Многорукий бог далайна - Святослав Логинов

Покои Суварга находились на этом же оройхоне в соседнем алдан-шаваре. Суварг, натужно дыша, лежал в большой светлой комнате на широкой кровати, когда-то принадлежавшей Хооргону. Вздувшийся за последние дни живот горбом выпирал вверх. Ээтгон присел возле постели, выдержал необходимую паузу и сказал:

— Я иду на два дня на юг. Проверять мастерские.

Лицо лежащего не изменилось, казалось, он вовсе не слышал обращенных к нему слов.

«А ведь когда вернусь, он уже умрет», — подумал Ээтгон.

Суварг открыл глаза.

— Ты… — сказал он. — Хорошо, что пришел. Слушай. Скоро страна твоя будет, больше некому, так ты запоминай. Страна маленькая, молодая, обычаев еще нет. Не дай сожрать… Главное — государство сберечь. С ваном мирись, с ним торговать лучше, у него кремень. Мирись, а сам братьев науськивай, пусть они друг с другом дерутся.

— Я знаю, — сказал Ээтгон.

— И еще. Поймай илбэча.

— Зачем?.. — изумился Ээтгон. — Он же…

— Знаю! — Суварг произнес это слово резко, своим обычным грубым голосом. — Он создал нашу страну, но он же ее и убьет. Может быть Тэнгэр научил его думать о вечном, но о людях он не думает. Это он начал войну, когда сломал границу. И никто не знает, что он сделает в следующий раз. Поймай и убей.

— Я не смогу издать такого указа. Меня самого убьют.

— И не издавай. Прославляй его вовсю, а сам усиль охрану побережья. Чтобы илбэчу, мол, не мешали. Рано или поздно, он попадется.

— Людей нет. Война.

— Не будет илбэча, и война кончится. Запомнил? А остальное ты сам сообразишь. Иди.

Ээтгон вышел от умирающего правителя в смятении. В словах Суварга был смысл, но все же Ээтгон не собирался им следовать. Куда вернее говорил мудрый Чаарлах: «Илбэч меняет мир, и это хорошо. В непостоянном мире людям труднее заплесневеть». Суварг был удачлив и умен, но он давно покрылся рыжим харвахом, и ему хочется постоянства.

Охрана ожидала возле выхода из алдан-шавара. Дойти к угловым землям можно было часа за четыре, а Ээтгон славился быстрой ходьбой. Ни носилок, ни паланкинов, в каких путешествовало начальство соседних стран, у изгоев не полагалось. Да Ээтгон счел бы оскорблением, если бы ему предложили такой экипаж. Только больного Суварга несли с фронта на руках.

Маленький отряд двинулся в путь по жаркой сухой полосе. Через полчаса Ээтгон заметил, что сзади семенит Ай. Ее никто не гнал, обиженный безумец отнимает удачу. Видно судьба, чтобы за ним, словно дух шавара бродил этот уродец.

К цели Ээтгон добрался, когда небесный туман еще вовсю сиял белым. Можно было успеть в мастерские, взглянуть, как роют и смолят ванны, монтируют макальник, но Ээтгон первым делом прошел в ближайший алдан-шавар. Все оказалось, как он и подозревал. В светлых залах жили семьи бывших цэрэгов, девки, существующие вольным промыслом, еще какие-то подозрительные личности, чуть ли не дальние родственники вана. Разумеется, никто из них не собирался освобождать помещение. Зато склады содержались идеально. Нашлось и вино, и все остальное. Другое дело, для кого берег наместник это добро.

Прибежал запыхавшийся, вызванный с соседнего оройхона Боройгал. Принялся путано объяснять, что помещения освободит, как только появятся первые рабочие.

— Где они будут мыться? — перебил Ээтгон.

— Что? — не понял Боройгал. — Как мыться?

— Шесть дюжин людей должны после работы где-то мыться и переодеваться. Или они так и пойдут в алдан-шавар перемазанными в нойте?

— Я… не подумал, — пробормотал Боройгал.

— Надо было думать, раз взялся за это дело.

Вокруг правителя и растерянного Боройгала собралось не меньше дюжины цэрэгов и всякого мелкого начальства. Ээтгон выговаривал наместнику прямо при них, Боройгал потемнел, но слушал, кланялся и соглашался. А что можно сделать, если Суварг болен, вся власть у этого мальчишки, а подчиненные ненавидят выскочку-одонта и за глаза называют палачом?

— Алдан-шавар освободить, — приказывал Ээтгон. — Выделить место в устье одного из ручьев, того, что возле мастерских, поставить навес…

— Будет исполнено… завтра же… прямо сейчас… немедленно…

Осмотрев склады, они поднялись наверх.

— А-адонт! — раздался знакомый крик.

Нет, с этим надо что-то делать. Сколько еще будет позорить его перед страной тронутая страхолюдина!

Но тут же Ээтгон сообразил, что на этот раз Ай кричит иное:

— Вот адонт! Это он схва-атил Шаарана!

— Что это значит? — Ээтгон повернулся к Боройгалу.

— Н-не знаю… — попятился тот. — Первый раз ее вижу.

— Вре-ешь! — торжествующе крикнула Ай. — А кто тибя кусил?

— Где была темница у прежних властей? — потребовал Ээтгон.

Несколько рук с готовностью указало дорогу. Боройгал был черен.

Они спустились во второй ярус соседнего шавара. Здесь почти не оставалось теплиц с грибами, а тоже располагались кладовые, сокровищница, какие-то пустые комнаты, выложенные гладкой костью. Ээтгон поморщился: в подземельях должен расти наыс, и нечего зря тратить место.

Дальняя дверь бесконечного тупика была заложена мощной дверью, сквозь которую просачивалось какое-то невнятное бормотание.

— Ключ! — потребовал Ээтгон.

— Нету, — пряча глаза ответил Боройгал.

— Ломайте дверь!

— Сейчас ключ принесут, — сдался Боройгал и побежал за поворот.

Вынырнул он оттуда через пару секунд, размахивая вытащенным ключом. Ээтгон вставил выточенную кость в скважину, замок щелкнул, дверь туго поддалась. Шум в камере смолк, затем хриплый, но полный язвительности голос произнес"

— Приполз? Не можешь прожить без кутузки? Давай, переселяйся сюда, тебе тут самое место.

— Свет! — выдохнул Ээтгон.

Несколько человек помчались за светляками, стражник высек искру и запалил факел.

В камере за решеткой на полу, превратившемся в сплошной слой нечистот, сидело существо, меньше всего напоминающее человека. Оно прикрывало черной лапой отвыкшие от света глаза и силилось подняться с пола. Но голос, осипший и потерявший звучность, оставался голосом сказителя.

— Ээтгон?.. Ты долго шел. Но все равно, спасибо.

Ээтгон шагнул к решетке, бешено рванул ее. Почему-то ему казалось, что прутья сломаются от рывка, словно стебли хохиура, но рыбья кость видывала и не такое и устояла.

— Ломайте! — рявкнул Ээтгон.

— Вот ключ, — робко сказал Боройгал.

— Ломайте, говорят! Хотя — стоп! Ты сам будешь сидеть здесь, пока не сгниешь. Давай ключ.

Шооран наконец сумел выпрямиться и стоял, держась за решетку, все еще отделяющую его от воли.

— Не надо, — сказал он. — Он недостоин. Пусть возвращается в палачи.