я не воровка, – гостья внезапно потупилась. – Вернее, не была ею. Я на самом деле княжеского рода, училась в Смольном, потом в Университете на плетельщицу. – Она устало махнула рукой. – Не доучилась: батюшка изволил разориться. Мы с братом остались без средств, понимаешь? Тогда я…

– Сидела? – прервал Солдатов.

– Два года, на Соловках. Неделю назад вышла на волю. Остальное ты знаешь.

– Понятно. – Солдатов отставил чашечку в сторону. – На плетельщицу, говоришь, училась… Так ты, значит, моль, княжна Полина Петровна?

– Да, – гостья решительно кивнула. – Я – моль. И не из последних.

В марте 2008-го, через два месяца после знакомства, на Поклонной открылось сыскное агентство «Иголка в стогу». За шесть последующих лет агентству удалось обзавестись серьёзной клиентурой и солидной репутацией. За мелочовку вроде квартирных краж, подлогов и брачных афер компаньоны браться перестали. Всем этим занималось теперь дочернее предприятие, укомплектованное десятком ловких, сноровистых сыскарей с перспективным будущим и сомнительным прошлым. В головную же контору, переехавшую с Поклонной в центр, на Владимирский, захаживали теперь люди сплошь состоятельные, серьёзные и с делами деликатного свойства.