Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

— Что это за люди, отец? — спросил он. — Убить их здесь?

— Нет, славный дель Шапр, — сказал священник. — Они хотят пройти… в Атинанду…

Гендельсон крякнул, спросил с недоумением:

— Отец-настоятель, я что-то не понял. То ты говорил про Анг-Идарт, теперь про…

Священник прервал:

— Адинанда — великий прекрасный город, где жили… живут прекрасные и мудрые люди…

Я прервал:

— Отец-настоятель, мы все понимаем. Как нам пройти на ту сторону…

— А я не понимаю! — возразил Гендельсон. — Мне нужен Кернель, а не Атинанда, Анг-Идарт или что-то там еще! Вы мне укажите дорогу в…

— В ад? — перебил я резко. — Сэр Гендельсон, вы находитесь в святом храме! Не забывайтесь. Довольствуйтесь тем, что вам помогают. Подумайте, ведь нам помогают!.. Еще один-два зала, и мы на той стороне! Мы в… мы там, где должны быть! Все поняли?

Он мотнул головой.

— Ничего не понял. Но… если это ускорит нашу миссию, то я прекращаю расспросы и прошу побыстрее указать нам путь на ту сторону этого горного хребта.

Священник сжался, а страж спросил с недоумением:

— Горного хребта? Какого горного хребта?

Священник втянул голову в плечи.

Гендельсон не успел раскрыть рот, я сказал громко:

— В нашем племени так выражают восторг по поводу размеров храма. Здесь великолепно, а ваша роль здесь достойна зависти самых знатных воинов. А теперь покажите нам дорогу, мы очень торопимся. Пожалуйста!

Воин, которого священник назвал дель Шапром, взглянул вопросительно на священника, тот кивнул, воин повернулся и пошел через зал.

— Идите, — сказал священник. — И да будет с вами благословение всех, кому вы доверяете и… верите.

Гендельсон не уловил расплывчатости благословения, а я кивнул священнику на прощание, развел руками, извиняясь, что мы, люди, наделали столько изменений там, за воротами этого храма. Глаза его были печальные, но понимающие и потому всепрощающие.

— Крепись, сын мой, — сказал он неожиданно. — Ты силен… но ты в большой беде. В очень большой.

Я оглянулся в сторону Гендельсона, они с дель Шапром медленно удалялись в сторону мглы, и единственным четким в том мире были каменный узорный пол да слабое отражение в нем. Будто они шли по тусклому зеркалу.

— Они нет?

— Только ты, — повторил он. — Я говорю не о той беде, что подстерегает в соседнем зале, на выходе или вообще беде со стороны стрел, мечей, когтей или зубов. Ты не видишь настоящей беды, что уже готова сомкнуть над тобой зубы…

Гендельсон и дель Шапр остановились, смотрели в нашу сторону. Я понизил голос:

— Святой отец, я вижу, в вашей вере человек все еще единое синкретичное целое. Из него пока что не вычленили так называемую душу, но я догадываюсь, что вы имеете в виду именно ее. Но, что делать, я атеист, святой отец.

В его светлых от старости глазах была любовь и жалость.

— Несчастный…

— Почему? — возразил я. — Я чувствую себя совсем неплохо. Хоть и бывает временами гадко, но тот, кто прост и ясен, разве тот не глуп?

Он сказал тихим голосом:

— Атеизм — это такой тонкий лед, по которому один может пройти, но народ рухнет в бездну. Потому у тебя нет народа, племени…

— Почему? — возразил я. — Мой народ — сплошь атеисты…

— Так ли, сын мой?

Я раскрыл рот, чтобы подтвердить, постоял так и снова закрыл. На самом деле, конечно, не случайно все газеты пестрят объявлениями ворожей, ясновидцев, астрологов, шаманов, колдуний и прочих глоб, а самые наглые так и вовсе заполонили телевидение, даже Интернет. Народ жаждет во что-то верить, иные снова начали ходить в церковь, а самые большие придурки так и вовсе надевают желтые ночные рубашки и бродят по улицам, призывая харю Кришны. Возможно, даже эта дурость не дает человечеству рухнуть в бездну?

Гендельсон нетерпеливо воззвал:

— Сэр Ричард, сколько можно спрашивать дорогу? Этот грум все покажет. Тут идти всего-то ничего!

— Иду, — крикнул я, а священнику сказал: — Я еще подумаю над вашими словами… святой отец.

Втроем мы шли еще минут пять, и круг света перемещался вместе с нами, затем из полумрака выступила стена. Похоже, доблестный дель Шапр чуточку промахнулся, вход в десяти шагах слева, высокая сводчатая арка, никаких дверей, просто арка, разве что бросилась в глаза непомерная толщина стены, мы шли, как по туннелю.

Впереди был свет. Не солнечный, не лунный, но огромный зал освещен весь.

Глава 30

Этот зал почти так же огромен, но здесь я сразу ощутил, что это именно пещера. Пещера, превращенная в зал. Свод так и остался неровным, с торчащими острыми зубьями камней, стены строители просто выровняли, но, видимо, на Отделку сил уже не хватило. Даже пол, идеально ровный, просто выглаженная от всех неровностей каменная плита.

Я посматривал в спину дель Шапра, мышцы так и ходят под медной кожей, осторожно снял с пояса молот. Гендельсон мой жест заметил, насторожился, в его руке появился обнаженный меч. Некоторое время мы шли в молчании, звук наших шагов гулко отдавался под сводами, множился, и чудилось, что шагает целая армия. Гендельсон спросил чересчур громко:

— И что, сразу за этим залом будет выход?

Проводник не шелохнул головой, двигается ровный, кривой меч в одной руке, щит в другой. Помнит, подумал я с досадой за Гендельсона, что нам говорили по поводу двух или трех залов, которые еще одолеть…

Показалась стена, массивные ворота из тускло сверкающего металла. Ворота все разрастались, крупнели, пока не оказались чем-то вообще неимоверным. Проводник остановился, кивнул на вход.

— Всего два зала, — произнес он густым медным голосом. — По прямой. Если сумеете их пройти…

Он отступил на пару шагов, не сводя с нас глаз.

— Что нужно сделать? — спросил я.

— Ворота не заперты, — ответил он. — Но я не могу коснуться их, на них заклятие. К тому же… у нас соглашение. Так что дальше вы должны рассчитывать только на самих себя.

Гендельсон, дослушав, навалился на створки плечом. Они даже не шелохнулись, однако с обеих сторон вспыхнули столбы огня. Проводник поспешно сделал еще несколько шагов назад, из огня стремительно выскочили могучего облика полуголые воины, но с цельнометаллическими шлемами на головах, что полностью закрывали глаза и даже подбородки. Гендельсон назвал бы их рыцарскими, мне они показались шлемами эллинских гоплитов.

Те, что были ближе к Гендельсону, бросились на него, но в них уже летел мой молот, а двух, что ринулись на меня, я встретил ударами Травяного меча. Они были быстрыми и могучими, я вертелся как уж на сковородке, отражал удары и наносил сам, ухитрился поймать молот и метнуть еще раз. Передо мной со сдавленными криками боли опустились на пол двое сраженных, а на той стороне ворот Гендельсон с ужасными криками наносил удары гиганту, чья голова уже лопнула от моего молота;