Отторжение - Инна Тронина

— Найду. — Сашка быстро поцеловала меня в щёку и добавила: — Не бойся. Моя помада не пачкает.

— Да хоть бы и испачкала! Франсуаза приедет только через час. Успею душ принять. Спать хочется — хоть караул кричи…

— С молодой женой и выспишься, — засмеялась Антропова. — Ковьяра больше нет, можно расслабиться.

— Ну, остались какие-то «шестёрки», которые погоды не сделают, — согласился я. — Примажутся к разным паханам. И точка. Никто не сможет заменить ни Ковьяра, ни даже Косарева. А уж о Вадиме Гуляеве и речи нет. Так что, считай, ушла целая эпоха плодотворного сотрудничества русской мафии с японским криминалом. Конечно, потом придут другие. Кино не закончено. Бывает так, что, после гибели любимого героя, фильм смотреть не хочется. Но мы, силовые структуры, можем решать лишь частные проблемы. Полностью искоренить зло не в наших силах. Это должен делать, прости за пафос, народ. В частности, у избирательных урн. Но, к сожалению, у каждого лишь по одному голосу. И есть много таких тёток, которые ради просмотра мексиканских сериалов согласятся со всем этим беспределом. А когда их самих убьют или ограбят, будет уже поздно. Так что побеги зла появятся вновь, раз не уничтожен корень. И нам снова придётся, теряя людей, сжигая силы и нервы, рубить их, рубить, рубить…

— Будем рубить, Андрей! — тяжело вздохнула Александра. — Что касается адвоката, то я соглашусь на любой гонорар — лишь бы взялся. Если откажется, что ж делать! Поищем других. Но, как мне кажется, Хенталов вряд ли откажется от хорошего заработка. Так что завтра я на машине возвращаюсь в Москву, отсыпаюсь и начинаю поиски.

Сашка не уходила, пристально смотрела мне в глаза, словно решалась на что-то. И, наконец, расхрабрилась.

— Андрей, я люблю Прохора, давно люблю. Он мой, понимаешь?

— Ещё бы не понимать! Об этом и покойная Виринея знала. Уже хотела, ради счастья мужа, отойти в сторону…

— Неужели? Вот ведь женское сердце… Она, наверное, думала, что он изменяет. А ведь мы и не целовались ни разу, — со слезами в голосе сказала Саша. — Теперь вот получилось так, что она действительно отошла в сторону. Ладно, я поехала. Позвони своим, чтобы приняли гостью. Пока!

И Александра, прижимая к себе букет, быстро сбежала по лестнице. Я закрыл дверь, сделал несколько дыхательных упражнений, и пошёл звонить Светке в офис. Лишь бы Саша туда доехала без приключений — ведь выпила она немало…

Франсуаза явилась в девять часов вечера и сразу же принялась за воспитание нерадивого. Её возмутило, что я уже два дня не менял розы в вазах, а по квартире расхаживал в неподобающем виде — то есть в камуфляже. Кроме того, выглядел я мрачно, но нужно было почаще улыбаться. Ведь завтра Восьмое марта, а в России принято в этот день исполнять все желания женщин.

От пшённого блинка Франсуаза деликатно отщипнула крошечку, но есть не стала. Оказывается, так можно располнеть, закупорить сосуды, да и лицо заблестит от жира.

Сама Фрэнс, я не спорю, была верхом совершенства. Ясные, прозрачные глаза-каштаны, идеальная персиковая кожа, спортивная короткая стрижка — волосок к волоску. Когда скинула переливающуюся норковую шубу, оказалась в чёрном костюме, усыпанном мушкой «под золото». По сравнению с Фрэнс я почувствовал себя старым толстым уродом, махнул на всё рукой. Душ я принять так и не успел. Уже хотел пойти и закрыться в ванной, как зазвонил городской телефон.

— Андре, сказать, что тебя нет дома? — крикнула Фрэнс, выбирая мне полотенце и купальный халат.

Я моментально прикинул такой вариант — не годился. Кого же это несёт? Сигнал местный — значит, не Оксана. Могут, конечно, и в фирму вызвать. Обречённо вздохнув, я отрицательно помотал головой, взял у Фрэнс махровый халат с геометрическим рисунком и ушёл в свой кабинет.

— Слушаю!

— Добрый вечер, Андрей. Захар Сысоевич беспокоит.

Мягкий говорок генерала Горбовского словно облил мою душу тёплой водой. Я разом вернулся в совсем ещё недавние времена, когда всё было просто и ясно. Я жил в Ульянке, обожал свою работу, не волок на горбу дела и проблемы всей фирмы. Отвечал лишь за себя и за агентуру. А, самое главное, верил в свою страну, в её народ.

Тогда майор Горбовский мог позвонить мне просто так, поговорить о жизни, поздравить с успешно проведённой операцией. Теперь же появление на горизонте генерал-майора с Литейного ничего хорошего не предвещало.

— Слушай, Андрюшка, что вы там опять натворили?

— В смысле?…

Я уселся за письменный стол, положив перед собой свёрнутый халат. И с раздражением услышал, как Франсуаза выливает воду из настольных и напольных ваз. Еле уговорил её не ставить свежие розы каждый день. Здесь ведь не Испания и даже не Франция. Там розы можно срезать в своём саду, а не закупать в магазине по бешеной цене.

Но супруга моя всё равно нервничала. Ей казалось, что в увядающих цветах заводятся какие-то вредные микроорганизмы, и розы на второй день начинают поглощать кислород. Не знаю, откуда Фрэнс выкопала такие сведения. В итоге я предложил ей лично заниматься розами, так как у меня есть дела поважнее.

— Дикарь! — рассмеялась она и поцеловала меня в подбородок.

А я вдруг оскорбился и строго попросил никогда больше не произносить этого слова в мой адрес.

— Ты сам знаешь, что вы наделали! — Захар старался сдержать эмоции, но это плохо ему удавалось. — Маскарад этот с телом бандита. Ещё неизвестно, кто его убил. Не ты? — Горбовский понизил голос и кашлянул.

— Нет, не я, к сожалению. Наоборот, он едва меня не прикончил. Но до этого тебе дела нет, и начальству тоже. Я имел полное прямо пристрелить Косарева в целях самозащиты. Разрешение на пистолет имею, значит, и применять могу.

— А кто его загасил-то? Роман? — не отставал Горбовский.

— Да Романа тогда и в Питере не было. Он уехал в Смоленск, на праздники — кто угодно подтвердит. Детьми клянусь, что тот человек мне не подчинялся. Пристрелив Косарева, он спас меня. Или это тебе всё равно? Опять бандиты права качают?

Дверь скрипнула. Франсуаза заглянула в щёлку, с возмущением показывая мне окурки в блестящей от масла тарелке из-под блинов. Хоть бы не начала после Захара выговаривать — двоих Боливар не вынесет. Жене не нравилось, что я так близко принимаю к сердцу политические события. Например, ту же войну в Чечне.

— Франция тоже воевала в Алжире, но менее демократичной от этого не стала! — убеждала меня супруга. — И совершенно не обязательно постоянно об этом помнить. Всё равно, Андре, ты ничего изменить не сможешь.

Странно, ведь Франсуаза — не курица, не трусиха. Напротив, она — экстремалка. В девяносто третьем году ползала под пулями у стадиона «Асмарал» на Красной Пресне. Но воспринимала это скорее как оплаченную игру в войну для взрослых. На Западе это, между прочим, широко практикуется. Зачем она приехала? Зачем звонит Захар? Мне бы после всего одному побыть… Опять про лицензию речь пойдёт — уже чувствую.

— А других пятерых кто там завалил? Тоже не твои ребята?

Генерал, кажется, закурил. Держа во рту сигарету, он всегда говорил невнятно.

— Тоже не мои ребята.

Всё верно, не они, а я сам. Правда, Клара Шаманова — не в счёт.

— Захар Сысоич Ковьяра с Косаревым больше нет, Гуляева — тоже. Может, «спасибо» скажешь? По России арестовано несколько сотен человек, так или иначе причастных к деятельности этой банды. Задание выполнено. Я не прошу наград, но не желаю выслушивать разносы. Я очень устал, Захар Сысоич.

— Да, спасибо, спасибо, Андрюшка! Ты ведь помог ФСК, хотя не должен был. Но начальство меня напрягает, да и Москва тоже… Устроили спектакль с телом Ковьяра, прятали его от официальных властей, держали в погребе. И эти два мужика, механик и московский тип, шум подняли. Якобы твоё агентство практикует пытки холодом и голодом. Да ещё сотрудники оружием в лицо тычут…

— Сысоич, иначе мне было Ковьяра не приманить. Мы с ним по правилам играть не договаривались. Ты же раньше понимал всё это! Где тот рефери, который будет нас судить? Ладно, пусть нам взять его не удалось, пусть свои убили. Но, в самом начале операции, руководство соглашалось не только на живого, но и на мёртвого Ковьяра. Лишь бы на свободе не гулял…

— Володьку Маяцкого жалко, — вздохнул Захар. — Три операции было, и четвёртая предстоит. Вот уж человек ни за что пострадал! Если уж ты занимаешься Ковьяром, не надо было Володьку посылать за свидетельницей, да ещё в такой день! Торопишься всё, распыляешься…

— Захар, я уже в сотый раз говорю, что Клара Шаманова сказала Маяцкому очень много. Молодец он, что оставил диктофонную запись. Хотя. Конечно, никакая улика и капли крови не стоит. Два дела, Аверина и Ковьяра, оказались связаны, о чём раньше никто не подозревал. И этот узелок я распутал — пусть не совсем чистыми руками. Ты ведь не впервые слышишь об этом, Сысоич. Но раньше никаких вопросов не было. Из Москвы дёргают?