Каждый любит как умеет - Анна Малышева

– Воздуху нет, солнца нет, они и выскакивают, – Галина с удовлетворением осмотрела свои полные белые руки с чистой кожей. – Еще от нервов. А я не нервничаю. Мне плевать.

Именно тогда они в первый раз и разговорились. Сейчас Галина спала. Лена слышала ее мощное, тяжелое дыхание. Вика что-то бормотала во сне, иногда начинала стонать и отчетливо ругаться. Голос у нее был измученный и злой:

– Ну чего ты! Козел! Пошел ты! Ой, да ну пошел ты! Козел!

И так по нескольку минут подряд. Кто-то шептался, кто-то храпел, кто-то молча поправлял на глазах полотенце. Лена ждала. Она лежала и смотрела в потолок. Над нею тянулась провисшая веревка. Здесь можно было высушить кое-какое бельишко. Веревку протянула Галина и стирала в основном она. Вика не утруждала себя стиркой. От нее исходил кислый, какой-то бездомный запах. Наконец ее бормотание стихло.

Лена прислушалась, потом осторожно приподнялась на локте. В камере действительно стало потише. Многим удалось уснуть. Наверху, под потолком, было так душно, что заходилось сердце. Женщина подавила в себе желание закричать. Это был кошмар, но кошмары кончаются. Этот кошмар не кончался. «Как я попала сюда? – Лена приложила ко лбу ладонь. Ладонь стала влажной от пота. – Почему я тут? Как я могла? Почему я пошла сюда? Из-за Толи? Если бы я знала, что все будет так, я бы бросила его первая. Димка не узнает меня, когда увидит. Я вся буду в этих жутких язвах. Тюрьма, тюрьма. Я не думала, что это так. Я не думала, что я буду здесь».

Она тряхнула головой, заставляя себя сосредоточиться. У нее начиналось что-то вроде бреда, она это чувствовала. Болел затылок, ломило под лобной костью. Мысли шли непрерывным потоком, но это были какие-то странные мысли – вязкие, будто чужие. На миг она как будто очнулась и увидела все заново – камеру, лампочку, вокруг которой застыл желтый ореол, зарешеченное окно, белье, развешенное под потолком для просушки.

Лена села. Приложила руки ко лбу, снова тряхнула головой. Из нее рвался крик – может, хоть так она проснется?! «Это я, я… – она лихорадочно разглядывала свою одежду, руки, ноги. – Это я здесь сижу, я, Лена Алексеева… Я не сплю. Это правда. Я не проснусь. Это не кошмар».

Галина резко повернулась во сне и что-то пробормотала. Лена украдкой огляделась. Никто на нее не смотрел. На верхних нарах не было заметно никакого движения. Она встала на колени и взялась за веревку. Легонько дернула ее, но поняла, что так ее не оборвать. Чтобы отвязать веревку, надо было пробраться над головой Галины, а потом над Викой. Узлы торчали над ними, на гвоздях, вбитых в стену. «Нет, я их не смогу отвязать, – поняла она. – И потом, веревку не к чему прицепить. Нары слишком низкие. У меня ничего не выйдет. Тогда что мне делать?»

Галина снова заворочалась на своих двух подушках.

Из-под нижней подушки торчал край потертой косметички. Галина брала ее с собой, когда ходила умываться. Косметики там не было. Была вата, бинты, аспирин, кусок мыла, паста, зубная щетка. И был станок для бритья – дешевый безопасный станок с двойным лезвием, какие продаются десятками за гроши. Такой станок разрешалось иметь для нужд личной гигиены.

Лена протянула руку и тихонько дернула на себя косметичку. Та легко выехала из-под подушки. Галина даже не шелохнулась. Замок-молния раздернулся с легким скрипом. Станок лежал наверху. Лена взяла его, закрыла косметичку и осторожно подпихнула ее под край подушки. Она действовала со странной уверенностью, будто всю жизнь только и делала, что воровала вещи у спящих. Станок был у нее. Но лезвие с нижнего края защищала пластмасса. Ее надо было выломать. После десятка безуспешных попыток Лена нашла выход. Нары были сварены из толстых железных трубок. Верхний запаянный конец такой трубки торчал между ее нарами и нарами Галины. Лена тихонько пристроила станок между зазубринами, нажала… Кусок пластмассы отскочил на пол с еле слышным стуком.

Теперь лезвие было открыто. Лена легла на бок, прикусила губу, взяла станок в правую руку, потом переложила его в левую. Провела лезвием по коже. Показалась розовая полоска – мелкая царапина. Крови не выступило. У нее в ушах шумело от возбуждения. Она задыхалась. Замахнулась и ударила станком по левой руке. Теперь она увидела кровь. Темную кровь, которая сперва побежала быстро, потом – немного медленней. Лена перевернулась па другой бок, чтобы взять станок в правую руку. Вся испачкалась в крови, но это уже не имело значения. Полоснула себя по левому запястью, уронила липкий от крови станок. И с наслаждением откинулась на спину.

Теперь можно было не открывать глаз. Все самое ужасное осталось позади, и лучше не видеть, ничего не видеть. Лена удивлялась тому, что почти не чувствует боли. Ей было почти хорошо – впервые за много дней. Смеяться больше не хотелось. Хотелось спать. В ушах возникли какие-то смутные шорохи, отдаленные звуки. Она вслушивалась в них с детским любопытством. «Там смерть? Это она так шуршит? – Лена слушала, не шевелясь, боясь спугнуть. – Это не страшно. Это не страшнее, чем все остальное. Зато сейчас все кончится. Как хорошо, что сейчас все кончится! Я и не думала, что будет так хорошо. Ведь это было невыносимо. Да, я поняла, что это было невыносимо. Давно надо было понять. Десять дней провести в этой камере… А зачем? Чтобы потом просидеть еще несколько лет?»

Она почувствовала озноб, и это тоже было приятно. После той духоты, в которой она провела последние дни, холод был чем-то желанным. Хотелось пить, но она сказала себе, что это уж пустяки, можно немного потерпеть. Лена не чувствовала к себе жалости. Не чувствовала страха. И даже ни о ком не вспоминала. Такие слова, как «муж», «сын», «мать», стали какими-то пустыми, ничего не означающими.

Ей хотелось проверить, далеко ли она ушла. Лена открыла глаза. Нет, все осталось прежним. Желтая лампочка, бугристый коричневый потолок, веревка, качающаяся над головой. С веревки свисает застиранная тряпица. Она удивилась, почему это тянется так долго. Попыталась поднять голову и почувствовала, что у нее нет на это сил. Поднять руки тоже не удалось. Тогда она заулыбалась. Значит, все движется, все идет, как надо, только медленно, очень медленно. От усилий, которые Лена только что делала, слегка кружилась голова. Ей показалось, что в камере слегка потемнело, и это тоже было хорошим знаком.

Она закрыла глаза и решила больше ни на что не смотреть. Внезапно она увидела голубой проем окна, завешенного знакомой шторой. Было темно, но она и в темноте знала, что эта штора – желтая, с рисунком в виде зеленых веток ивы. В комнате пахло мокрой листвой. Запах шел с улицы, окно было открыто на ночь. Она увидела кровать из светлого дерева, чистую подушку, себя на подушке. Увидела светлую полоску под дверью. Мама еще не легла спать. Она слышала, как мама ходит по коридору – в кухню, в ванную, в свою комнату. И было так хорошо, что мама еще не спит. Хорошо, потому что страшно засыпать, когда тебя никто не охраняет. Она почувствовала, что засыпает. А потом ее кто-то тихо позвал.