Угрюм-река - Вячеслав Шишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это на него похоже. Ха-ха! — захохотал Яков Назарыч. — Справимся и без него. Тебе завтра когда к министру?
— В двенадцать ровно.
ЧАСТЬ 5
1
В Петербурге Прохор Петрович сумел многое сделать. Побывал на огромном машиностроительном заводе, где по одобренным Протасовым чертежам заказал для своей электростанции турбину в пять тысяч киловатт, побывал в горном департаменте, чтоб посоветоваться о выписке из Америки драги для золотых приисков. Наконец разыскал поручика Приперентьева, которому перешел по наследству от брата золотоносный, остолбленный в тайге, участок.
Поручик Приперентьев жил в двух комнатах на Моховой, у немки; ход чрез кухню. Неопрятный с сонным лицом денщик, поковыривая в носу, не сразу понял, что от него хочет посетитель. Прохор дал ему два рубля, — денщик мгновенно поумнел и побежал доложиться барину. Поручик принимал Прохора в прокуренной, с кислым запахом комнате. У него одутловатое лицо, черные усы, животик и, не по чину, лысина. Поручик тоже не сразу понял цель визита Прохора и, наконец, кое-что уяснив, сказал:
— Ни-ко-гда-с… Я выхожу в отставку. Впрочем… черт!.. Ну, что ж… У меня как будто водянка, как будто бы расширение сердца… Словом, понимаете? Да. Выхожу в отставку и еду сам в тайгу, на прииск…
Прохору было очевидно, что поручик ошарашен его появлением, что поручик давным-давно забыл о прииске и теперь нарочно мямлит, придумывая чепуху.
— Для эксплуатации участка нужен большой капитал. Вы его имеете? — ударил его Прохор вопросом в лоб.
Поручик Приперентьев схватился за голову, попятился и сел.
— Прошу, присядем. Насчет капиталов — как вам оказать?.. И да и нет… Впрочем…
скорей всего — да. Я женюсь… Невеста с приличным состоянием… Сидоревко! Кофе…
Поручик наморщил брови, надул губы и с независимым видом стал набивать трубку.
— Впрочем… Знаете что? Кушайте кофе. Сигару хотите? Впрочем… у меня их нет… Этот осел денщик! Тьфу!.. Знаете что? Приходите-ка сегодня ко мне вечерком поиграть в банчок. В фортуну верите, в звезду? Ага! Можете выиграть участок в карты. Я его ценю в сто тысяч.
— Я бы мог предложить вам тыщу…
— Что? Как?! — поручик выпучил продувные, с наглинкой глаза и прослезился.
— Тыщу, — хладнокровно сказал Прохор, отодвигая чашку с кофе. — В сущности вы потеряли на него все права… Эксплуатации не было около двадцати лет, срок давности миновал. Но мне не хочется начинать в департаменте хлопоты об аренде… Я желал бы сойтись с вами…
Из рук в руки…
— Впрочем… Это какой участок? Вы про какой участок изволите говорить?
— Как — про какой? Да в тайге, золотоносный…
— Ах, тот! — басом закричал поручик и завертел головой. — Семьдесят пять тысяч…
Ха-ха… Да мне в прошлом году давали за него двести тысяч… Я был при деньгах, сделкой пренебрег…
— Кто давал?
— Золотопромышленник Пупков Петр Семенович.
— Такого нет.
— В этом роде что-то такое, понимаете: Пупков, Носков, Хвостов… Знаете, такой с бородкой. Итак, семьдесят пять тысяч…
— Тыщу…
— Я шуток не люблю. Впрочем, я кой с кем посоветуюсь. Позвоните завтра 39–64. Адье… Мне в полк… Эй, Сидоренко!..
Прохор, конечно, не звонил и больше с поручиком не видался. А Яков Назарыч, угостив Сидоренко в трактире водкой, пивом и яишенкой с ветчинкой, выведал от него необходимое. Барин — мот, картежник, пьяница, иногда при больших деньгах, но чаще пробивается займом деньжат по мелочам: то у хозяйки Эмилии Карловны, то у несчастного денщика, Сидоренка. Недавно барин сидел на гауптвахте, недавно барина били картежники подсвечником по голове, а на другой день барин избил ни в чем не повинного денщика. Надо бы пожаловаться по начальству, да уж бог с ним.
Рассказывая так, подвыпивший Сидоренко горько плакал.
И ровно в двенадцать Прохор Петрович был на приеме у товарища министра. В новом фраке, с цилиндром в руке, слегка подпудренный, с усами и бородкой, приведенными в «культурный вид», он стоял в приемной, любуясь собою в широком, над мраморным камином, зеркале.
— Их превосходительство вас просят.
Прохор, с высоко поднятой головой, вошел в обширный, застланный малиновым ковром кабинет. Сидевший за черным дубовым столом румяный старичок, в партикулярном сюртуке, с орденом Владимира на шее, указал ему на кресло. Прохор поклонился, сел. Старичок метнул на него бывалым взглядом, потеребил крашеную свою бородку, снял очки.
— Я вас принял тотчас же потому, что знаю, кто вы. Излагайте.
Прохор изложил дело устно и подал докладную записку.
— Ага, — сказал старичок и мягко улыбнулся. — Хорошо-с, хорошо-с… Зайдите дня через три… Впрочем, чрез неделю. Вы не торопитесь? Итак, чрез неделю, в четыре часа ровно… — и он сделал в календаре отметку.
Прохор встал. Старик протянул сухую, в рыжих волосинках, руку. Прохор сказал:
— Могу ли я, ваше превосходительство, надеяться, что моя просьба будет уважена?
— Гм… Сразу ответить затрудняюсь. Дело довольно туманное. Знаете, эти военные. Этот ваш, как его… Запиральский…
— Приперентьев, ваше превосходительство.
— Да, да… Приперентьев… Ну-с… — Румяный старичок широко улыбнулся, обнажая ровные, блестящие, как жемчуг, вставные зубы. — Я передам вашу записку на заключение старшего юрисконсульта, он по этой части дока. Надо надеяться, молодой человек. Надо надеяться.
Ровно через неделю, в четыре часа Прохор вновь был у товарища министра. Старик на этот раз — в вицмундире, со звездой, поэтому при встрече вел себя с подобающим величием.
— Ну-с? Ах, да. Садитесь, — сухо и напыщенно проговорил он. — Вы, кажется… Вы, кажется… По поводу…
— По поводу отобрания от поручика Приперентьева золотоносного участка и передачи его мне, ваше превосходительство.
— Да, да… Великолепно помню. Столько дел, столько хлопот. Бесконечные заседания, комитеты, совещания… С ума сойти… — Он произнес это скороговоркой, страдальчески сморщившись и потряхивая головой. — По вашему делу, милостивый государь, наводятся некоторые справки. У нас в столице подобные дела вершатся слишком, слишком медленно… Море бумаг, море докладов… Гибнем, гибнем! Придите через неделю. Но, предваряю вас: розовых иллюзий себе не стройте — поручик Приперентьев подал встречное ходатайство… А что у вас большое дело там дома?
— По нашим сибирским местам, солидное…
— Оборотный капитал?
— Миллионов десять — двенадцать, ваше превосходительство.
Сановник вдруг поднял плечи, вытянул шею и быстро повернулся лицом к Прохору, сидевшему слева от него.
— О! — поощрительно воскликнул он, и все величие его растаяло. — Похвально.
Очень, оч-чень похвально, милостивый государь. Итак… — Он порывисто поднялся и заискивающе пожал руку Прохора.
Представительный, весь в позументах, в галунах швейцар, подавая пальто, спросил Прохора:
— Ну как, ваша честь, дела, осмелюсь поинтересоваться?
— Не важны, — буркнул Прохор и вспомнил давнишний совет Иннокентия Филатыча: «Швейцарец научит либо лакей, к нему лезь». Широкобородый седой швейцар, похожий в своей шитой ливрее на короля треф, взвешивал опытным взглядом, в каких капиталах барин состоит. Прохор сунул ему четвертной билет и пошел не торопясь к выходу. Швейцар, опередив его, отворил дверь и, низко кланяясь, забормотал:
— Премного, премного благодарен вами, ваша честь. И… дозвольте вам сказать…
В прихожей-то неудобственно, народ. Мой вам совет, в случае неустойки али какого-либо промедления, действуйте через женскую, извините, часть… То есть… Ну, да вы сами отлично понимаете: любовный блезир, благородные амуры. Да-с… Например, так. Например, их превосходительство аккредитованы у мадам Замойской.
— Графиня?! — изумился Прохор, и сердце его заныло. Пред глазами быстро промелькнули: Нижний Новгород, ярмарка, зеленый откос кремля, воровская шайка. — Замойская? Графиня?
— Без малого что да. Баронесса-с… И соблаговолите записать их адресок.
Меж тем кончился срок высидки Иннокентия Филатыча. Прохор без него скучал. Яков Назарыч целиком ушел в дела, к нему насчет «прости господи» — не подступись. А тот веселый старикан с выдумкой — авось какое-нибудь легкое безобразие вкупе с ним и сотворили бы. Да, жаль… И угораздило же черта беззубого порядочным людям носы кусать…
Утром постучали в номер. Вошел верзила в форме тюремного ведомства. Морда бычья, с перекосом. Не то улыбнулся, не то сморщился, чтобы чихнуть, и подал розовый, заляпанный масляными пятнами пакетик:
— Письмо-с! От именитого сибирского золотопромышленника Иннокентия Филатыча Груздева с сыновьями.
— У него — дочь вдова. Да и нет такого золотопромышленника. Чего он там?
