Афган, снова Афган... - Александр Иванович Андогский

Раны обработали, перевязали.

— Нужна операция! — сказал доктор. — Канал сквозной раны на предплечье прочищать… И из бока пулю надо извлекать… В наших условиях мы операцию сделать пока не имеем возможности. Надо будет потерпеть… Хорошо?

Я кивнул. В голове снова потихоньку светлело, я приходил в себя.

Сестра повела меня к лифту. Поднялись на третий этаж, прошли по коридору в правое крыло.

— Ну вот! — сказала она, открывая дверь большой, коек на семь, палаты. — Те палаты уже заняты, занимай эту, считай, пустая! Ложись, доктор тебе хорошие уколы сделал, попытайся заснуть…

Она помогла мне лечь на кровать, накрыла одеялом. Я увидел, что у окна лежит еще кто-то. Судя по возрасту и усам, это был один из наших.

— Откуда, старик? — спросил я его.

— Я — с виллы… — ответил парень.

— А где работал? На каком объекте? Сильно тебя зацепило?

— Да нет… — Он запнулся, потом продолжил: — Не довелось мне… Я просто болею…

— Как? — не понял я. Удивительно было, что в такое время люди еще и болеют.

— Корь у меня! — раздраженно ответил парень, встал и вышел из палаты.

А я задремал…

Проспал я часа полтора. Проснулся от шума. Осмотрелся. Палата полна народу. Кто-то втаскивал дополнительные койки. Мне очень хотелось пить. Кое-как я встал, шлепая босыми ногами, пошел в туалет. Снова закружилась голова, но я держался за стеночку и наконец добрался до туалета. Открыл кран с водой. Нагибаться было очень больно, поэтому я подставлял под струю ладонь и с нее пил…

Когда я вернулся в палату, то застал удивительную картину. Один из бойцов группы «А» крутился перед висящим на стене узким зеркалом, стараясь рассмотреть свои раны. Судя по тому, что он рассказывал, его подстрелили откуда-то сверху на подходе к дворцу. Парень снял повязку, и я увидел, что входное пулевое отверстие у него находится под правой ключицей, а выходное — под левой лопаткой!

Смотрю, и Леша Баев здесь. Он тоже размотал свою повязку и рассматривал в зеркало, щупал руками залитые зеленкой и еще кровоточащие дырки на шее. У него тоже сквозное ранение…

Мне стало интересно, что же там у меня. Я развязал повязку, бросил смятые бинты на одеяло, отлепил от раны на боку чуть присохший марлевый тампон и стал перед зеркалом. Дырка как дырка. Округлая. Вспухшие, чуть посиневшие края. Я пощупал пальцами вокруг раны, и мне показалось, что чувствую пулю.

— Леш! — позвал я. — Посмотри, кажется, пуля неглубоко сидит?

Леша наклонился, посмотрел:

— Да, старик, вроде бы тут она, неглубоко! Видишь, как бронежилет помог! А так бы насквозь проткнула! Ух, как тебя изукрасили! — добавил он, посмотрев на мое лицо. — Ничего, старик, все заживет! Главное, что кости целы!

— А ты как, Леш?

— Да пока вроде бы ничего… А там посмотрим!

Мы помогли друг другу забинтовать раны.

Приводили все новых и новых раненых. Койки ставили уже в коридоре.

А в городе, между тем, еще шла стрельба…

Потом я снова задремал, но меня разбудили. Это была медсестра.

— Голубчик, ты как себя чувствуешь? — спросила она. — Ты ведь из этого… как его… из «Зенита»?

— Из «Зенита» он! — услышал я голос Леши Баева. — Я точно знаю!

— Ты ходить можешь?

Я кивнул.

— Пойдем, я тебе помогу встать… Ты всех своих знаешь?

— Да вроде бы всех… — ответил я, ничего спросонья не понимая.

— Пойдем, посмотришь… ваш это или не ваш… А потом я тебе еще один укольчик сделаю, и ты поспишь…

Ведомый под руку медсестрой, я спустился по лестнице вниз. Лифт почему-то не работал. На лестнице нам навстречу вели кого-то из наших бойцов. Он шел, согнувшись, прижав руки к животу. Я обратил внимание, что лицо у него какого-то неестественного, бледно-зеленого цвета. В живот, наверное, ранило. Эх, не повезло парню…

На первом этаже сестра подвела меня к какой-то двери, бренькая ключами, отперла замок и включила свет.

— Вот, посмотри, кто это, может, ты фамилию его знаешь… Нам опознать его надо…

Это была душевая. Потолок, стены, пол — все отделано желтоватым кафелем.

А на полу на брезентовых носилках лежал мертвый Толя Муранов. Один глаз у него закрыт, другой немного приоткрыт. Все лицо в засохшей крови. Коротко остриженные волосы тоже в ссохшейся крови и стояли торчком. Сложенные на груди руки в засохшей и потрескавшейся кроваво-коричневой корке.

— Ты знаешь его? — допытывалась сестра.

Знаю ли я Толю Муранова? Перехватило горло, на глаза навернулись слезы… Эх, Толик! Как же так тебя угораздило? Вот ведь верно сказано: от судьбы не уйдешь… Ведь Бояринов не допустил тебя к первой командировке! Как будто чувствовал что-то…

— Да… Это Муранов… Анатолий… из «Зенита». А сам он из Свердловска… — сказал я.

Пулеметная очередь перебила Толику оба бедра. Из кровавого месива торчали обрывки ткани, что-то белое, осколки кости, что ли.

Я попытался нагнуться, но не смог — сильно болел бок.

— Сестра! — позвал я. — Закрой ему глаза…

— Да, голубчик, сейчас закрою… Отмучился… Прими, Господи, душу раба твоего…

— Сестра, посмотри, нет ли чего у него в карманах… Бумаги… документы…

— Патроны какие-то, а так пусто все, ничего нет!

Она сняла с правой руки Толика обручальное кольцо, а с левой — дешевенькие часы в белом металлическом корпусе на черном ремешке.

— Вот, возьми. Пусть семье отдадут… А то затеряются… Все-таки память…

Я взял кольцо, вдел его в ремешок часов, ремешок застегнул, сжал в ладони и в сопровождении санитарки двинулся наверх.

Между первым и вторым этажом на лестнице столпился народ. В середине стоял тот самый парень, о котором я подумал, что у него рана в живот. Вид у него был уже более или менее нормальный. Лицо горело лихорадочным огнем. Видимо, ему вкололи целую серию антишоковых уколов. В руках он возбужденно вертел согнутый, с отколовшимися щечками рукояти пистолет Макарова.

Оказалось, что этот парень участвовал в штурме какого-то объекта в центре города. Кстати, бой там продолжался до сих пор. Так вот, он лежал в укрытии. Потом приподнялся, чтобы сделать перебежку, и вдруг ощутил сильнейший удар прямо в солнечное сплетение, упал и потерял сознание. Автоматная пуля попала ему прямо в живот, но на пути своем встретила корпус пистолета, засунутого спереди за поясной ремень.

Этот пистолет и спас ему жизнь. Пуля ударила в металл и отскочила. На корпусе пистолета осталась острая вмятина…

Тут же я услышал, что погиб Бояринов… Эх, Григорий Иванович!

Ребята перечисляли