Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2) - Егор Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Местные шинкарки называют это пойло коньяком... - пояснил хозяин. По цене-то оно похоже, а вот по вкусу...
- За встречу! - подняли офицеры стопки. Сухопарову обожгло горло, а Мезенцев как ни в чем не бывало только крякнул и запил колодезной водой.
- Что нового в Петрограде? - поинтересовался полковник. - До нас тут доходят разные слухи... - неопределенно покрутил он рукой в воздухе.
- Не очень ладно у нас в столице... - протянул Сухопаров, а про себя подумал, можно ли откровенничать с человеком, хотя и симпатичным, но, по существу, не близким знакомым. Осторожность и рассудительность были чертами характера Сергея Викторовича. Однако общее критическое настроение офицерства по отношению к высшим сферам захватило и его.
Хитрый сибиряк понял его правильно и не стал сразу допытываться о том, что его интересовало. "Попривыкнет и все расскажет сам!" - решил Мезенцев. Вслух он задал лишь вопрос, волновавший его со времени отъезда из Петрограда в действующую армию.
- Как поживает Анастасия Петровна?
- Преотлично! - оживился Сухопаров. - Ей выпало большое счастье: Алексею удалось бежать из австрийской тюрьмы буквально за два часа до расстрела. На этих днях должен прибыть в Петроград...
Мезенцев испытывал сложные чувства, слушая гостя. Он и обрадовался за товарища, что ему удалось вырваться из лап смерти. И порадовался за Анастасию, дождавшуюся мужа. Вместе с тем, к стыду своему, испытывал сожаление о том, что теперь Анастасия становится еще более далекой, а его любовь - совсем ей ненужной. Как всякий безнадежно влюбленный, он надеялся на чудо. Не желая зла Соколову, Мезенцев вовсе не задумывался о его возвращении.
- А как же удалось ему бежать? - возник теперь у него вопрос.
- О-о! - с восторгом протянул Сухопаров. - Если бы эту историю придумал какой-нибудь Конан-Дойль, то ему никто бы не поверил!.. А дело сделалось просто, как репка. Наши чешские соратники уговорили тюремного капеллана помочь русскому герою. Священник согласился разыграть историю, будто Соколов оглушил его, когда пастор пришел исповедовать заключенного в ночь перед казнью, переоделся в костюм капеллана и был таков!
- Так это уже второй побег Алексея? - уточнил Мезенцев.
- Именно так, - подтвердил подполковник. - А сколько ценных сведений он переслал нам, пока находился в Чехии и Австрии! Первые сообщения о подготовке германцами Горлицкого наступления поступили именно от него и чешских друзей...
Выпили за Соколова и его удачу. Потом - за чешских и словацких борцов.
- Славянские части австрийской армии редко-редко оказывают слабое сопротивление... - высказал свои фронтовые наблюдения Сухопаров. - Большими массами они сдаются в плен, иногда вместе с офицерами. Многие чехи и словаки идут в плен для того, чтобы с оружием в руках воевать против Габсбургской монархии...
- Что-то я не знаю о чехословацких полках... - проворчал артиллерист.
- Только недавно Ставка и Генеральный штаб пришли к согласию относительно формирования Чешской дружины - войска, о котором так мечтали и киевские чешские старожилы, и чехи, перешедшие к нам во время войны... Месяц назад был разрешен набор добровольцев из лагерей военнопленных, но при дворе на чехов смотрят как на непослушных и мятежных подданных австрийского императора, а чешской национальной армии отнюдь не симпатизируют, - поведал подполковник сложную ситуацию, в которую попали чешские военнопленные в России.
- А чему вообще сочувствует этот двор?! - вырвалось у Мезенцева. Наверное, одному Распутину и его немецким прихвостням! У нас солдаты открыто стали говорить после того, как император возложил на себя орден Георгия 4-й степени: "Царь - с Егорием, а царица - с Григорием!.."
- По моим наблюдениям, слухи о Распутине весьма преувеличены! возразил Сухопаров. - Кто-то нарочно разлагает тыл, компрометируя верховную власть... Слухи, слухи, слухи - даже в речах думских ораторов и на страницах газет... Говорят о шпионстве царицы, Распутина... Не знаю, я не вхож в придворные сферы, но вижу по сводкам интендантства, что в России появилось теперь и обмундирование, есть и продовольствие, но дезорганизуются - словно по какому-то приказу свыше - и железнодорожные сообщения, и продовольственное снабжение Петрограда, других центров промышленности. Везде царит недовольство, неразбериха...
- У нас, в действующей армии, мнение вполне определенное: государь не в состоянии навести порядок не только в России, но и в своей собственной семье! - с вызовом посмотрел Мезенцев на петроградца. Из слов Сухопарова артиллеристу показалось, что гость оправдывает царя и царицу. - "Земля наша богата, порядка в ней лишь нет!" - это еще в летописях сказано.
- Воистину так! - отозвался Сергей Викторович и ответил ему цитатой из стихотворения Алексея Константиновича Толстого, которое было в тот год на многих устах:
- Оставим лучше троны, к министрам перейдем. Но что я слышу? стоны, и крики, и содом!..
Оба невесело рассмеялись, вспоминая острые строки, написанные Алексеем Константиновичем Толстым в шестидесятых годах прошлого века, но ставшие особенно злободневными в России тысяча девятьсот шестнадцатого года. "Коньяку" больше не хотелось, налили крепкого чая.
- Как сейчас в Петрограде? - снова поставил свой вопрос Мезенцев.
- Прошлой зимой было очень худо, - обстоятельно, прихлебывая с удовольствием чай, начал Сухопаров. - Жестокие морозы, недостаток и отчаянная дороговизна продуктов и дров отразились на настроении гражданского населения. Теперь на всех торговых улицах у лавок вьются длинные змеевидные "хвосты" очередей. Обыватели так и выражаются - идти в сахарный, мучной, масляной "хвост"... Еще новое слово появилось - "виселики"... Это пассажиры трамваев, которые не смогли взобраться внутрь вагона и висят, словно брелоки на часах, на ступеньках...
- Почти "висельники"! - фыркнул Мезенцев.
- Даже на военных заводах частые стачки, - продолжал подполковник. Полиция ничего не может поделать с забастовщиками, и запасные полки, расквартированные в Петрограде, состоят почти сплошь из тех же самых рабочих, мобилизованных в армию из-за политической неблагонадежности...
- Да-а... - протянул задумчиво Мезенцев, - с маршевыми ротами к нам приходят и агитаторы... Да и своих большевиков у нас тоже хватает... вспомнил он Василия. - Впрочем, наши собственные большевики - ничего не могу сказать - образцовые и храбрые солдаты, грамотные, развитые... У меня в дивизионе есть один такой - он уже до старшего фейерверкера дослужился, два Георгиевских креста получил... Ну, а следить за его образом мыслей - дело не мое, а полевой жандармерии... Кстати, он достаточно умен и осторожен, чтобы не давать жандармам улик... А как же все-таки Распутин? - помолчав, снова вернулся артиллерист к наболевшему вопросу. - Говорят, он похвалялся, что спит с великими княжнами...
- Дался вам этот богомольный аферист! - брезгливо скривил рот Сухопаров. - Гораздо страшнее, что в Ставке не умеют и не хотят воевать всерьез, что министры один бездарнее другого, что верховная власть теряет весь свой авторитет, а государь не занимается ни делами армии, ни гражданскими... Все это заставляет задать вопрос - куда мы идем?
- А действительно - куда? - Мезенцев налил полный стакан "коньяка", выпил залпом и продолжал, не переводя дух: - К мятежу? Или к дворцовому перевороту, о котором поговаривают в офицерской среде и даже в гвардии? А может быть, и к революции, как оно было после русско-японской войны?
Куда мы идем? - снова вопросил он. Его глаза налились кровью. - Снова стрелять в народ, как это было в девятьсот пятом? Усмирять восставших? Но теперь армия не та... Я это хорошо вижу, чувствую, наконец... А если наши "серые герои" пойдут не против восставших рабочих, а вместе с ними?! Что будет? Что будет!.. - схватился он за голову и заскрежетал зубами.
Сухопаров так и не понял, хмель ли овладел полковником, или он так остро воспринимал толчки народного гнева, которые глухо прокатывались по всей огромной империи. В забастовках лета четырнадцатого года в Петербурге опытный генштабист и сам чувствовал приближение грозных революционных событий. Но начало войны, вспышка шовинистическо-патриотических чувств городских обывателей словно отодвинули в сторону народное недовольство. Теперь оно снова кипело и бурлило везде - в армии, в столицах, в рабочем классе, крестьянстве и в средних сословиях.
Подполковник Генерального штаба, один из руководителей военной разведки, Сухопаров знал многое из того, о чем фронтовой артиллерист не мог и догадываться. Так, в совершенном секрете контрразведка, с которой по роду работы был связан генштабист, готовила периодически сведения для высшего руководства империи о настроениях в армии. Обстоятельно, с российской чиновной дотошностью, фельджандармы раскладывали по графам табели о рангах, начиная с нижних чинов военного ведомства, как именовались солдаты, настроения, почерпнутые из переписки, разговоров, допросов...