Колесники - Йэн Стюарт

Время текло безостановочно. Промежуток, вызванный сбившейся с пути глыбой, был благополучно ликвидирован, однако в результате у пилота остались считанные минуты для маневра на конечном этапе торможения. В конце концов, все сводилось к «запасу прочности»; теперь его не было.

Последние четыре камня… Крейсер сбросил скорость, и все стало значительно проще.

Следующая глыба могла появиться на радаре в любой момент…

В любой момент… любой…

Нагарджуна ощутил, как мурашки побежали по позвоночнику. Где же глыба?

Должно быть, снова возник какой-то сбой. Нагарджуна не мог знать, что один из двигателей глыбы был поврежден в кольце Юпитера. Вскоре Путь к Целостности выяснит причину, но сообщение не достигнет крейсера вовремя.

Все это уже не имело значения. Нагарджуна знал: надо действовать, полагаясь на собственные силы.

Он воспользовался промежутком, вызванным отсутствующей глыбой, чтобы просмотреть сообщения биосенсоров Мозеса. Пульс замедленный и регулярный, дыхание аналогичное, мозговые волны показывали затрудненный тета-ритм и характеристику взрывных веретен картины глубокого сна… благополучно бессознательного. Это хорошо – если что-нибудь пойдет не так, юноша ничего не поймет.

В то время как монах снимал краткие медицинские показания, компьютер отбирал лучшие варианты стратегии торможения, ибо даже эта случайность была предусмотрена. Нагарджуна надеялся, что приемлемое решение найдется, чтобы Мозес все же мог безопасно достичь «Тиглас-Пильсера».

Пришло время действовать. Заработали основные двигатели крейсера, в очередной раз вжав Нагарджуну в кресло. Неиспользованное топливо было роскошью, а импульс – единственной валютой, имеющей хождение в создавшемся положении. Пилот сохранил самый минимум топлива для того, чтобы использовать на заключительных секундах.

Две последовательно пришедшие глыбы попали в невод и сделали свое дело. Хрупкое суденышко было готово вернуться к расчетным операционным скоростям… Увы, топлива не осталось.

Последняя глыба…

Уравнения ясны, точны и неумолимы. Один камень не мог снизить скорость крейсера. Зато мог затормозить что-нибудь полегче.

Нагарджуна прошептал короткую молитву – не взывая, а потому только, что это помогло успокоить нервы. Он вдруг понял, что никогда полностью не принимал веру нео-Дзэн. Впрочем, теперь это не важно. Пилот знал, ЧТО должен сделать и ПОЧЕМУ. Долг перед человечеством… Не это ли имел в виду Кукушка, когда говорил с молодым монахом перед заданием? Глубокие мысли о смерти проведут любого к уникальной и священной Дхарме… Глубоки ли его, Нагарджуны, мысли…

Приближалась последняя глыба. Аварийный кокон был прикреплен прочными канатами к упругой привязи невода. Нагарджуна нажал кнопку. Пиропатроны отстрелили болты, прикрепляющие привязь к корпусу крейсера. Невод с коконом отделились от крейсера и постепенно снижались за кормой. Затем заключительная глыба ударила в невод и унесла их прочь.

Подстройка экрана была автоматической. Пилот наблюдал, как кокон исчез из поля зрения.

В заранее определенный момент невод раскрылся в последний раз, и глыба продолжила свой безразличный путь. Кокон завис в пространстве; орбитальные модули «Тиглас-Пильсера» должны были подхватить его с легкостью.

Хрупкий маленький монах нео-Дзэн на мгновение подумал о том, что задание выполнено неплохо. Потом он выбрал ракурс, в котором Юпитер вырисовывался на экране во всей своей красе. Глаза Нагарджуны подозрительно заблестели. Так красиво!.. Нахлынул страх, и все же в одном из уголков его мозга пульсировала мысль: я – лучший.

Крейсер держал курс на экватор Юпитера поблизости от Большого Красного Пятна. Сила притяжения планеты уже стала проявлять свою смертоносную хватку.

Компьютер доложил пилоту, когда, где и с какой скоростью судно войдет в атмосферу. Так что Нагарджуна знал предполагаемые параметры.

По крайней мере, все закончится быстро.

Глава 17

«Тиглас-Пильсер», орбита Каллисто, 2222-й

Пруденс Одинго нарушила одно из своих правил и решила получить кайф. В одиночестве – не нарушая никаких своих правил. Поэтому сейчас она чувствовала себя приятно легкомысленной, на душе было тепло и расплывчато. Все вокруг сияло мерцающими переливчатыми цветами. Она пребывала в волшебной стране.

Временно забыть события дня не так уж трудно, запомнить что-нибудь – значительно труднее. Она подозревала, что если встанет на ноги (ноги? где они?), то будет неудержимо дрейфовать по каюте, хотя в ней фактически нет лишнего места даже для кошки. Тем не менее, у космистки было такое чувство, что каким-то образом она все же умудрится дрейфовать, а это, вероятно, серьезно повредит мебель и переборки. Поэтому она прикрепила себя к стенке несколькими полосками липучек.

Пруденс проглотила еще одну капсулу дипси, очищенную от медикаментозных компонентов. На ее долю выпал день терзаний.

Когда орбитальные модули добрались до Мозеса, пилоты увидели, что пенный кокон безнадежно запутался в порванных многожильных канатах эластичной паутины, которая освободилась от электростатических сил, как только последняя глыба переместила его к месту вынужденного бездействия. Разбухшую корку пены покрывали глубокие отметины там, где канаты впились в кокон, хлестнув по нему изо всех сил; спасатели даже обеспокоились, не лопнул ли кокон. Хотя кислород поступал Мозесу из резервуаров сжатого воздуха через лицевую маску, пребывание в вакууме все равно убило бы его.

У космистки возникло ужасное предчувствие, когда она увидела отверстие в пенном шаре, принимая его на борт «Тиглас-Пильсера» через грузовой отсек. Она знала так же четко, как собственное имя, что племянник мертв.

Но, конечно же, он не умер. Просто у нее разыгралось воображение и ответило на страхи эмоциональной петлей обратной связи.

Несмотря на то, что юноша был жив, его состояние оставляло желать лучшего. Пруденс задохнулась, увидев обширные гематомы, которые украшали его тело и спекшуюся кровь вокруг рта, где кислородная маска впилась в губы. Последовательные удары глыбы за глыбой, даже при том, что они были смягчены эластичной паутиной и привязью, принимавшей все на себя, заключительное мучительное торможение и беспорядочно молотящие по кокону канаты превратили его в шарик для пинг-понга, попавший в аэродинамическую трубу.

Мозес был без сознания; впрочем, это, скорее всего, действовало снотворное, которое дал ему Нагарджуна. До тех пор пока юноша не очнется и не удастся проверить его ответные реакции, оставалось опасение, что мозг поврежден. Мозеса подсоединили к приборам жизнеобеспечения и за его состоянием следил медицинский компьютер, а пока юноше принудительно вводили физиологический раствор, смешанный с большим количеством успокаивающих препаратов…