Грозное лето - Михаил Соколов

— Ваше величество, французский флот боялся, чтобы немцы не начали бомбардирования французской Северной Африки, колоний, а английский — Египта и Суэцкого канала, по которому Англия везет на кораблях индийские войска в метрополию. Теперь союзники говорят: они, мол, надеялись, что Турция интернирует немецкие корабли в соответствии с конвенцией 1871 года, коей враждующим сторонам запрещается вводить свои военные флоты в Дарданеллы, если Турция будет сохранять нейтралитет. Но немцы произвели фиктивную продажу сих дредноутов туркам, надели на своих офицеров и матросов фески: мол, смотрите, турки же стоят на мостиках, а не мы, германцы. Ловко сделано, но шито белыми нитками. Однако же эти нитки благополучно притянули в Порту две стальные громадины.

Царь усмехнулся и заметил:

— У вас сегодня — день удачных каламбуров, Владимир Александрович.

Сухомлинов благодарно поклонился и промолвил:

— Весьма польщен, ваше величество, — но в уме сказал: «А у вас, ваше величество, сегодня день просветления насчет союзников, и дай вам бог, чтобы оно и продолжалось. Вильгельм, конечно, скотина, но он — наш противник, и от него всего можно ожидать. А союзники — наши друзья, однако же по-свински подставляют нам ножку в видах своей собственной выгоды. И еще подставят не раз».

И решил: самое время подпустить союзникам еще одну пилюлю, и торжественно-громко сказал:

— По вашему, ваше величество, повелению генерал Кузьмин-Караваев составил подробнейший доклад относительно наличия и поставок нам орудийных патронов. Если вы соблаговолите выслушать, я могу сказать на словах, что наши доблестные союзники отказались продать нам триста тысяч винтовок…

— Это — потом, после, Владимир Александрович. Я приготовил для вас другой разговор, — прервал его царь и, подойдя к карте, что висела в стороне от стола, утыканная, как все теперь карты, цветными флажками и исчерченная линиями синими и красными, продолжал: — Если великий князь Николай Николаевич начнет в ближайшее время марш на Берлин, Вильгельм принужден будет снять еще несколько корпусов для защиты своей столицы. Это может дать возможность генералиссимусу Жоффру контратаковать немцев и отбросить их к границе, а затем и перейти ее и начать действовать на территории Германии, в направлении на Берлин. Что мы с союзниками должны были бы делать, если Германия и Австрия запросили бы мира? По-моему, первое, чего бы мы потребовали, — это уничтожения германского милитаризма, под кошмарной угрозой коего Германия держит нас сорок лет. Второе: возвратили бы захваченные земли ее исконным владельцам — Дании, Франции, Бельгии, Польше. Австрии же я бы оставил только провинции Зальцбург и Тироль, то есть исконные земли, а остальные могли бы быть переданы тем, кому они принадлежали: чехам и словакам, венграм, и румынам, и итальянцам. Династии Габсбургов и Гогенцоллернов должны прекратить свое существование, чтобы они никогда более не угрожали России… Что касается Турции, то здесь все зависит от ее поведения: вступит она в войну против нас, я думаю, что после победы нашей ей придется уйти в азиатскую часть, к Анкаре поближе, как было во время Османидов первых. Константинополь должен стать нейтральным городом под международным контролем, и, как любит говорить Сазонов, вокруг него можно будет разводить только огороды. Вопрос о проливах я решу так, как мне завещали мои предки… Вот этими мыслями я и хотел с вами поделиться прежде, чем говорить с послами союзников…

Сухомлинов был потрясен и подумал: «Да, аппетиты у вас, ваше величество, поистине — царские. Но дело в том, что союзники могут все это переиначить одним росчерком пера… Им не нужна будет Германия обглоданная. Им нужна будет Германия, способная уплатить контрибуцию, которую они на нее наложат. Производительная Германия. И Австрия. Вот так, ваше величество. А что касается послов, с коими вы намерены поделиться этой новостью, то я советовал бы вашему величеству не торопиться. Война еще идет, причем не так, как ей положено идти, причем не так по вине вашего дяди — верховного главнокомандующего, и что будет завтра — послезавтра, никому не ведомо. Одно можно сказать твердо: война не кончится так скоро, как вы предполагаете, и затянется надолго. Это уже ясно совершенно…»

— Что же вы молчите, Владимир Александрович? — спросил царь. — Не нравится, что я размышляю о будущем мира, когда еще идет война? Напрасно вы так полагаете, — произнес он уверенно, будто слышал мысли Сухомлинова.

Сухомлинов смутился от неожиданности и жесткости, с какой говорил царь, и вспомнил разговор с царицей в лазарете Вырубовой. «Та же властность истинно царская, та же холодность истинно ледяная», — заключил он, но ответил уверенно:

— Осмелюсь дерзнуть заметить, ваше величество, что союзники не согласятся с тем, чтобы мы господствовали и на Балканах, и в турецких водах, и в Малой Азии вообще и так далее. Печальных примеров такого поведения союзников достаточно.

— Вы убеждены, что война закончится не так скоро? — с неудовольствием спросил царь.

— Убежден, ваше величество. Современная война — это война на истощение, на полное израсходование сил материальных и душевных, так что она всего лишь началась, а где будет ее конец — сказать трудно.

— Вы решили сегодня огорчить меня, Владимир Александрович, — мрачно заметил царь и задымил папиросой, что говорило о том, что он прервет доклад вот-вот.

— Ваше величество, я знаю мобилизационный план германского генерального штаба: он предусматривал максимальное сосредоточение германских сил на западе только потому, что Мольтке был уверен, что мы не мобилизуемся ранее шести недель. Если Мольтке решил передислоцировать сейчас на наш театр три корпуса с западного и коль Притвиц и Вальдерзее заменены новыми генералами, по всему вероятию, Мольтке замыслил взять реванш и дать нам сражение в Восточной Пруссии. Тем более что все население, сбежавшееся в Берлин в страхе перед нашими доблестными войсками и посеявшее там панику неимоверную, требует от кайзера изгнать нас из Восточной Пруссии, равно как и весь Берлин этого требует, и вся пресса. К великому прискорбию, ставка наша и не подозревает сего, а довольствуется победами при Гумбинене и мнимым бегством восьмой армии под защиту крепости Кенигсберг. Это — ошибка, ваше императорское величество. Никуда противник не бежит. Обыватели бегут очертя голову, это верно, но войска восьмой армии… Я боюсь даже сказать вам, ваше величество, — замялся Сухомлинов.

— Говорите, я слушаю вас, — как бы упавшим голосом произнес царь, задумчиво прохаживаясь возле бильярдного стола.

Сухомлинов выпятил грудь, точно набрав воздуха на целый день, и уверенно сказал:

— Я предвижу крупные неприятности, ваше величество, ибо хорошо знаю Людендорфа, авантюриста и автора плана войны. И если вы милостиво соблаговолите выслушать меня…

— Говорите.

— Ренненкампф вводит всех нас в величайшее заблуждение, сообщая, что он преследует противника и гонит его на запад, навстречу Самсонову. На самом деле никуда он противника не гонит и его не преследует, а уверен, что оный укрылся в крепости Кенигсберг. Блокадным обложением крепости Ренненкампф сейчас и занят и превращает армию из полевой в осадную.

Царь неуверенно спросил:

— Вы решили меня огорчить, Владимир Александрович? Откуда у вас такие данные? Великий князь и сам Ренненкампф телеграфируют мне совершенно другое.

— Я беседовал с офицерами, героями Гумбиненского сражения, находящимися на излечении в столичных лазаретах после ранения. Они мне рассказывали о таких вещах, ваше величество, что и верить не хочется.

— А именно?

— А именно о том, что Ренненкампф и не знал, что сражение началось и идет, и не принимал в нем никакого участия, ибо дал войскам дневку. Но фон Франсуа напал на корпус Смирнова первым, затем фон Макензен напал на корпус Епанчина, и навязали нам сражение. К ним присоединился фон Белов, хотя участия в сражении не принимал, встретив сопротивление одного сто шестидесятого полка и тридцатой дивизии из четвертого корпуса генерала Алиева…

— Но Ренненкампф донес, и все именно так и говорят: что разбил противника при Гумбинене именно он, а не привидение, — удивленно произнес царь. — И великий князь сообщает мне то же самое…

Сухомлинов готов был воскликнуть: «Да когда же вы перестанете, ваше величество, слепо верить бумагам и пышным донесениям своих подчиненных?!» — но так говорить он мог лишь в те времена, когда царь еще не был царем, а был наследником и его учеником по кавалерийскому делу, способным учеником и безропотным исполнителем его приказаний.

И сказал:

— Позвольте в таком случае, ваше величество, привести более подробные данные о сражении, если вы не возражаете…