47 отголосков тьмы (сборник) - Виталий Вавикин

Потом эта кошка появлялась еще и еще, она даже иногда заходила в дом, но не в сами жилые комнаты, а всегда останавливалась на веранде, где стояли запыленный диван и рассохшийся шифоньер. Она обнюхивала старые вещи с таким видом, как будто хотела уловить в них что-то важное для себя. Я не понимал ее поведения, даже немного опасался, правда, непонятно чего, но уже не гнал кошку, швыряя в нее первым попавшимся предметом. К тому же не до нее сейчас было, другими думами оказалась занята голова: маме поставили страшный диагноз – онкология неоперабельная, считаные месяцы до конца.

– Понимаешь, Рома, я эту кошку уже видел много лет назад, когда мама умерла.

– Извини, конечно, но кошки столько не живут. У тебя мама, кажется, в семьдесят пятом скончалась? – Рома возражал другу, но как-то неубедительно, как будто сам себе не верил.

– Я понимаю, это глупо звучит, но кошки так похожи, обе пушистые, чисто белые и глаза, страшные красные глаза, из них как будто искры сыплются, – Митя говорил потерянным голосом, переводя взгляд с кошки на друга. – Не нравится мне она, и тогда очень не понравилась, зря я ее сразу не прогнал, как только она появилась, может, беды бы с мамой не случилось.

– Ну, это ты явно преувеличиваешь. Я хоть и не такой образованный, как ты, но в приметы всякие-разные не верю. Обычная бродячая кошка, много таких брошенных животин шатается по белому свету.

– Не знаю, Рома, не знаю, по мне, так гнать нужно эту кошку, пока не поздно.

– Да погоди ты, хоть покормить ее, ведь от самого города за мной тащилась. Рыба у тебя осталась?

Митя вздохнул, помотал несогласно головой, однако потянулся за садком, в котором бултыхалась пара мелких рыбешек. Зацепил одну и зашагал с пристани к кошке, показывая, что еду несет. Кошка настороженно следила за ним, но не двигалась с места. Митя медленно наклонился и протянул ей рыбку, но вдруг резко выпрямился и пнул кошку ногой – и так мощно пнул, как будто одиннадцатиметровый удар исполнял на силу, а не на точность. Кошка с громким шипеньем отлетела от Мити, да так неудачно, что бухнулась в воду и тут же погрузилась с головой. Мгновение – и она вынырнула и, отчаянно суча лапами по обманной воде, медленно двинулась вплавь к берегу. Хоть и неглубоко тут, в трех метрах от тверди земной, но для кошки, по природе своей не слишком приспособленной к плаванию, глубины вполне достаточно, чтоб захлебнуться и утонуть. Тем более Митя еще и весло схватил и отбрасывает кошку дальше в воду, не дает ей достичь берега. Изнемогает уже животина, обессиленная, плюется, фырчит, а поделать с веслом ничего не может, не те силенки.

– Ты чего, Митя, сдурел совсем? – Рома наконец вышел из оцепенения и бросился к другу. – Зачем ты ее, это же живое существо!

– Уйди, эта тварюга убила маму, теперь уж от меня не уйдет!

– Что ты несешь, это обычная кошка, перестань сходить с ума!

Митя, отбросив веслом кошку подальше от берега, повернулся к Роме и, сощурив глаза, произнес тихим злым голосом:

– Пошел ты знаешь куда? Не лезь не в свое дело, придурок. Иди к своим бабам и советуй там своим прошмандовкам, как им жить. Гуляй отсюда, пока мозги тебе не вышиб.

– Мить, ты чего? – оторопевший Рома отступил на шаг и поднял правую руку перед собой, ко лбу, как бы защищаясь. – Просто кошку жалко, за что ты ее так?

– За что? А ты помнишь Нину?

– Какую Нину, ты о чем?

– Одноклассницу Нину, не придуривайся, все ты прекрасно помнишь.

– А, ты про это… Но ведь когда это было, что ты в самом деле?

– Когда было… Кошку сейчас пожалел, добренький какой, а тогда в души нам наплевал, это ничего, проглотят как-нибудь, так ведь считаешь?

– Какие души, что за бред! Да она сама меня тогда пригласила, если хочешь знать, и ничего не было между нами, я здесь вообще ни при чем!

– Я ее любил, понимаешь, любил больше всего на свете, и она могла полюбить, я ей нравился. А тут ты, этот твой день рождения…

– Ну и что, проводил до дома, но ничего ведь между нами не было, не было! Это и следствие установило!

– Ты переночевал у нее, родителей не оказалось дома, а потом, после тебя, наутро она повесилась. Гнида, что мне тут несешь!

Последние слова Митя кричал уже во весь голос. Его весло, описав широкий полукруг, врезалось Роме в голову с левой стороны, прямо в висок. Хоть и защищался он обеими руками, но не смог удержать стремительно надвинувшуюся лопасть. Да попало весло в голову еще так неудачно, прямо ребром острым. Рассекло ухо сверху, но это еще полбеды, зашили бы эскулапы, главное, конечно, висок – висок не выдержал такого дерзкого с собой обращения. Слаба у нас голова в целом, непрочная, а самыми слабыми местами как раз и являются темя, основание черепа и эти самые виски. Короче говоря, треснула тут же черепная коробка у бедного Романа в районе левого виска со всеми вытекающими последствиями в виде дрожащего студня окровавленного мозга.

Митя смотрел на остывающее тело своего друга Романа Краснопольского и думал о бренности бытия. Вот был человек – и нет человека. Только что ходил, дышал, чувствовал что-то, радовался стакану «Агдама» и бычку «Примы» в придачу. А теперь где ты, Рома, какими неведомыми дорогами бродит твоя душа? И вообще – бродит ли? Может, нет никакой души и закончилось все для тебя раз и навсегда сегодня, этой волшебной июльской ночью после неудачного удара веслом почему-то рассвирепевшего вдруг бомжа Мити, твоего единственного настоящего друга? Пожил как-то, потешил себя в этой жизни чем бог послал и в вечный покой отправился. Зачем жил, почему вдруг умер – нет ответов на эти вопросы и никогда не будет. Но как же можно так жить, мужики, всегда находясь в тумане?

Сидит белая кошка с красными глазами на лужайке, на безопасном расстоянии от глубоко задумавшегося Мити, ни за что порешившего своего друга Рому, отряхивает свою пушистую богатую шерстку от капель речной воды и ухмыляется открыто. Она-то знает.

Как я умирал

Вдруг все остановилось. Никакого движения вокруг. Я смотрю на ворону, взлетевшую над забором, и не понимаю ничего. Чертова птица раскорячилась в нелепом полупоклоне в полуметре над гнилым штакетником и явно не собирается ни падать, ни лететь дальше. Соседская «Хонда», вывернувшая из-за поворота на Первомайскую, застыла, как памятник японскому автопрому. Причудливые клубы сизой пыли из-под колес висят в воздухе, как импрессионистские миражи. Листья московской грушевки, только что тихо шелестевшие на ветру, обмерли, как по мановению волшебной палочки. Да и сам бедолага-ветер остановил вдруг свой вечный бег в никуда – ни малейшего дуновения. В голове возникла и укрепилась странная мысль – не исчезло ли вообще всякое движение в этом мире?

Я прислушиваюсь к себе. Вне всякого сомнения – я есть, я ощущаю себя, я могу думать. Но все же как-то все не так. В голове по-прежнему бродят мысли, но, во-первых, их совсем немного, во-вторых, какие-то они чересчур отчетливые. Я вижу свои собственные мысли как будто со стороны, могу рассмотреть их форму, цвет, запах. Они плывут куда-то мимо, сквозь меня, повинуясь своим внутренним импульсам, а я, как сторонний наблюдатель, лишь любуюсь их величественным ходом, никак не воздействуя на него. Вот надвигается и целиком поглощает меня некая бледно-зеленая лоскутная клякса, я вглядываюсь сквозь нее и постепенно начинаю различать в призрачном, дрожащем тумане отдельные детали. Картина все более проясняется, становится четкой и разборчивой, появляется звук.

– Ты приходил тогда?

– Да, я приходил, но стоял в парке, за деревьями.

– Но почему же ты не вышел ко мне?

– Струсил, наверное.

– Но почему, я не понимаю. Ведь тогда бы все у нас сложилось по-другому. Почему ты не вышел?

– Я стоял, смотрел на тебя сквозь листву, ты оглядывалась, искала меня взглядом, я видел, что ты очень рассчитываешь на меня, ты уже все решила, знаешь наше будущее на много лет вперед. Я подумал, но как же так? Разве так уж все ясно? Я смотрел на тебя и вдруг понял, что я тебе не нужен. Вернее, я тебе, конечно, нужен был, но тот я, который внутри, тебе безразличен.

– Не знаю, может, ты и прав. У меня ведь так ничего толком и не сложилось. Вышла за одного, дочь родилась, квартиру получили, потом он ушел, уехал куда-то. А мне как-то все равно было. Наверное, не могу я любить по-настоящему. Не дано, что поделаешь.

– Прости меня.

– За что? Ты ни в чем не виноват, я это всегда знала. Первое время только не понимала, потом разобралась. Ты прав, верить нужно себе, слушать себя.

Что это было? Что за странная сцена из плохой мелодрамы? О господи, это же я, студенческие годы, это Настя… Я ушел тогда из ее жизни не попрощавшись, такой вот я крутой был и решительный. Взял и решил за нас обоих после многих лет знакомства, одноклассники ведь были.