Братья Стругацкие - Ант Скаландис

АН в Москве будет отвлекаться на всякую ерунду от окололитературной до масштабно-политической. Но даже в своём личном дневнике едва ли не каждый день он будет записывать очередное рассуждение о Лесе. Он будет искать истину как тот самый Кандид, ещё не придуманный ими, но уже живущий в каждом из них вместо случайно залетевшего не в свою реальность Атоса-Сидорова. Им обоим всё яснее и яснее, что мир Полдня тут совершенно ни при чем.

29 марта на объединении в «МГ» Полещук сделал докладик про «Льды возвращаются» Казанцева, зачитывал цитаты с выражением и все отчаянно веселились.

А Лес всё продолжал сопротивляться.

«Чисто реалистический метод (как напр., в ТББ) здесь, видимо, исключается, зеркало действительности должно быть сильно искривлено, чтобы охватить идею Леса во всей доступной нам сложности. <…> Когда Кафке потребовалось выразить свой ужас перед действительностью и отчаяние от бессилия человека перед бюрократической крепостью, он накинул на действительность этакую тоненькую вуаль сна, кошмара. <…> Нам же нужно, видимо, выразить недоверие к мифу о том, что природа самим господом предназначена человеку в объект непрерывного и безграничного познания. Представляется, что для такой идеи лучше всего подойдёт вуаль ИГРЫ. <…> Если бы удалось применить такой метод, мы, возможно, основали бы что-то новенькое в теории литературы».

И БН в Ленинграде будет с той же неотвязностью задавать себе нелёгкие вопросы:

«При чём здесь Горбовский? При чём здесь светлое будущее с его проблемами, которые мы же сами и изобрели? Ёлки-палки! Вокруг нас чёрт знает что творится, а мы занимаемся выдумыванием проблем и задач для наших потомков. Да неужели же сами потомки не сумеют в своих проблемах разобраться, когда дело до того дойдёт?! С повестью надо что-то делать, что-то кардинальное. Но ЧТО ИМЕННО? Было ясно: те главы, которые касаются Леса, — годятся. Там „Ситуация слилась с концепцией“, всё закончено и закруглено. Эта повесть внутри повести может даже существовать отдельно. А вот что касается части, связанной с Горбовским, то она никуда не годится. И дело не в том, что она, скажем, дурно написана. Нет, написана она вполне достойно, но вот к тому произведению, над которым мы сейчас работаем, она никакого отношения не имеет. Она нам НЕ ИНТЕРЕСНА сейчас. Главы с Горбовским надлежит вынуть из общего текста и отложить в сторону. Пусть полежат».

30 марта АН вдвоём с Леной встретил Теодора Гладкова в ресторане ЦДЛ, они были знакомы по издательству «Знание». Тед представил его сидящему за столиком — самому Марку Лазаревичу Галлаю, летчику- испытателю, Герою Советского Союза, преподавателю в МАИ, а теперь ещё и писателю. Галлай только что в разговоре с Гладковым расхваливал Стругацких. Но АН воспримет это всё как-то без энтузиазма и в дневнике даже фамилию героя запишет с ошибкой. Куда больше запомнится ему официантка, ворчащая на писательскую молодёжь, мол, загадили всё, скатерти прожгли, вести себя совсем не умеют…

Это Лес не отпускает. Навязчиво ассоциируется с романами Кафки. Нужно что-то придумать.

«Социалистический реализм с ужасом бросился в атаку против Кафки. Видимо, дело всё в том, что ценности, защищаемые соцреализмом, оказались легко уязвимыми перед лицом этого гиганта и его двух чугунных гирь-кулаков: „Процесса“ и „Замка“. Отчаяние и ненависть Кафки направлены по существу против тех же самых объектов, против которых должен бороться и соцреализм, только грех Кафки перед соцреализмом в том, что Кафка не оставляет никакой надежды на победу, а соцреализм заклинаниями и антилитературным завыванием пытается убедить себя и читателя (усиленно и неумело преодолевая собственный ужас), что барин всех рассудит».

Вот ключ к пониманию «Улитки»! И для авторов тогда, и для читателя теперь — именно в том году они окончательно и навсегда простились даже с попытками следовать искусственным установкам социалистического реализма. Конечно, книги АБС, начиная с самой первой, выламывались за рамки любых установок, но до какого-то момента их удавалось вгонять обратно или, во всяком случае, делать вид, что все хвосты подобраны, острые углы сглажены, а высокий лоб интеллекта подрезан до привычного неандертальского уровня. Чем и занимались редакторы, а зачастую и сами авторы — иногда стиснув зубы, а иногда играючи и даже с удовольствием, потому что внутренний цензор в каждом советском писателе жил, развивался и шлифовал свои навыки доводя их до виртуозности.

Но когда начала рождаться «Улитка», вмиг сделалось ясно, что примерять к ней метод соцреализма — всё равно что напяливать костюм- тройку на осьминога. Интуитивно они ещё там, в Гагре, почувствовали это, но для полного осознания потребовалось время.

5 апреля АН отнёс просмотренную им вёрстку «Хищных вещей века» («ХВВ») в «МГ», там идёт нормальный издательский процесс, обсуждаются технические вопросы, можно предположить, что через два- три месяца будет тираж. А вечером он выступал где-то в Подмосковном ДК перед «номерниками», то есть сотрудниками номерного, закрытого предприятия. Выступал вместе с Юрием Визбором и художником Соколовым, очевидно, Андреем Константиновичем — известным мастером фантастической живописи, работавшим позже ещё и в соавторстве с космонавтом Леоновым. В дневнике записал:

«Лишний раз убедился, что писателю выступать незачем. Другое дело — выступал Соколов со своими картинками и Юрий Визбор (?) со своими песнями. Это получается хорошо».

Странные слова, неожиданные. АН выступает перед публикой, мягко говоря, не первый раз, любит это дело и в полной мере владеет искусством общения с залом. Примерно в то же время они ездили в Серпухов вдвоём с Нудельманом — в качестве «пристёгнутого» к знаменитости критика — так Рафаил даже не стал выступать, понял, что не требуются никакие комментарии. АН был самодостаточен, и люди не хотели отпускать его, было просто грех отнимать у них время, отпущенное на разговор с кумиром.

И вдруг такая реакция… Что-то здесь не так. Рискнем предположить, что это всё Лес наколдовал. Записей о нём в этот день нет, но мысли наверняка были.

6 апреля в ЦДЛ на Совете по фантастике разбирают первые успехи издательства «Мир». Среди прочего развенчивают как антинаучную книгу Фрэнсиса Карсака «Бегство Земли». АН вступается за француза, предполагая, что разгромил его какой-нибудь далёкий от литературы учёный с позиций классической НФ, и говорит, что если уж доверять мнению учёных, то, например, таких как Виктор Борисович Шкловский. Все смеются. Оказывается, это и был именно Шкловский. Карсак и в самом деле писатель неважный — типичный представитель добротной развлекательной фантастики. А у Шкловского был безупречный литературный вкус, и, между прочим, он высоко ценил АБС, особенно после «Попытки к бегству».