Казачий дух - Юрий Иванов-Милюхин

Главарь боевиков поправил на груди автомат Калашникова и отошел немного назад. Где-то за стеной камыша послышался гул моторов тяжелой техники, приближающийся к месту разбоя. В небе появился вертолет с включенными сигнальными огнями. Главарь поднял голову, с усмешкой последил за разворотами боевой машины и приказал пленникам:

— Вперед, иностранный капитал, — он похлопал ладонью по кобуре с "кольтом". — Вам еще предстоит переправа через наш своенравный Терек. А потом вы насладитесь видами наших гор, на вершины которых еще никто без проблем не поднимался.

— Скорее всего, так оно и есть, — пробормотал себе под нос Захарка. Он чертыхнулся, вспомнив слова матери с отцом, сказанные ими перед их отъездом в этот кромешный ад. Подумал о том, что родители всегда правы и невесело усмехнулся. — Жаль, что за все надо платить. Даже за дерьмо…

— Пош-шел, грязный гяур, — ударил его прикладом в плечо один из провожатых. — Еще слово, и ты пристроишься рядом со своим полковником…

Глава тринадцатая

Древняя сторожевая башня, сложенная из нетесанного камня, возвышалась в том самом месте, где узкая тропка, вьющаяся между отвесных скал, делала крутой поворот. Эта тропка, называемая горцами дорогой жизни, вела в Кадорское ущелье, в котором обосновались беженцы из Чечни и соединяла она — тайная — Чеченскую республику с Грузией, ставшей после развала Советского Союза самостоятельным государством. Там же разбили свой лагерь с лазаретом, снабженным современной медицинской техникой, боевики из нескольких банд, возглавляемые полевыми командирами. Главным из них был Басаев, главнокомандующий армией независимой Ичкерии. Он занимал пост, одинаковый с имамом Шамилем, легендарным предводителем сто пятьдесят лет назад освободительной армии горцев от русского присутствия на Кавказе. Звали Басаева тоже Шамилем. Время от времени вооруженные группы горцев переходили границу Грузии с Россией и вступали в боевой контакт с частями российских войск. Генералов у них, под началом которых набиралась не одна тысяча человек, тоже хватало. Армия, если собрать отряды вместе, представляла из себя силу, способную навести шороху на государство средней руки. Но не на Россию, перемоловшую подобных ополчений достаточно и уничтожавшей их походя. Да и пыл у горцев стал быстро иссякать. Прошел тот самый 1994 год, когда мужчины в папахах толпами валили на сборные пункты и им не хватало оружия. Многие из них сложили головы, так и не поняв, за что воевали, другие, большей частью равнинные чеченцы, растворились на просторах России, предпочтя мирную жизнь мнимой свободе. Но не зря еще Джохар Дудаев, первый президент Ичкерии, стоя за трибуной, наскоро сколоченной из досок, громогласно заявлял, что каждый чеченец, это генерал и морпех в одном лице. Вот и пытались показать свою удаль горцы, ведомые арабскими наемниками, для которых слово всемилостивейшего аллаха было законом, позволявшим творить над неверными любые беззакония. Арабы или старались забыть, или не знали из-за своей отсталости в развитии, что мир состоит из противоречий. Они заключались в том, что на силу обязательно должна найтись сила еще большая, принуждавшая силу агрессивную умерить свой пыл, дабы не нарушался на земле хрупкий паритет во всем. Впрочем, что говорить об арабах, продолжавших жить в каменном веке, если религия ислам возникла в языческой их среде примерно через шестьсот сорок лет после христианства. Данный факт доказывал то, что умные люди, правящие миром, подкинули к ним эту религию с одной целью — чтобы мир оставался разнополярным.

Но эти проблемы не беспокоили узников, сидящих в зинданах в самом центре высокогорного аула, родины Шамиля Басаева. Главным для них было выжить в жутких условиях, созданных людьми, ходящими на двух ногах, для людей, обладавших еще и разумом. Когда пленников выводили на прогулку, чтобы они не задохнулись в спертом воздухе вонючей ямы, они видели и сторожевую башню, и те самые красоты, обещанные Вагифом, главарем банды, взявшей их в плен. Вокруг были склоны, покрытые зелеными лесами, дальше втыкались в небо ледяные пики, суровые и недоступные. Они сверкали в лучах заходящего солнца алмазами немыслимых размеров и заставляли задумываться о смысле жизни. Здесь был другой мир, первобытно-философский, призывающий окружающее познавать не по частям, а поверхностно. Он отвлекал от насущных проблем, выхолащивая душу от земной суеты с ее калейдоскопными заботами и радостями, делая ее равнодушной и расчетливой, на уровне всего лишь лепешки из грубой муки. И этому обстоятельству нельзя было противостоять, потому что оно было сильнее всего, принуждая избавляться от набора дхарм и добиваться нирваны.

Не потому ли женщины во всех странах мира тянулись к мужчинам из дремучего патриархата, тем самым показывая, что главным для них является не современный мужской ум с его недюжинными способностями, а всего лишь душевное спокойствие, необходимое для зачатия этой женщиной новой жизни с вынашиванием ее ради продолжения всего рода человеческого.

Захар придвинулся к краю пропасти и в который раз посмотрел вниз. На дне ниткой между теснинами змеилась река, белая от пены, на выходе из ущелья виднелся край зеленого луга с животными, пасущимися на нем. Он притягивал взгляд больше, чем красоты вокруг, потому что от него несло жизнью. Новоявленные рабовладельцы узников жили в этом высокогорном ауле в саклях из нетесанного камня с привязанными к столбам громкоголосыми ослами. Это были горцы с узкими лицами, заросшими волосом, и со взглядами исподлобья, не похожими на обыкновенные человеческие. Скорее, в них было что-то от природы, окружавшей их быт.

— Ты опять терзаешься мыслью о побеге? — спросил Петер, подошедший сзади. Он положил руку на плечо своему троюродному брату. — Мы здесь уже девятнадцатый день, а стало казаться, что я тут родился.

— От этого великого и безмолвного постоянства стирается вся информация, накопленная нами за нашу жизнь в центре цивилизации, — спокойно отозвался Захар. — Получается почти по Джеку Лондону.

— Но там герои боролись за выживание, — не согласился Петер.

— Мы тоже боремся… уже почти в уме.

Мимо протащился молодой мужчина в форме морского пехотинца и с погонами капитана на плечах, закованный в кандалы по рукам и ногам. За ним неторопливо прошагал горец с автоматом на груди и с кинжалом за поясом. Что-то очень знакомое показалось в облике офицера, но получше разглядеть не давали многочисленные синяки и ссадины на его лице. Захар покосился на троюродного брата, который тоже не сводил глаз с военнопленного. В это время горец, отвлекая внимание на себя, вскинул руку и гортанно поприветствовал своего соплеменника, охранявшего иностранцев. Их диалог продолжался всего минуту, после чего первый чеченец поднял автомат и без всякой причины ударил прикладом узника по спине: