Кризис и Власть. Том I. Лестница в небо - Хазин Михаил Леонидович

Теоретик. Тем временем Миллс подружился с прибывшим в Висконсин осенью 1940 года Хансом Герцем — известным немецким социологом, последователем Вебера и учеником Мангейма. Герц недостаточно владел английским, чтобы самостоятельно писать воспринимаемые американскими социологами тексты, и Миллс на несколько лет стал его редактором, переводчиком и соавтором. Почти сразу же Миллс с Герцем начали писать совместную теоретическую книгу[614]; одновременно Миллс увлеченно работал над собственной докторской диссертацией[615], оправдывая полученное им в последующие годы прозвище «24-часового социолога». В конце 1941 года, сразу после выхода очередного бестселлера модного в те годы Бернхэма («Менеджерское общество»), Миллс и Герц написали на нее хлесткую и полемическую рецензию — «Маркс для менеджеров» (1942).

Уже понимая, как много значит в научном сообществе благосклонность «звезд», Миллс без ложной скромности заказал в издательстве десятки оттисков «Маркса для менеджеров» и разослал их самым известным интеллектуалам Америки[616] [Geary, 2009, p. 56]. Адресная реклама сработала — на Миллса обратили внимание Дуайт Макдональд, редактор влиятельного левого журнала Partisan Review, и Дэниел Белл[617], редактор другого влиятельного журнала New Leader. Миллс начинает регулярно публиковать заметки в этих журналах (несмотря на критику Герца, полагавшего, что ученому не следует опускаться до публицистики), и в конце 1942 года ему сопутствует новый успех — статья «Коллективизм и смешанная экономика»[618], опубликованная в New Leader, пришлась по вкусу не только Роберту Мертону (охарактеризовавшему ее как «блестящее достижение»), но и профессору Колумбийского университета Роберту Линду[619], сразу пригласившему Миллса в еще один журнал, New Republic. С этого момента Миллс прочно вошел в американскую социологическую элиту (знал там всех, и все знали его), и в 1944 году ему достаточно было написать Мертону письмо с просьбой о трудоустройстве в Колумбийском университете, чтобы уже осенью того же года получить официальное приглашение[620].

В 28 лет Миллс достиг всего, о чем мог только мечтать американский социолог[621], — работы в самом престижном гуманитарном университете и прочной научной репутации. Что же дальше? Куда приложить энергию «24-часового социолога»? Для достижения какой цели использовать свою популярность? Приступая к работе в Колумбийском университете, Миллс уже знал точный ответ на этот вопрос. Единственной достойной настоящего интеллектуала целью он считал достижение политической власти, о чем тут же и заявил.

В январе 1944 года Миллс направил Дуайту Макдональду, редактору недавно созданного журнала Politics, письмо о своей новой работе: «Надеюсь, она вам понравится, как и всем, кому я ее показывал; я знаю, что это мой лучший текст из когда-либо написанных» [Summers, 2008, p. 13]. Миллс говорил о статье, первоначально называвшейся «Политика правды» и вышедшей в Politics под заголовком «Безвластные люди: роль интеллектуалов в обществе». Правда, которую Миллс хотел донести до своих коллег, заключалась в том, что в американском обществе 1940-х годов интеллектуалы были лишены какого-либо влияния на государственную политику, и такое их бедственное положение не случайно, а имеет весомые социальные причины. Положение интеллектуалов в американском[622] обществе — это положение наемных работников, зависящих от владеющего «средствами интеллектуального производства» (университеты, журналы, общественные организации) крупного капитала. В этом качестве интеллектуалы вынуждены подстраиваться под интересы своих нанимателей:

Те, кто принимает решения, и те, кто становится основными выгодоприобретателями, прибегают ко всеобщему обману. Все больше интеллектуалов работает внутри властной бюрократии и на тех немногих, кто принимает решения. Даже если интеллектуал не нанят этими структурами открыто, шаг за шагом, разными способами обманывая самого себя, он стремится сделать так, чтобы в печати его мнения соответствовали ограничениям, наложенным такими организациями и их сотрудниками [Миллс, 2014].

Как же быть интеллектуалу в столь неподвластном обществе? Разумеется, приложить свои знания и умения к его изучению, выявить возможности изменить это общество и добиться политического влияния:

Независимый художник и интеллектуал стоят среди тех немногих, кто достаточно подготовлен, чтобы сопротивляться стереотипизации и противостоять гибели действительно живого. Свежесть восприятия включает способность постоянно срывать маски со стереотипов взгляда и мысли, разбивать их, даже несмотря на то, что современные средства коммуникации обрушивают их на нас потоками. Эти миры массового искусства и массовой мысли все больше зависят от требований политики. Именно поэтому интеллектуальные усилия и интеллектуальная солидарность должны сосредоточиться на политике [Миллс, 2014].

«Сосредоточиться на политике» означает преодолеть свойственные интеллектуалам ограничения и обратиться к более широкому инструментарию, к технологиям борьбы за Власть:

Поскольку его [интеллектуала] модель спора — обмен рациональными аргументами, а не умелое применение силы или пустая риторика, эта модель не дает ему видеть другие, более убедительные в историческом отношении формы спора. Такой итог позиции пишущего, его труд и последствия его работы очень удобны для политика, так как обычно они маскируют этическими размышлениями природу политической борьбы [Миллс, 2014].

Соединить знание, создаваемое интеллектуалами, и силу, принадлежащую какой-нибудь политической группировке, чтобы добиться лучшей жизни для всех и более весомого положения для себя — таким видел высшую цель своей науки молодой социолог Чарльз Райт Миллс. Буквально в день публикации «Бессильных людей» он приступил к практической реализации своего плана и оставался верен ему до конца жизни…

Читатель. Поскольку я практически ничего не слышал о Миллсе, могу предположить, что этот план провалился. А почему? Что помешало Миллсу войти в какую-нибудь правящую группировку? Ведь в узкий круг американских социологов он втерся за считаные годы!

Теоретик. Отличный вопрос, который и должен задать человек Власти! Действительно, что помешало Миллсу стать своим человеком в американском истеблишменте, как это сделали многие его современники (такие, как историк Генри Киссинджер, политолог Збигнев Бжезинский, да и близкий друг самого Миллса, публицист Дэниел Белл)? Только ли его гипертрофированная независимость[623] и явная неспособность работать в команде? На наш взгляд, имелась куда более весомая причина. К моменту, когда Миллс осознал необходимость примкнуть к какой-нибудь властной группировке, он уже принадлежал ко вполне определенной группе людей — к движению, позднее названному новыми левыми. Лидеры этого движения в дальнейшем оказались идеологами «революции» 1968 года, а их политическим наследником стала современная демократическая партия США во главе с Бараком Обамой. Но все это произошло потом, в период с 1960-х по 2000-е годы, а в начале 1940-х «новые левые» еще не имели серьезной поддержки. Миллс рано сделал свой выбор во Власти, и хотя стратегически (для тридцатилетнего периода) этот выбор был верен, в тактическом плане он перечеркнул надежды Миллса на быструю политическую карьеру.

Практик. Сформулируем это немного иначе. Если бы Миллс начал сколачивать свою властную группировку, то годам к семидесяти он бы не просто вошел в состав американской элиты, но и, с учетом общих тенденций, стал бы очень влиятельной фигурой. Но ему нравилось выпендриваться. Иными словами, он играл в одну игру, а переживал, что не достиг высот, — в другой. Да, если бы он родился в элитной семье, то успеха бы достиг раньше, но не исключено, что в результате сгорел бы от наркотиков и алкоголя еще раньше. Далеко не всегда рождение в богатой семье гарантия успеха в активной карьере. Для тихой жизни — да, этого достаточно.