Грозное лето - Михаил Соколов

Царь поднял упавший шар, положил его на место и обошел вокруг стола, прицеливаясь, какой бы шар стукнуть еще разок, но не ударил, а, обходя стол, увидел белого медведя на камине, щелкнул его по черному носу и сказал:

— Вот так, мой белый друг: ты будешь хозяином Ледовитого океана, а я буду хозяином земли русской. И Балкан. И Царьграда. И Малой Азии.

В это время вошел Сухомлинов — тихо, осторожно, будто его могли укусить здесь, и, вытянувшись во весь свой небольшой рост, помпезно отчеканил:

— Здравия желаю, ваше величество. Явился согласно с вашим повелением.

И, стукнув каблуками объемистых лаковых сапог, в которые можно было обуть слона, поклонился и застыл у двери, зажав черную папку с бумагами в мясистой левой руке, а правую вытянув по швам.

Он был в любимом своем гвардейском черном мундире, а не парадном, расшитом золотом, и царю это как будто не понравилось, так как он посмотрел на него, на его сапоги хмуро и неприветливо, но, видимо, понял, что парадная одежда сейчас была ни к чему, да и сам он был в обыкновенной гимнастерке защитного цвета и в таких же брюках, убранных в аккуратные шевровые сапоги.

— Здравствуйте, Владимир Александрович, — ответил царь негромко, но приветливо и вышел из-за стола — заросший рыжеватой бородой, сухощавый и даже тщедушный против голощекого и налитого жиром Сухомлинова — и продолжал: — Я давно жду вас, чтобы порадовать: его императорское высочество великий князь сообщил мне по телефону, что наши доблестные первая и вторая армии ведут энергичную атаку противника в Восточной Пруссии и полны решимости изгнать его из нее в самое ближайшее время. Не правда ли, приятные сведения? Послы союзников могут теперь порадовать Лондон и Париж, что мы честно исполняем свой союзнический долг.

Сухомлинов видел: царь — в отличном расположении духа, и с готовностью поддержал его слова:

— Я вполне разделяю, ваше величество, ваше высочайшее удовлетворение, — и отметил: «Доклад пройдет отменно. Но, к сожалению, ваше величество, я не могу сказать этого о союзниках, кои не исполняют свой долг перед нами и не очень-то торопятся оказать нам воспомоществование в орудийных патронах и прочем снаряжении», но решил, что с этого начинать не следует, чтобы не испортить царю настроения, однако шпильку союзникам все-таки подпустил, сказав: — Если бы послы союзников помогли нам перед своими корпорациями в снаряжении наших армий надлежащими припасами, я был бы избавлен от необходимости торговаться с нашими промышленниками по поводу каждой винтовки и патрона, которые без взяток совершенно не хотят производить.

Царь спросил:

— И промышленники берут взятки?

— Берут, ваше величество. Путилов запросил тридцать шесть миллионов на изготовление производства снарядов, а ему достало бы и двух миллионов. Другие заводчики, если позволите доложить, ваше величество…

— Потом, после, Владимир Александрович, — отмахнулся царь и, подойдя к столу, на котором лежала карта, поправил ее, пригладил рукой и продолжал: — Я вот курил турецкие папиросы, кои мне передал через Фредерикса турецкий посланник Фахреддин, и думал спросить у вас: как вы полагаете, Турция вступит теперь в войну на стороне Германии после заключения с последней союзного договора? Сергей Дмитриевич — имел он в виду Сазонова, — говорит, что Вильгельм теперь может еще более разжечь мечту пантюркистов о великой Турции. Что доносит ваш военный атташе из Константинополя?

Сухомлинов не был готов к подобному разговору, хотя все знал хорошо, и подумал: какая связь между папиросами и возможной войной с Турцией? Улита едет, да когда-то будет. А впрочем, и то хорошо, что царь первым начал разговор и его не придется тянуть за язык, как всегда при докладах: слушает и молчит. И Сухомлинов решил поддержать такое начало беседы, тем более что знал хорошо об устремлениях турецких султанов и пантюркистов: о великой Турции с включением в нее Кавказа, Крыма, долин Волги и Камы и даже некоторых районов Сибири, где проживало небольшое количество русских турок. Об этом мечтал еще султан Абдул Хамид, но его давно свергли младотурки — шесть лет тому назад, а новый султан Магомед Пятый, посаженный на трон лишь в прошлом году, вряд ли по старости способен что-либо сделать, так как Турцией фактически правил младотурецкий комитет «Единение и прогресс», свергнувший прежнего султана.

Но почему царь спросил о Турции так вдруг, не предупредил в телефон, чтобы можно было подготовить надлежащие данные по сему вопросу? — думал Сухомлинов. Или Сазонов получил новые сведения о намерении турок после заключения ими союзного договора с Германией? Или получил новые сведения о намерениях Вильгельма самых последних, после благополучного прохода в Дарданеллы броненосцев «Гебен» и «Бреслау», а ему, Сухомлинову, ничего не сказал? Или Григорович, морской министр, что-то узнал важное о намерениях Порты, доложил царю, и вот он проверяет его, военного министра, насколько он осведомлен о положении дел на Кавказе? А быть может, Родзянко подложил очередную свинью, когда разговаривал с царем? «Черт их знает, от кого и когда надлежит ожидать подвоха. Или, может быть, этот пройдоха и болтун Палеолог что-то получил из Парижа и настращал государя новой войной на Кавказе? Не логичен вопрос, ваше величество: говорили о турецких папиросах — и вдруг спрашиваете о возможной войне с Портой. Какая связь между папиросами и войной?» — рассуждал он, но думать было некогда, царь ждал его ответа, и он ответил, как всегда, будто стоял за кафедрой в академии, уверенно и свободно:

— Турецкая армия, ваше величество, слишком истощена предыдущими войнами на Балканах, с Грецией, к тому же плохо обучена, плохо вооружена и не способна быть сколько-нибудь серьезным противником нашей доблестной Кавказской армии. Военный атташе, генерал Леонтьев, утверждает, что армия Порты — это сборище завшивевших оборванцев, которые и спят-то даже на голой земле, за неимением надлежащего количества казарм, матрацев и белья, и лишь умеют ревностно молиться аллаху, при любых обстоятельствах, в том числе и на поле брани. Однако, под давлением немцев, могут напасть на наши кавказские границы, дабы мы вынуждены были бы отвлечь несколько корпусов с нашего западного театра.

Царь молчал и курил, стоя возле стола и переставляя книги с места на место — целые стопки книг. И Сухомлинову казалось — сейчас он скажет: «Плохо вы знаете младотурок, Владимир Александрович. Они же века мечтают о захвате половины России во имя своей идеи — великой Турции. А вы — об аллахе…» И приготовился ответить со всей обстоятельностью именно о том, что младотурки готовы будут напасть на Россию тотчас же, как только немцы одержат победу в Восточной Пруссии, а пока будут ждать этого момента и не рискнут бросить вызов России. «Вот так, ваше величество».

Но царь мягко сказал:

— Благодарю вас, Владимир Александрович. Я тоже так думаю. Турция слишком истощена войнами с Грецией и Болгарией, чтобы напасть на нас в ближайшее время. Но и мы теперь не можем из-за «Гебена» и «Бреслау» напасть на Босфор и бомбардировать Константинополь, чтобы развязать извечный гордиев узел: вопрос о проливах. Если бы вы с морским министром Григоровичем помогли мне два-три года тому назад, я высадил бы десант в Босфоре, что сейчас могло бы иметь решающее значение для всего Ближнего Востока, а не только для Турции. Но вы не помогли мне. И Сергей Дмитриевич Сазонов не исполнил моих повелений и не добился положительного решения вопроса о Босфоре и Дарданеллах.

Сухомлинов даже покраснел от охватившего его волнения. Так вот, оказывается, в чем дело. Царь решил свалить с больной головы на здоровую и собственную слабость приписать министрам. Но ведь ему хорошо ведомо, что Сазонов, Григорович и он, Сухомлинов, за несколько месяцев до войны сделали именно то, что он повелел: пытались разрешить восточный вопрос в пользу России путем установления господства в Константинополе, в проливах Босфор и Дарданеллы. Однако союзники, и Англия — особенно, не согласились с такими намерениями России, опасаясь, что в случае войны Россия станет единоличным лидером в проливах. И может запереть проход через них судов других стран, в частности той же Англии. Владычица морей не терпела конкурентов даже в лице союзников, и царь это прекрасно знал.

«И вновь палец о палец не ударил, чтобы предпринять энергичные меры в защиту извечного проекта русского двора. Чего же ради ваше величество перелагает сейчас вину на плечи других? Ищете задним числом козла отпущения? Но вашу безумную мечту нельзя было осуществить так, как вы затевали: посадить на корабли сорок — пятьдесят тысяч солдат и тайно перевезти их в Константинополь. А судов-то таких под рукой у Григоровича и не было, и войск у меня свободных не было, да и нельзя было тайно от всех перевезти целый корпус. Когда же война началась, союзники потребовали от России не отвлекать свои войска с запада — на Кавказ, так как это поставит Францию и Англию в тягчайшее положение перед армадой немецких войск на западе, и обещали сделать все, чтобы Турция оставалась нейтральной».