К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины - Ванесса О'Брайен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ладно тебе, диди, – говорит он. – мы же все люди, с кем не бывает.
– Нет. Что-то я не видела, чтобы ты внизу снимал, как шерпов тошнит.
Не хочу сейчас быть, как все. Я – скала. Я – скала.
Пемба жестом указывает на часы и перекрикивает свист ветра:
– Думаете, нам надо идти дальше?
Все это время я одним глазом слежу за снегопадом, а другим – за нашей командой. Глядя на череду людей позади себя, почему-то вспоминаю об игре в «испорченный телефон», которая, учитывая отсутствие тут телефонов, кажется вовсе неправдоподобной. Вынимаю регулятор кислородной маски изо рта и кричу им:
– Кто-нибудь хочет вернуться?
Все отказываются.
– Ладно. Тогда идем дальше.
Взбираюсь по кулуару со скоростью улитки и вижу тревожный признак ухудшения состояния серака, что возвышается над нами – заметную издалека трещину и неровную текстуру, которую называют «попкорном». Меня поражает невероятная масса этой махины: размером с многоэтажное здание. Большая его часть, пожалуй, не вызывает беспокойства. В конце концов, он стоит тут уже не первое столетие. С какой бы стати ему падать? Но если землетрясению на Эвересте оказалось под силу разрушить Ступень Хиллари, выходит, другому землетрясению будет по силам сдвинуть и этого левиафана. Каждая из частей этой горы состоит из чего-то, что казалось непобедимым целую вечность. А потом в один прекрасный день все изменилось.
Глава 27
Никогда не поздно прожить дет-ство счастливо.
Том Роббинс «Натюрморт с дятлом»
Формально мы с отцом никогда не отдалялись друг от друга. По сути дела, после смерти моего брата он игнорировал меня, а я делала вид, что мне все равно. Это были функционально-дисфункциональные семейные отношения: мы сердечно общались на Рождество и в дни рождения, но не утруждали себя большими эмоциональными вложениями, как положительными, так и отрицательными. Болезнь Паркинсона у него прогрессировала, он часто попадал в больницу с различными инфекциями. От этого заболевания не умирают, но и не излечиваются, вот такое неприятное обстоятельство. Не в силах глотать, он то и дело вдыхал пищу, и она попадала ему в легкие, что приводило к пневмонии или осложнениям дыхательной системы. Он больше не мог ни ходить, ни контролировать работу мочевого пузыря. Его преследовали слабые галлюцинации. Мозг подавал телу целую серию ошибочных команд, вызывая к месту и не к месту сокращения больших и малых мышц, что вызывало тремор. В по-следние несколько месяцев жизни он едва говорил, но, если честно, говорить нам с ним было не о чем. Он все равно ничего не помнил.
Рано утром я прибыла в Лейк-Плэсид во Флориде, чтобы навестить отца в хосписе, и ему потребовалось немало усилий, чтобы выговорить:
– Зачем ты тут?
– Мне сказали, ты умираешь, – ответила я.
– Айви… – он огляделся в поисках жены.
– Ее тут нет, – сказал я. – Здесь я.
– Ага, – он закивал, или это его голова качалась вверх-вниз сама по себе.
– Пошли.
– Что?
– Пошли. Давай, – он пнул свое кресло на колесах.
– Ладно, – согласилась я: никто не может утверждать, что я не готова к приключениям.
Я сняла колеса его кресла с тормозов, проверила, не перепутались ли трубки катетера и подачи кислорода, и выкатила его из палаты в коридор. Я решила, что немного покатаю его вокруг больницы, но, когда он увидел выход, ткнул туда пальцем, настаивая:
– Давай. Пошли.
– Папа, я не знаю, не надо ли тебе принимать лекарства. Не знаю, можно ли… – выкатив его кресло за дверь, я оглянулась через плечо.
Он глубоко вдохнул свежий воздух и спросил:
– А где машина?
– Папа, я не взяла с собой сумочку. У меня нет ключей.
– Вернись. И возьми ее, – округлил он глаза.
Несмотря на все это, я пыталась соображать. Черт побери, что вообще происходит? Чего он хочет? Он что, пытается сыграть со мной в Тельму и Луизу71? Мы собираемся пересечь границу? Я понятия не имела.
– Папа, если ты хочешь поехать куда-то на машине, дай мне сначала поговорить с сиделками. Они должны знать, что мы уехали. И что мы вернемся.
– Нет… нет… – он бормотал слова, выражая нежелание сообщить о своем намерении кому-либо.
– Ладно. Держись крепче.
Я прошла по коридору и заговорила с дежурным:
– Простите, а можно мне свозить отца в «Макдональдс» и угостить молочным коктейлем? Я должна что-нибудь подписать?
Конечно, надо было оформлять разрешение, но это занятие несколько утешило меня.
– Он в состоянии ходить сам, – сказал дежурный, – но без опоры плохо держится на ногах, так что будьте осторожны.
– Поняла.
– Он быстро выходит из себя. Вчера всерьез разозлился на свою жену. Иногда из-за инфекции мочевыводящих путей больные слегка съезжают с катушек, так что не забывайте, что ему надо принимать лекарство. Ближайшую пару часов или около того он будет в полном порядке.
– Не беспокойтесь. Сейчас 9 утра, так что мы вернемся через час.
Я выкатила отца на стоянку и пересадила на пассажирское сиденье: пришлось поднимать его, тащить, по-правлять мочеприемник и кислородные трубки.
– Так куда мы едем? – спросила я.
Он махнул рукой, показывая мне прямо, потом направо, потом налево. Наконец, я сообразила, что мы едем к его дому. Я остановилась перед дверью и позвонила его жене.
– Алло, Айви? Привет, это Ванесса. Я около дома с папой.
– Что? Ему же нельзя покидать хоспис!
– Ну иногда стоит попросить. Ему хотелось прокатиться. Думаю, он хочет тебя видеть.
Она выскочила за дверь, готовая сцепиться с ним, но не успела окончательно взбеситься, как он выпалил:
– Прости. Прости, что накричал.
– И ты не мог дождаться, чтобы сказать мне об этом, когда я приду к тебе сегодня? – она сложила руки на груди и искоса взглянула на меня. – А тебе пришлось привезти его сюда?
– Гараж, – ткнул он меня в руку.
Мы направились в гараж. Я мерила шагами цементный пол, пока он возился со своими удочками. Боже! Это заняло целую вечность. Каждое его движение было многоступенчатым процессом: сформировать намерение, пошарить туда-сюда, выругаться, достать что-то.
– Ящик, – продолжал настаивать он, – достань мне ящик.
Я отыскал ящик со снастями, и
