Елизавета I - Маргарет Джордж

– Почему?

– Мне перечислить все причины? Вы наверняка сами прекрасно их знаете.

В его тоне не было ни малейшего сожаления. Это задело меня за живое.

– Да, я их знаю, – сказала я. – И совершенно с ними согласна. Мы должны покончить с этим. И вообще зря все затеяли.

– Зря.

– Ты сожалеешь об этом?

И снова я задала вопрос, который задавать не следовало.

– Нет, – отозвался он. – Я покривлю душой, если стану утверждать, что это не доставляло мне удовольствия. Доставляло, и еще какое. Я как те несчастные выпивохи с улиц, которые тянутся к тому, что их уничтожает.

– Не очень-то лестное сравнение, – выдавила я, не в силах отделаться от мысли, что он описывает меня, а не себя самого.

– Напротив, это комплимент наивысшей пробы. Как бы то ни было, ваш муж возвращается, и мой друг Саутгемптон тоже. Мысль о том, что мне придется делить вас со всеми этими мужчинами, отбивает у меня аппетит, и то, что было прекрасным, превращается в гнусность. Вы обязаны хранить верность мужу, а я – другу.

– С этим не поспоришь.

– Засим я должен проститься с вами. Вновь мы увидимся на людях.

Он стоял посреди зала, невыносимо хладнокровный.

Ни один мужчина в моей жизни не отвергал меня. Это я рвала с ними, я произносила все эти затертые банальные фразы, от затертости не становившиеся менее справедливыми.

«Я должна сделать это ради вашего блага».

«Вы найдете себе более подходящую женщину».

«Дело во мне, а не в вас».

«При других обстоятельствах мы могли бы быть вместе».

– У тебя кто-то есть, – произнесла я самую затертую из всех затертых фраз.

– Кто-то есть всегда, говоря в общем смысле, – пожал он плечами, – но в то же время у меня никогда никого нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что я никого не пускаю к себе в душу, но вам удалось в нее проникнуть. Возможно, потому, что вы не можете мне принадлежать. Но в то же время именно потому все это должно завершиться.

Никогда еще ни один мужчина так меня не унижал. Чувствуя себя уязвленной в самое сердце, я произнесла:

– Разумеется.

Он с жалостью посмотрел на меня:

– Если я скажу вам, что ваш образ всегда со мной, что вы служите вдохновением для моего творчества, что вы всегда будете жить в моих стихах и пьесах, вы мне поверите?

Меня охватило острое желание стереть эту жалость с его лица.

– С чего ты взял, что меня это волнует? – бросила я пренебрежительно. – Меня интересует вовсе не твое творчество.

Ну вот. Будем надеяться, что это заденет его за живое.

Удар попал в цель. На мгновение в его глазах промелькнуло уязвленное выражение, но его быстро сменило безразличие. Все лучше, чем жалость.

42. Елизавета

Август 1596 года

– Нет, ну каков наглец?!

Я швырнула листок на стол, якобы письмо, самый первый отчет о походе на Кадис, описывающий героизм графа Эссекса и озаглавленный «Правдивая реляция относительно битвы при Кадисе». Походники вернулись. Они вошли в порт в сумерках, как будто стыдились показаться людям при свете дня.

– Спокойствие, ваше величество, – сказал Роберт Сесил. – Будут возвращаться и остальные, и разве до нас не дошли слухи об их головокружительном успехе в Кадисе?

Он силился держаться хладнокровно в противовес мне.

– Как я могу кому-то из них доверять? – пожаловалась я. – Каждый лезет из кожи вон, стараясь приукрасить свою доблесть.

– Все люди этим грешат, ваше величество. Боюсь, это просто в природе человека. Это не означает, что мы должны делать на это скидку.

Роберт Сесил покачал головой, перелистывая бумаги. Самым беззастенчивым был доклад графа Эссекса, который тот попытался тайком напечатать и распространить до своего возвращения. Но его гонцу сэру Энтони Эшли было поручено также заняться розыском исчезнувших трофеев, как только корабли пристанут к берегу. Предприимчивый человек, этот сэр Энтони. Ибо, как выяснилось, он сам нагрел руки на тех самых трофеях, которые ему поручено было отыскать. Набитые сундуки отправили в его лондонский дом, и он продал городским торговцам огромный алмаз, предназначавшийся мне. Ни алмаз, ни деньги вернуть не удалось. Этот малый был отъявленный вор. Я посадила его в тюрьму Флит и отобрала у него эту так называемую «Правдивую реляцию относительно битвы при Кадисе», которую он отдал в печать. Затем я под страхом смерти запретила публиковать все, относящееся к этому походу.

– Где сейчас Эссекс? – спросила я.

– Я только что получил от него прошение о возможности побеседовать с вашим величеством наедине. Полагаю, что он в Лондоне.

Я побарабанила пальцами по столешнице. За окном эхом отозвался стук дождевых капель. Порывы ветра заносили брызги в окна, но, если закрыть их, тут станет как в могиле. Думать в этой влажной печи было очень сложно.

– Нет, – сказала я. – Мы примем его здесь, в присутствии всего двора, в самой официальной обстановке. Позаботьтесь об этом.

Я тем временем углубилась в чтение остальных кратких отчетов об экспедиции, самом полном на данный момент источнике фактов. Флот в сжатые сроки добрался до Испании и, обогнув мыс Святого Викентия, напал на Кадис воскресным июньским утром. Горожане оказались захвачены врасплох. Только что они прогуливались по центральной площади, покатываясь со смеху над представлениями комедиантов, а в следующее мгновение из ниоткуда на море вдруг появились полторы сотни военных кораблей и гребных фрегатов. Охваченные паникой, они бросились искать защиты в стенах старой цитадели над городом. А потом английские командующие – в особенности Эссекс и Рэли – в пух и прах переругались о том, кто должен возглавить нападение и что делать сначала: преследовать стоящие на рейде торговые корабли или брать город. Эссекс настоял на своем, и действия на море отложили. К тому времени, когда решено было их наконец начинать, Медина-Сидония успел отправить груженные американской добычей корабли на дно. Нам удалось взять частичный реванш, захватив два из четырех только что построенных испанских кораблей, которые были названы в честь апостолов, «Святой Андрей» и «Святой Матфей», но остальные два, «Святого Фому» и «Святого Филиппа», испанцы сожгли.

«Святой Филипп»! Король Филипп, наверное, злорадствовал, что его тезке удалось ускользнуть из наших рук, если, конечно, злорадство было в его характере.

Бои велись всего-то два дня. Последующие две недели ушли на то, чтобы, как обычно, разграбить и сжечь город, а затем подсчитать добычу. Эссекс старательно демонстрировал благородство, исполняя мои указания о том, чтобы ни к кому не